Портреты Пером (СИ)

Мир преимущественно состоит из серого цвета, – сказал собственный уверенный голос в голове. – Ты присмотрись, чувак, если не веришь. Как бы предметы ни маскировались за яркими цветами, в них во всех притаился серый. Потому чёрная краска у художников так и летит, ты об этом не думал, да? Расход – десять к одному минимум, а белил так и того больше. Черный и белый дают серый.

Цвет окружающего мира.

Рядом позвали. Осторожно и неуверенно. Ещё раз, не добившись ответа, сунули ярко-оранжевую соломинку. Соломинка потянула за собой ворох ассоциаций – хороших и не очень, но всё же обрадовала.

Соломинка сулила воду.

Но пить ему много не дали, отобрали. Вхолостую цокнув зубами, Арсений оставил попытки поймать ускользающую соломинку.

Она исчезла в сером.

– Как себя чувствуешь? – чуть дрожащим голосом спросили свыше. Склонилась тёмно-серая тень. Арсений наблюдал её расплывчатые очертания, переходы серых оттенков один в другой.

Моргнуть пару раз.

Голос знаю. Да, знаю.

Внутри теплеет.

Кто-то захлопнул дверь в ледяной ад. Он, несмотря на старания Художника, выжил. Выжил и угробил эту тварь. Вместе с Кукловодом, картиной и куском своей жизни.

Губы сами собой расползаются в улыбке.

– Ж-жим… Я… как будто… завтра мой день рождения.

Хватает на одну эту фразу, да и то слабенько.

Скажи что всё закончилось

Я же где-то в больнице

Джон нас выпустил? Все живы?

– Т-ты… – голос Джима прерывается, дрожит, – ты смог. Да, ты… чёрт, так долго репетировал фразу…

Пауза, во время которой, стараясь успокоиться, Джим медленно вдыхает и выдыхает.

Потом, уже спокойнее.

– Ты смог. Твой план был удачен.

– А-а. В порядке…?

– Безусловно, – негромко фыркает, – не считая того, что ты весь изранен.

– Соломинку… мне.

– Ну да, какое нам дело до судеб мира… – в губы тыкается соломинка. – Арсений… ты не изменился.

– У-уэм? – зашвыркать водой, и только потом сообразить. – Арс…сений?

На всякий случай прикусив соломинку – вдруг опять отберут, повернуть голову. Удаётся. Ну, значит, шея не сломана точно. Из серых пятен постепенно рисуется Джим. Он в чём-то тёмном, а большего не увидишь на фоне окна. Светло-серый свет размывает фигуру.

Вот надеюсь я достаточно выразительно хмурюсь, чтоб он ответил

Чёрт бы побрал эту слабость

– А… да. Мне кажется, тебе немного рано, но...

Джим склоняет голову так, что выбившиеся пряди почти завешивают лицо, сцепляет руки в замок – Арсений скорее догадывается по движению локтей, чем видит.

– Ты в своём времени.

Арсений слабо выдохнул через соломинку. Получился лёгкий свист, почти как вздох.

– Закончилось?.. – умоляющим хрипением. – Пр…клятие.

Чёрт да не молчи ты расскажи всё я больше сил на попытки тебя просить потрачу НУ!

– Силы не трать. Расскажу, что смогу, просто не торопи. Мне тоже нужно собраться с мыслями. – Тихий вздох и мучительная пауза в несколько секунд. – Для меня – да. Тебе ещё придётся вернуться. Когда оклемаешься, конечно…

Снова сбилось дыхание. Будто не хочет вспоминать. Сглатывает и продолжает.

– Давай пока на этом закончим. Я проинструктирую тебя, когда придёт время возвращаться. Сейчас… совсем мысли спутались.

Арсений слегка ёрзает головой по подушке, изображая кивок. Зажатая в зубах соломинка ярким оранжевым взрезом по мягкой серости. Не разжимая зубов, он медленно закрывает глаза. Слегка шевелит пальцами.

– Думал… уже. Здесь призрак… был. Не кончилось…

Волосы чувствуют мягкое прикосновение – Джим проводит по ним, впутывая пальцы.

– Прошу тебя, спи. Тебе нужно.

– Соломинка.

Пластмассовая трубочка выскальзывает из разбитых губ.

– Не девай никуда, – уже проваливаясь в сон. – Проверю…

Палату заливал яркий солнечный свет.

