Портреты Пером (СИ)

Кого мы обманываем, – подумал Перо ему вслед.

Голова как чугун, в висках долбит кровь. Шумит. Под горлом колет остриё лезвия.

Усилие. Всё расплывается, но красное пятно от платья суки Элис мельтешит перед глазами. Грёбаное Зеркало, психнутая маньячка. С ножом.

Смеётся.

На неё даже злиться бессмысленно. Отродье проклятия.

Раньше было проще. Ненависть к Мэтту. Попытки выбраться. Логично.

Нож колоть перестаёт, значит, будет вопрос Тигру. Не касаться ножом того, кого может ударить током – верная позиция.

– Тэн, милая, – голос как через толстую ватную пелену, – ты когда-нибудь хотела убить Райана?

– Нет.

Разряда нет. Тигр странная. Ни разу не пожелать смерти. Он пару раз в первом акте думал её убить – когда на троих не хватало еды или медикаментов, а она валялась в забытьи с температурой.

– Скучно, – Элис снова переходит к нему.

Левый бок болит. Давит. Свистит в лёгком. Наверно, оно превратилось в кашу. Давно пора, сколько можно болеть. Приходится скособочиться в путах. Так больнее, но дышать проще.

Нож скользит под подбородок, и надо давить кашель, чтобы остриё не впоролось в глотку.

– С тобой, проще, Умник… – Ухо ощущает её горячее дыхание. Потом мочки касается её язык, очень коротко. – Ты-то всегда холоден и разумен. Если нужно – планируешь, не нужно – не тратишь силы на обдумывание. Я у тебя другое спрошу. Ты когда-нибудь хотел убить без необходимости? Просто… для души?

– Нет, – выплёвывается вместе с кашлем.

И короткий вскрик Исами.

Уже не первый.

Не помню

В голове шумит всё сильней. Комната дрожит. Как воздух над асфальтовой дорогой в адское июльское пекло. Он почти видит её – уходящую вдаль, бледно-серую под прямыми полуденными лучами. И сухую траву. Больно в боку. Трава шуршит. Деревья далеко.

Элис усмехается в ухо, водит остриём по горлу. Сначала непонятно, только потом: пишет «да».

– Она так долго не протянет, Умник, – мурлычет в ухо. – Ты бы хоть удовольствие мне растянул – отвечал через раз неправильно.

Отходит.

Шорох.

– Совсем измучалась, красавица… – и голос её мурлыкающе-шуршащий. – Исами, если бы тебе, молодому прокурору, дали выбор, попадать или нет в особняк – ты бы выбрала попадать?

– Никто бы не выбрал такого, – голос у неё тихий, говорит через силу. Плохо. – Нет.

– Думаешь? А ты, Райан? – Под горло снова упирается холодящий кончик ножа.

– Да.

Тишина. Элис хмыкает.

Раскалённая дорога. Шуршит трава, сознание плывёт. Небо белёсое и выцветшее.

Совсем плохо

Исами

Тигр

Собственные пальцы в крови. Скорей всего, своей. А, нет. Это мелькает красное платье.

Вопросы. Часть он не слышит.

– Ты хотел бы вернуться в детство?

– Нет…

Дорога бесконечна. В какой-то момент он падает на обочину. Камни горячие, галька. Ни одной машины. Только печёт солнце. Он помнит. Особняк учителя. Свобода от тупоголового общества. Борьба за жизнь. Вкус жизни на языке.

Год и открытые двери.

Выживание, банда. С него – техническое обеспечение, на сами дела он не ходил. Просто получал свою долю за работу.

Бессмысленность. И всё ярче мысль вернуться в особняк. В качестве пленника, помощника Кукловода, кого угодно. Он может по приказу учителя добывать новых марионеток. Может предложить, как улучшить охранные и следящие системы дома. Ему есть что сказать Кукловоду.

Люди вокруг тупы, по большей части; свобода для них просто слово, а за свои слова они отвечать не привыкли. Как и бороться за свою жизнь.

Его место в особняке. Только раздобыть денег и найти Тигрицу. Она тоже должна хотеть вернутся, если он в ней не ошибся.

Очередное дело.

Драка за добычу. Не поделили. Если бы только Грязный не был пьян. Когда пьяный, он терял здравомыслие. Слово за слово…

Он был быстрее, но Грязный прятал нож.

Рюкзак был брошен через полмили, когда боль сделалась невыносимой. В карманах оставались какие-то деньги. Наверно. Он зажимал бок свёрнутой майкой. Кусок ткани пропитался кровью, она липла под пальцами.

