Портреты Пером (СИ)

– Я… – выхрипнул Арсений. Замолчал. Вместе с хрипом в горле застрял сгусток крови, а отхаркнуть его сил не было. Пришлось сглатывать. Внутри при этом всё сжало от зверской боли, в глазах потемнело. Рядом шуршало что-то, но он не мог видеть. Когда картинка прояснилась, Арсений чуть повернул голову. Увидел над собой испуганные глаза, зыбкое в полутьме бледное лицо. Сжатые, побледневшие губы.

– Не плачь… ты ж… маньяк… – прохрипел кое-как. Каждое слово рвало и так едва держащиеся волокна. Что-то хлюпало в лёгких и раздирало внутри, под рёбрами. Джон смотрел на него, как на призрак, или того похуже…

Но что похуже, Арсений придумать уже не мог.

Ну давай, – угасающим сознанием, – последняя фраза умирающего героя. Готов? Готов. Поехали…

– Ты… хотел сказать тебе… уже две недели… ты… носок… зашей, – пришлось проглотить кровь – и откуда бралась? Вот же ж чёрт. Сознание начало потихоньку темнеть. – Дырка… там… нельзя… суровому маньяку… с дыркой… в ёбаном носке…

Он успел ещё увидеть растерянное, ошарашенное выражение на лице Фолла, захотел рассмеяться, всей грудной клеткой отчаянно захотел рассмеяться, даже сумел выдохнуть два раза.

И наступила темнота.

Джон понял сразу – не спасти. Арсень прохрипел что-то, растянул разбитые, в крови, губы в улыбку, закрыл глаза и затих.

Сознание пульсировало болью, откашливалось, как лёгкие после комы.

Это было тяжело. Реальность, после темноты, в которой он пребывал, навалилась оруще-цветастым комком, вливалась через все органы чувств, давила на каждый рецептор.

Мысль о смерти Пера была частью этого сумасшедшего хаоса.

Отползать не стал, сел тут же, в крови, рядом с трупом.

Страшно.

Горько.

Но не стыдно. Не стыдно за то, что считал его – и остальных – предателями. И они, и он, действовали согласно ситуации. И у них, и у него выбор был невелик.

Этот Перо был лучшим.

Джон спрятал лицо в ладонях. Не плача, но пытаясь спрятаться от навалившейся реальности. Картинки стало меньше, зато запаха крови – больше. Ладони не помогали.

– Я… отпущу их… – голос был сорван. Остаётся догадываться, что тут творил Кукловод. Или не догадываться, потому что – зачем? – Всех отпущу, Арсень… Для…

Джон обернулся. Подскочил. Вернее, попытался, но ноги подломились, и он упал на задницу. Совершенно не аристократически. Упал и попытался отползти.

Тела не было. Исчезло. Кровь – тут, он даже, чтоб удостовериться, ещё раз осмотрел и обнюхал ладони. Тела – нет. Вот только локтем его задел, когда лицо закрывал – и нет.

– Твою… ёбаную… мать… – вышло как-то беспомощно. Маты – не его, но он надеялся, что станет легче. Стало не легче, но как-то… абсурдно.

Райан, отдыхая от охоты на Мэтта, пил. Не потому, что всё было плохо. И не потому, что не мог поймать – Мэтт попадётся, как попался до этого.

Райан усмехнулся, тянясь за бутылкой.

Надкусанная добыча.

Пить было потребностью, – и даже не банально физиологической, от привыкания, – Перо бы мог ляпнуть души, он любил потрепаться на всяческие экзистенциальные и трансцендентальные темы, сидя здесь, на чердаке и халкая вино из принесённых не им бутылок.

Можно было бы привести ему точное определение ментального тела человека, не имеющее ничего общего с примитивными религиозными представлениями о душе, и он бы заткнулся. Да что там, можно было привести пять, десять таких определений. Из разных культур и эзотерических традиций.

Но смысла не было, Перо и так смеялся над собой. Тут же, задвинув не в меру и не по возрасту умную мысль, отвешивал себе радостного ироничного пинка и с чувством выполненного долга прикладывался к горлу бутылки. Не потому, что хотел пить. В его случае пить как раз не было потребностью. Он так развлекался.

Райан отхлебнул в очередной раз, хотел поставить бутылку у клавиатуры, но почему-то не выпустил. На мониторе перед ним мерцал пустой коридор в ночной съёмке. С запозданием сообразив, что смотрит на этот коридор уже минут так двадцать, потянулся пальцами свободной руки – привычно щёлкнуть нужную комбинацию клавиш.