Эта была куда просторней и шире, чем в Вичбридже, и находилась в частной клинике, где работал Джим. Файрвуд припрятал Перо под своё крыло сразу же, как только стало возможным спокойно, без угрозы для здоровья, транспортировать его в Лондон.

По косвенным признакам Арсений понял, что его лечение оплачивает Фолл, а пребывание в этой клинике обходится дороже, чем проживание в пятизвёздочном отеле. Но это, по выражению приходящего Файрвуда, волновать его не должно.

Равно как и всё остальное.

Вообще ничего не должно волновать.

Это для здоровья вредно.

Арсений нахмурился. За исключением нескольких первых фраз о том, что его план удался, и пояснений чуть позже, что Джон избежал тюрьмы, Файрвуд не проронил больше ни слова на тему особняка. Ни кто выжил, ни кто погиб, вообще ничего. Если Арсений спрашивал – а делал он так каждый раз, когда Джим заходил к нему в палату – доктор отмалчивался или говорил, что рассказывать ему не может, чем доводил Арсения до тихого бешенства.

Хотя мало ли что за десять лет случилось. Может, он давно уже живёт с кем-нибудь спокойно себе, да и всё.

Но это всё равно не объясняет, почему он не говорит о выживших! Я что, ребёнок, в истерику впаду, если правду узнаю?! Или там что-то настолько страшное случилось?

Он помотал головой и осторожно пересел так, чтобы быть повыше. Двигаться приходилось медленно, на нём было восемь операционных шрамов, три из которых скрывали под собой глубокие ножевые раны, ещё и как-то там специально увеличенные Джимом во время операции с целью зашивания повреждённых внутренних органов. Теперь, хвала потоку, всё заживало, швы уже были сняты. Гораздо больше беспокойства доставляли рёбра. Они всё ещё срастались и всё ещё болели. В итоге при любом неосторожном движении и шрамы, и рёбра предупреждающе ныли.

Пока что к нему пустили только полицию, три дня назад. Заранее последовала инструкция письмом от Фолла: Джон очень подробно расписал что и как отвечать, просил учесть, что одним из допрашивающих будет не просто следователь, а коронер* по делам пропавших в Вичбридже – за все годы нашли одно тело, и раны на руках трупа были такие же, как у Арсения. Потому Арсений сказал, что неизвестный маньяк и правда напал на него в окрестностях особняка, а что было после – он не помнит. Иногда приходил в себя, ему кололи иголками ладони такой штукой, знаете, на гребень для волос похоже… много зубьев на одной основе, только иголки, резали, связывали, сажали на цепь и много чего ещё делали.

Говорил он тихо, откинувшись на подушку и глядя в пространство из-под полуприкрытых век, как и положено жертве с тяжёлой психологической травмой.

– Ещё вкалывал что-то… шприцы помню. Таблетки… горькие такие… И давал виски. Иногда я помнил что дальше, иногда нет… Мне казалось я у него в плену две недели был, а мне тут сказали – полтора месяца… Значит, часть времени просто из памяти выпадало… Здесь уже сказали, рогипнолом меня накачивали… Ну, знаете, как в этой песне, у «The Prodigy»… «We take Rohypnol, just forget it all»**…

Тут ему стало смешно, правда, как-то по-грустному смешно. Вспомнилось, что в этой песне, начинённой тревожными электронными звуками, помимо прочего есть и такие слова:

Last time I’ll be your prisoner No name no number…

И, ещё лучше:

Shooting through the trap door What I think don’t matter anymore***

Это ж, если контекст не знать, прям о том что происходило и происходит

Надо выпросить у Джима плеер. Позвонить кому-нибудь из моих, кто сможет нормальный плейлист составить. Всё лучше чем цветами меня заваливать, как свежую могилку…

Его между тем допрашивали дальше.

...Нет, маньяка он не видел. А даже если видел, не помнит.

Да, насиловали. Обкачивали, чтоб не мог сопротивляться. Да, он понимает, что эту информацию разглашать никто не станет, следственная тайна. Его обследовали уже здесь, подтвердили.

Когда дошло до этого вопроса, Арсений едва не заржал и не провалил всю конспирацию. А деталь была важная. Она могла увести подозрение от Фолла (в смысле, бывшего Кукловода, который «официально» ни одну свою жертву не насиловал и даже ни до кого не домогался).