Портреты Пером (СИ)

Его прерывает на секунду новый вскрик Исами. Элис шипит и велит ей не терять сознание.

Они замерли все, в багровом киселе. На полу – кучами вываленные вещи. По ним течёт слабый серый свет мониторов, обращая в руины. Никто не смеет пошевелиться. Ещё бы, ползали кверху задницами, рылись, как очумелые кроты, а оказалось, над ними потешались. Опять.

Арсений привычно протискивает свои пальцы между джимовых – это так называется у них «взяться за руки». Больше похоже на проталкивание безжизненных корявых веток с отслаивающейся корой между его тонких, чутких и целых пальцев.

– …небольшая рекламная пауза. Так вот, я разбросал детали от микрофона по дому…

Я хочу их целовать, эти пальцы, а не обдирать кровавой коркой на своих. Кажется, Джон перед «засыпанием» решил заразить меня бациллой пафоса. Ну да, не всё одному уходить в небытие с этой заразой.

Дыхание срывается. По полу, низко, стелется туман. Сид и проклятие, небывалое, оба тут.

Они не видят, не чуют, его сестра бы поняла, будь рядом. Но её нет.

А так жмётся ближе к Майклу Энн – что-то почувствовала, огромные голубые глаза от страха потемнели и кажутся ещё больше обычного; Нортон накидывает шаль, отданную Дженни, на плечи Кэт и тихо говорит обеим девушкам сесть поближе; Джейн дрожит. Энди, глядя на пол так, будто по нему ползёт нечто крайне грязное и заразное, причём ползёт в его сторону, опасливо перебирается ближе к мониторам, да Джек, слезший со своей баррикады, мотает головой и хмурится – научился чувствовать близость Другой Стороны. Или Сторон?

Кукловод медленно, словно человек, задремавший на час в неудобной позе, поднимает голову.

– На поиски у вас два часа, – продолжают нахрипывать динамики голосом их узурпатора, а Арсений поворачивается к Джиму, обнимает его, стискивая отзывающиеся рваной ноющей болью пальцы, и целует. Самозабвенно, отчаянно. Под багровым ужасом, среди застывших людей. Так, как целовал когда-то во внутреннем дворе, думая, что прощается навсегда. А он льнёт к нему, отвечая, обхватывает ладонями впалые щёки. Джим вряд ли чувствует Кукловода или близость Ада, но вот Арсения, скорее всего, чувствовать уже научился.

Джек не возникает, да вообще все молчат, кроме Трикстера.

– Правильно делаешь, Перо. Вдруг в тёмном коридоре наступишь на гвоздь, заработаешь заражение крови и скончаешься в страшных муках на руках любимого доктора? Ну или упадёшь с лестницы. Так, конечно, быстрее и трагизма меньше.

На этих словах Джим слегка вздрагивает. Арсений отстраняется от его губ, прислоняется лбом ко лбу. Гладит спутанные волосы.

– А это я к чему: Пёрышко, детали для микрофона ищешь ты. Ну а чтобы не было совсем уж жестоко, вместе с тобой в качестве консультанта отправляю младшего Файрвуда. Всё честно: все детали есть, так же – несколько паяльников, работающих автономно, на батарейках. Если поспешите – успеете.

Арсений шершаво касается джимовой щеки. Корка на ладони болит, уже треснула.

– Он вернулся, но слабый щас, – вполголоса, поглаживая большим пальцем выпирающую скулу. – Не обижайте его тут, а то надуется и пойдёт бить тарелки. И чашки заодно чайные, он такой.

Джим смотрит на него так же, как до этого целовал – жадно, будто желая выжечь образ на задней стороне сетчатки. Осторожно перехватывает его пальцы. Прикасается к ним губами.

– Арсений… – вроде хочет что сказать, уже рот открывает. Но потом закрывает, качает головой. – Иди. Я прослежу за ситуацией.

– Главное – чашки ему не давай, с остальным нормально будет.

Арсений коротко улыбается, стараясь напоследок стянуть с Файрвуда как можно больше багровой дряни, затем отстраняется и машет рукой Джеку. Тот уже ждёт у выхода.

– Идём, – бросает хмуро, толкая дверь. Она блокируется снова, стоит им оказаться на лестнице. – Перво-наперво он мог разобрать микрофон и на три детали, и на двести три. Да и спрятать – куда угодно. Потому опишу тебе примерно, что искать, и придётся разделиться.