Тут-то это и произошло. Его дёрнуло в кресле – будто пол провалился к чертям, а потом и само кресло исчезло, обрушивая сквозь бесшумную тьму.

Успел ещё ругнуться и крепче сжать пальцы на горлышке бутылки, а в следующую секунду уже катился по полу. Перекатился три раза, упал на спину, и инерция, наконец, исчерпала себя.

Райан перевернулся на бок, приподнялся на локте. Вместе с осознанием пришла и злость – привычная, натренированная за десять лет злость на чёртовы слабые Перья. Бутылка лежала рядом – пережившая скачок в этот самый десяток лет, но банально разлившая по полу своё содержимое сейчас, в этом году.

Перо

Где когда ты умудрился сдохнуть, грёбаный придурок?!

Форс поднялся с пола, оглядывая тускло освещённую лампами комнатку со стеллажами и книгами на полках. Ненужными книгами, которые никому ещё не помогли. Ни разу.

– Перо!.. – заорал, задрав голову вверх, и дал сжатым кулаком по ребру полки.

А ничего больше и не оставалось.

Через примерно полчаса в динамиках особняка защёлкало. Громко, потому что Джон врубил микрофон на полную громкость.

Он прочистил горло.

– Обитатели особняка…

Что сказать им?

– Вашего Пера больше нет. Он погиб, защищая мою жизнь. Я объявляю три дня траура. А потом… в его память… в его честь – я отпущу всех.

Из колонок в логове начали доноситься различные звуки. Шорох откидываемых одеял, стук – кто-то уронил тумбочку. Двое ночных проходильщиков в спальне остолбенели. Потом один – Ричард – сел на пол, второй – Фил – схватился за голову и начал негромко ругаться. Тэн опрокинула чашку с чаем в детской и кинулась на чердак. В гостиной проходящий испытание Майкл замер, а потом схватил со стола и швырнул в камин вазу. Стукнувшись об угол, она разлетелась вдребезги. В коридор выскочила Лайза.

Потом начали собираться люди – у дверей гостиной. Они встревожено дёргали друг друга за рукава, спрашивали и переспрашивали, будто кто-то из них мог знать больше других, подпольщики ругались, кто во что горазд, потрясённо. Билл ругнулся один раз, от души, сердечно, а после ушёл куда-то. Подбежавшая Джейн – лица нет – тут же принялась обнимать и успокаивать плачущую Кэт. Всхлипывали ещё какие-то девушки, из стадного чувства, наверное.

– Надо чтоб хоть тело отдал! – заорал кто-то в толпе отчаянно. – Мы сами похороним! Во дворе! Это наше Перо!

Предчувствуя последующие бесполезные вопли и требования, Джон отключил прослушку. Оставалось ещё одно – негласное обязательство перед старшим Файрвудом. Ему нужно было рассказать всё, и честно.

– Джеймс?

Джим лежал на кровати. Дышал. Ещё один приступ был не нужен, к тому же, он мог стать последним. Каждый мог стать последним. Особенно от такого шока. Поэтому – лежал, дышал, думал о Джеке. Помогало взять себя в руки.

Джек сидел на его кровати, потерянный. Но, заслышав треск динамиков, оживился.

– Не верь ему, Джим, не верь, суке… – рычит под ухо. Пальцами сжимает одеяло на плече брата. – Не верь, не слушай. Джим!

Динамики умолкли. Не выключились, но и не говорили. Джон ждал ответа.

– Да, – между вдохами. Глаза не открывать, мешает. – Джон.

– Да чтоб вас! – рявкнул Джек рядом. И почему-то заткнулся.

– Джеймс, ты должен знать. Я не знаю, что с Арсенем.

– Ты не знаешь?! Ты – не знаешь?! – оглушающе заорал младший, переревев и шум помех, и топот в коридоре, – ты, сука, он тебя спас! Он тебя вытащил, скотину, этим грёбаным портретом!!! Тебя, мудака сраного, ты!.. Ты не знаешь?!.. Ты его убил, ты, слышишь?! ТЫ-ЕГО-УБИЛ!..

Джек всё-таки сорвал голос.

Теперь в тишине кроме топота за дверью и шороха динамиков, было слышно, как он хрипло, надрывно дышит.

– Я очнулся, когда Арсень уже был при смерти. – Голос Джона тихий и подавленный. – Он сказал мне… две фразы и замолк. А через полторы минуты – исчез. Весь, с одеждой, как будто растворился в воздухе.