Портреты Пером (СИ)

– Я – тут. Значит, это, по крайней мере, не рухнуло. – Досадливо цыкнув, Джим сунул руки в карманы, повернувшись к выходу. – Чтоб тебя, придурка сентиментального… лежи, я сейчас.

Как дошёл до своего кабинета, он не помнил, помнил только, что от его вида младшие лаборанты аки голуби разлетались по разным сторонам коридора. Дошёл, открыл ящик стола, взял конверт. Вернувшись, сунул его тяжело дышащему от злости Арсению.

– Подарок.

Конверт рванули из его рук. Арсений жадно зашуршал бумагой. Вытащил фотографию. Одна-единственная, плохого качества, но вряд ли он не узнает себя и своего друга.

– Двадцатое января две тысячи седьмого, восемь утра. Хитроу, – медленно произнёс Арсений. Поднял голову. – Мне восемнадцать. Джим, ты сука.

– Абсолютная, – Джим старался сдерживать улыбку, но чувствовал, как его попытки терпят полный крах. – Это был один из самых счастливых дней в моей жизни.

Арсений пошуршал остатками разорванного конверта, со вздохом их откинул. Фотку, однако, не выпустил. Слегка прищурился.

– То есть, ты ждал все десять лет.

– С рецидивами, – Джим кивнул. – И никакого целибата, конечно. Плюс начал заниматься наукой, ездил на конференции…

– И по-любому дрочил на эту фотку, – уверенно кивнул Арсений. – Если других нет. – Протянул ему обратно. – На, не лишать же человека маленьких радостей жизни. А мне подай соломинку, она где-то тут валялась.

– Ты уже вполне можешь держать стакан, не юродствуй. – Джим с сомнением окинул гору съедобных и не очень презентов, наваленную на тумбочке. – Тебя всё ещё интересуют подробности моей насыщенной жизни?

– Соломинка – это тебе не просто предмет для питья! – взвыл Арсений, шаря под подушкой. «Не просто предмет» был благополучно извлечён оттуда. – Это концепт! И холодным лаймовым чаем я с тобой не поделюсь, даже не напрашивайся. Садись сюда, старый извращенец, и выкладывай. Можешь взять розового бегемота, если тебе так проще.

– Я на него смотреть не хочу, он вводит меня в стойкое недоумение. – Джим с неодобрением окинул взглядом баночку холодного чая, которую как раз старательно опустошал русский. Он не был уверен, что это Арсению можно, но протестовать было поздно. – Ну хорошо… Первые пять лет были вполне спокойными. Допросы, слушания, все выжившие некоторое время провели в психдиспансере, на реабилитации. Потом нам была выплачена некоторая компенсация, и, когда и журналисты успокоились, жизнь стала совсем хороша. Я устроился в эту клинику, сначала с испытательным, но статьи о том, как работал в условиях особняка, сделали мне хорошую репутацию – иначе и с испытательным не взяли бы. Чтобы забить свободное время, начал преподавать в университете. Арсень, не бери вторую банку. Я этому чаю не доверяю. Если хочешь, заварю тебе что-нибудь сам.

– Чай вкусный, бегемот клёвый, а ты зануда, – спокойно ответил тот, запуская соломинку во вторую жестянку. – Дальше.

– Если что, промою желудок, я привык, – Джим пожал плечом. – В общем, жил я спокойно. Один раз даже, когда совсем ждать невмоготу стало, попытался завязать отношения… ненадолго. А потом прилетел ты. Конечно, я рад был до невозможности, дрочил, как ты говоришь, на твою фотку… А потом оказалось, что жить спокойно ты не собираешься. Поэтому по выходным, когда ты уходил в отрыв, я за тобой следил, как последний сталкер. Вызывал, если нужно полицию. Если не нужно – вытаскивал сам, а там уже по ситуации: либо промывание, душ и сон, либо секс, душ и сон. Утром уходил. Видеть меня тебе нельзя было с твоей памятью на лица.

– Так мы задолго до особняка спали… – Соломинка зашвыркала во второй опустошённой баночке. За третьей Арсень не потянулся, взял маленькую пластиковую бутылочку, с водой. – То-то ты мне таким знакомым почудился, когда в первый раз трахнулись, в смысле, я сразу понял, как себя с тобой вести. Я тебе говорил, что кроме лиц, ещё и манеру человека в постели хорошо запоминаю? Нет? Ну… – минералка в бутылочке пошла на убыль, – а вот имена не могу. Вылетает из памяти на раз-два.