– Тэн, тебе нравилось выносить обвинительные приговоры?

– Да.

Обочина. Солнце. Чёртово солнце. Вроде автомобиль мимо. Шорох шин, чьи-то негромкие голоса. Тащат… Куда?

– Ты помнишь лица своих сокамерников?

– Нет.

Ошибка.

– Ты бы помог тогда, зимой, Файрвуду с Джеком, если бы наша красотка не попросила?

– Нет.

Снова ошибка.

Тихий вскрик. Или это он сам. Подвывает от боли.

Я думал что расплатился

Громыхает железо, под голову подсовывают подушку. Оттягивают веко. Мелькает что-то светлое. Сильный запах лекарств и бензина.

– В сознании. Реакция есть.

Звук рвущейся ткани, что-то кусает за палец. Райан дёргается. Пытается убрать руку.

Хлопает деверь.

– Давление сто на семьдесят… явная тахикардия… – дрожащий девичий голосок. – Торпидная фаза… Вы меня слышите? Мистер…

– За… заткнись, – удаётся выдавить. И тут же хватануть воздух.

– Тогда бы он на нас не реагировал или реагировал заторможенно. Реакции на раздражители следуют незамедлительно, зрачки не расширены, а пульс был бы нитевидный, – второй голос спокойный, на грубость ему плевать. Просит какую-то неудобоваримую хрень с не-пойми-каким названием и вату. При касании к ране больно. Боль взрывается, как граната, и лежать спокойно практически невыносимо. – Выраженной бледности нет, кожа не сухая. Но шок может наступить. Кровопотеря большая.

– Что, Файрвуд, опять шпана какая-нибудь? – третий голос на удивление веселый. За ним следует звук заводящегося автомобиля. Дёргает с места. – В последнее полтора года житья нет, на окраинах постоянно какие-то бандитские разборки. Не пойму, что вообще местные констебли делают.

– В карты играют и смотрят канал для домохозяек, – снова спокойный. – Проникающее в живот, судя по объёму кровотечения, сосуды задели, – быстро, но без волнения. Так, констатацией факта. – Зажимал… грязной тряпкой. Связывайся, чтоб готовились к операции.

– Так уже. Как красавца этого увидел… Ну хоть не вспороли, как того, в пятницу, а? А то стажёрка наша побелела как стенка свежепокрашенная. Думал всё, за ведром бежать придётся.

Девчушка сопит.

– Я…

– Колин, не задирай её, – отрезает спокойный.

Весёлый хмыкает, но больше не мешает. Машину слегка трясёт на выбоинах в асфальте.

Боль всё сильнее. Сдавливает. Теперь пахнет бинтом, ещё ему зачем-то сгибают колени.

Спокойный приказывает девушке говорить с «больным». Отвлекают от боли, ясно. Но слушать её…

– Тебе приходилось упекать за решётку того, кого ты считала невиновным? – как сквозь вату, доносится голос Элис.

– Нет.

Разряда тока нет. Райан усилием поднимает голову, выныривая из воспоминания. Элис щекочет Исами ножом под горлом, но смотрит на него. Больно. Шевелиться больно. Как тогда.

– Райан, – фурия растягивает в улыбке губы, – в тюрьме мужики частенько трахают мужиков. Их можно понять, больше-то некого. Ты мужиков там трахал?

Умнее она ничего выдумать не могла.

– Да.

Элис фыркает и смеётся. Но не подходит, продолжает смотреть, стоя рядом с Тигрицей. Слегка колет её остриём в щёку.

– Ты хочешь переспать с Райаном?

– Да, – без тени стеснения.

Элис бьёт её по лицу рукоятью ножа. Раз, другой. Хлещет до крови.

– Маленькая шлюшка…

Вверху тихо зашипели динамики. Здесь они явно были в куда лучшем состоянии.

– Наше Пёрышко сделало выбор, – раздаётся голос Трисктера. – Спасать вас, птички, он не будет, сам сказал. Могу запись включить.

Тишина. Тяжело дышит маньячка.

– Вижу, что и так верите. Элис, малышка, развлекайся дальше, прости, что оторвал.

К ней он обращается почти с нежностью. Воротит. Да нет, просто мутит. Шипение обрывается. Перо всё сделал правильно. По законам военного времени выбор меньшего зла оптимален. Совсем без зла не получится.

Холод. Холод и дорога. На этот раз туман. Чёртова Англия с её туманами. Из тумана выплывает чей-то силуэт, и снова – резкий свет в глаза.