Арсений кивает. Они заходят в комнату за сумками, остатками лазеров и запасными батарейками к фонарикам (тают на глазах).

Потом идут в подвал, Джек долго шарится в одном ящике, где свалены какие-то журналы и тонкие брошюрки. Наконец, извлекает книжку и подаёт Перу.

– Там найдёшь по содержанию, где-то есть устройство. Сообразишь, я в тебя верю. Если что, ищи магнит, обязательно. И фольгу. Я начну отсюда, тут хотя бы… знаю всё.

Арсений кивает, собираясь уходить. Джек понимается с ним на площадку к сломанной двери. Привычка.

– Арсень, – окликает негромко. Перо оборачивается. – Мартышка это специально сделал. У нас здесь кроме меня спаять схему к микрофону смогли бы только Нэт или Рой. Их на чердаке не было, может, их и в живых-то уже нет. А мне такую схему… Напортачу только, сам понимаешь.

Ну да не Кукловода ж просить

– Предлагаешь мне, что ли? Лучше Джиму. У него пальцы не как корни векового дуба.

– Ну, там глянем. И это, Мэтт тебя наверняка двадцать раз в зеркальную перевернёт. Так что…

– А у меня очки твои крутые есть, не переживай, – Арсений привязал на всякий случай фонарик к ремню сумки. – Кстати, тебе никогда в голову не приходило, что при обескрове зеркальный режим даже лучше? Так соображалка не работает, а перевернуло тебя, кровь к башке прилила – красота. Как раз хватает.

Файрвуд хмыкнул, закрывая дверь.

Арсений, очутившись в коридоре, открыл книжку. Кое-как пролистал страницы под фонариком (они противно шуршали под пересохшей кожей пальцев). Примерно запомнил, как выглядят всякие детальки. Опять же, может, Трикстер не стал сильно разбирать микрофон. На две там части. На пять. Не больше.

А начинать лучше с зимнего сада. Обезьянка любит тропические заросли.

Тихо. Темно.

Это не тишина уснувшего дома, а чёртово кладбище, и Перо кожей ощущает холод. Мир мёртвых здесь, рядом. Покалывает кончики немеющих пальцев.

Еле слышно шуршат листья растений. Пахнет сыростью и дохлыми лилиями. Никаких деталей нет ни в пустых горшках, ни в банках, ни на столах, ни даже в ящиках Исами.

Арсений ищет методично, перерывая комнату от одного угла до другого.

Он Перо, так-то. Искать – это такая работа. Перо не увиливает от работы. Но страха почти не ощущает. Куда ярче другое: больно ладоням, боль выматывает, хочется спать, под горлом давит голодная тошнота, его слишком много, тела, которое хочет жить и умеет только требовать.

Вот так и содержи всю жизнь свою шкурку. Как приспичит пострадать, так даже не даст.

Вторая половина сознания адово горит: ей надо рисовать. Ей надо вернуться к Кукловоду и узнать, простил ли он его за ту выходку. Это не может быть Художник, он ошивается тут же, неподалёку; у них уговор. И Тень ему следует. Это его собственное безумие, его недобитое Зеркало.

– Я – только набор ощущений, перцептивных и… не очень, – сказал Перо пластиковой бутылке с водой для полива. – Это всё равно, что быть паззлом и прекрасно ощущать, что состоишь из кусочков, которые на честном слове друг с другом держатся. А я сам в этом случае где?

Бутылка молчала.

«Я» всё же было: слабо ныло отголоском тревоги за Исами, хвостатого, Джима и Джека. И на том спасибо, живой, значит. Перо нашёл фольгу. Фиг знает, такая или нет Файрвуду нужна, но в сумку кинул.

Больше не везло.

Обследуя тумбу, на которой раньше стоял аквариум, нашёл под ней чёрную ленточку. Срез наискось, края аккуратно подпалены. Лента гладкая, не мятая, сантиметров тридцати длиной, да и сложена аккуратно.

Это было здесь раньше или не было

И зачем…Что-то не так.

Арсений снова пошарил рукой под тумбой, нашёл ещё одну ленточку, точно такую же.

На них была бы пыль, – сформулировал, наконец, то, что не давало покоя. – Проваляйся они здесь хотя бы два-три дня, была бы пыль. Они чистенькие.

– Смотрю, Пёрышко, ты уже подобрался к самому интересному.

Динамики включились неожиданно и беззвучно, или он не услышал, пока пыхтел и шарил под тумбочкой.