– Арсень, ты не запомнил моё лицо. Как мог манеру-то запомнить?

Наблюдать, как тот пьёт, было сущим наслаждением. Вода, как-никак, нужна для регенерации клеток. Пусть пьёт. Хорошо.

В ответ Арсений только фыркнул.

– Подсознание не в счёт? Или ты после маньяка психологией больше не увлекаешься?

– Не знаю… может, и было что…

Джим снова положил ногу на ногу, сцепил пальцы на колене.

– Кстати, я немного проспонсировал твой фотоаппарат, когда ты на него… зарабатывал. Так, в копилку добрых дел.

– А… тогда у меня опыта так себе ещё было. А не ревновал, не?

– Ну не сошёл же я с ума ревновать не своего Арсения к каким-то левым людям, на которых он зарабатывает, – Джим рассмеялся. Принялся слегка раскачиваться. Вспоминать было даже приятно, если не думать о периодических приступах депрессии. – Разве что следил, чтоб ты своим способом зарабатывать на какого-нибудь маньяка не напоролся. Как я по тебе скучал, не передать словами… Иногда казалось – рехнусь прямо на месте, не выходя из машины. А ты был ещё такой маленький, всё какие-то приключения на задницу искал.

– Вообще-то, я их и сейчас ищу. Твою ж… – он мрачно постучал костяшкой пальца по опустевшей бутылочке. – Только сейчас дошло. Ты мне по возрасту в папаши годишься.

– Да, вполне, – Джим с улыбкой покивал. Он-то эту мысль вдоль и поперёк обдумал, когда только с первой своей попыткой серьёзных отношений расстался. – Что? Пугает?

– Ага. Сейчас под кровать залезу. – Тихое насмешливое хмыканье. – Сюда давай. Ближе.

Джим осторожно присел на краешек больничной койки. Страшно хотелось прижать Арсения к себе, уткнуться носом в шею, вдыхать, ощущать под пальцами.

Но – сломанные рёбра.

– Я тебе больше скажу, мы довольно неплохие друзья с Джейком. Хотя поначалу он мне не доверял, конечно. А в последние два года, когда ты почти перестал напиваться, мне приходись следить за тобой в дождливые дни из-под синего зонтика…

Повеяло запахом мази и стерильных бинтов, после – перед глазами расцвеченное лицо Арсения, и губы чувствуют мягкое, тёплое прикосновение.

В голову тут же дало. Джим даже не успел вспомнить, что нельзя, что после этого только тяжелее сдерживаться будет – а уже отвечал, рвано, взволнованно, даже дыша через раз. Только через несколько секунд упёр ладонь в плечо Арсения и ушёл от целующих губ. Для этого, правда, пришлось повернуть лицо.

– Вот что ты… делаешь? – Дыхание сбилось, ни к чёрту, – сначала дышать начни нормально, ты…

– Знакомлюсь, Файрвуд, – вполголоса рядом. Бинты шершаво коснулись щеки, ладонь вернула его голову в прежнее положение, и Арсений, как ни в чём не бывало, продолжил прерванное.

Отказаться было невозможно. Руки не поднимались отстранить русского, невмоготу было встать и отсесть обратно, на стул. Джим целовал с упоением, стараясь только не нажимать губами сильно на недавно разбитые губы, обхватил ладонями его шею. Дрожал, ругая себя мысленно за то, что не дрожать не может. Каждое прикосновение было невыносимо знакомым, даже запах: Арсений, мазь, бинты. Знакомым, сумасшедше близким, настолько, что в это невозможно было поверить.

А главное – впервые за последние пять лет Арсений целовал именно его, а не странного незнакомого человека, вытащившего его из бара.

– Всё, – какая-то иррациональная сила позволила Джиму оторваться, упереться лбом о лоб русского. – Всё, Арсений. Не совращай меня.

– Полотенчик дать? – насмешливо и влажно дохнули у губ. – А то у меня есть. На случай если пироженкой уляпаюсь.

– Пироженки тебе нельзя, не... говори ерунды.

Джим отстранился, стянул резинку с волос, перетянул заново хвост. Дыхание помаленьку восстанавливалось.

– Ну вот… зачем? – Бубнил себе под нос, перевязывая. – Хотел мирно, спокойно, когда рёбра твои срастутся…

– Не хочешь – не надо, – резюмировал Арсений и потянулся к горке шоколадок. Вид у него был хитрый донельзя. – Никакой фантазии. Фотку не забудь, как пойдёшь. Вечером пригодится.