Портреты Пером (СИ)

Джим подошёл ближе.

Арсений подождал, пока он окажется рядом, и в два шага преодолел оставшееся расстояние.

– Камерами угол не просматривается, у нас пятнадцать секунд, – выдохнул в его ухо и быстро, не дожидаясь возможных реплик, вжался губами в его губы.

С силой выдохнул. Внутри, за рёбрами, было удушающе тесно, давило тяжело.

Это было невыносимо. Ощущать, как Файрвуд отвечает, пытаться вложить в пятнадцать секунд то, чего хватило бы на несколько часов, вместить и страх, и всё желание быть рядом, изнемогать, плавиться заживо в этих несчастных секундах, каждую ощущать как песок, мучительно медленно высыпающийся сквозь пальцы, по крупинке. Слепо шарить по его телу нечувствительными ладонями, джимовы прикосновения – как будто от каждого кожа расходится, нет её, голые нервы, и всё равно – медленно, медленно захватывать, медленно облизывать, лучше так, и в конце, не выдержав давления в грудной клетке, сдавленно застонать сквозь поцелуй.

– Вр… время… – Оторваться стоило неимоверных усилий. Трясло с головы до ног, их обоих, Арсений ощущал это ладонями, замершими на пояснице Джима, а у Файрвуда ещё и взгляд расфокусировался. – Надо четыре шага расстояния. Я пошёл.

Руки соскользнули, и он как мог быстро – на трясущихся-то ногах, – пошёл обратно к крыльцу.

Услышал только, как Джим тихо прокашлялся сзади.

– Табурета, – голос Файрвуда почти ровный, – Джек ко мне теперь вообще не подпускает. Я пошутил сдуру, что у меня… психологическая травма теперь, и вот.

– А при чём тут Табурет и твоя психика? – Арсений заставил себя не оборачиваться. – Джим, только вот не надо говорить, что ты стал в моё отсутствие зоофилом, а Джек поймал тебя с поличным.

– Ну… приступ-то у меня из-за Табурета случился. Ночью лежал, не спал… думал… а он мне на грудь прыгнул и спровоцировал. А утром я про травму и сказал. Теперь Джек на бедного кота… крысится.

Арсений рассмеялся. Смех, правда, почти заглушил порыв ветра. Темноту над крышами озарило слабой вспышкой, выхватив на мгновение угрожающе-тяжёлые контуры чёрных туч, следом громыхнуло. Пока далеко, но гроза подступала к Вичбриджу.

– А ты… – теперь приходилось повышать голос, Перо на ходу повернулся к Джиму, идти спиной вперёд, но так было даже забавней, – скажи, что это не Табурет был, а его злой двойник! Или что у него тоже раздвоение личности. Вали всё на это, всё равно в особняке куча психов с диссоциацией гуляет! Одним больше…

– Тогда Джек решит, что это заразно, и… – Джим обволакивал его взглядом, – не знаю, – неопределённо помотал в воздухе рукой. – Но я верю в своего брата, у него чудовищный потенциал. Что-нибудь придумает.

– Только не давай ему запирать Табурета в одной клетке с Алисой! – Арсений попытался обнять его взглядом в ответ. Не знал, как, просто старался обхватить всего, как мог, запомнить. Наступил в ямку какую-то пяткой, едва не упал. – А то… мало ли… И ещё скажи ему… – воздуха отчего-то начало не хватать чёрт вот надеюсь я щас не навернусь куда-нибудь ну честное слово, – скажи… что скоро выберемся, и он сможет наконец со мной нормально подраться… – оглянулся через плечо почти панически, фонари и крыльцо приближались. Снова повернул голову к идущему за ним Джиму, – По всем поводам сразу, я клянусь, что уделю ему хоть целый день… специально для этой цели. И Дженни с Лайзой скажи, чтоб… нормально всё… чтоб не волновались, а то они могут… – он махнул рукой, ощущая острую нехватку слов. Холодный ветер забирался под тонкую ткань майки, трепал распущенные волосы. – Исами… чтоб не пила чай из чего попало, она поймёт… и спасибо за ленты и сказки… И Заку… привет… Джиму-подпольщику передай, что его печеньки – лучшие. И чай ещё. Хотя про чай лучше Джеку…

Он вовремя успел обернуться, чтобы не врезаться спиной в фонарь. Забежал на лестницу, остановился на верхней ступеньке. Джим теперь стоял между двух фонарей и смотрел на него. Пристально, чуть сжав губы.

– Ещё помни… – Арсений тяжело дышал, впивался в него взглядом, ощупывал всего, насколько мог, стараясь даже не моргать, – ту фигню про горы, которую я тебе рассказывал тогда. Сделаешь? Мои, – сверху показал запястье с часами, – десять минут. Пойду. На ветру не стой долго.

– Ещё раз разутым увижу – пристрелю, – пообещал Джим без тени улыбки в ответ. – Арсень, иди. Я всё сделаю как нужно.

Ухмыльнувшись ему напоследок, Арсений зашёл в дом. На пару секунд замер у захлопнувшейся двери, потом понёсся на второй этаж.

Пришлось ждать – в коридоре были люди, двое подпольщиков обсуждали новости по расследованию Билла – старик ловко пичкал фракционников «недоинформацией» по делу. Увидели его, замолчали. Замерли. В одном Арсений опознал Ричарда, второго не разглядел, да и не хотел особо.

Я для них как псих сейчас

Весь в краске и грязный. Ну да, и без ботинок.

Он ухмыльнулся в полутьме.

Чтобы не толочься на виду, зашёл в спальню и захлопнул дверь для испытания. Пришлось пройти три, прежде чем подпольщики убрались восвояси и коридор опустел.

Дверь в кабинет была открыта. Арсений потянул ручку, привычно скользнул в пропахшую масляной краской полутьму и услышал щелчок блокатора позади.

– Я даже расстроен, – Кукловод стоял спиной к окну. Но по голосу было видно – морщится. – Будто бы вы друзья детства.

– А что, я должен был броситься ему на шею с воплями о вечной любви? – Арсений, насмешливо глядя ему в спину, всё-таки стянул майку и бросил её на подлокотник кресла. В кабинете было жарко. – Плохо же ты знаешь людей.

– Я ждал хоть чего-то интересного, – Кукловод обернулся. – А так только зря время потерял.

– Ты целиком и полностью несёшь ответственность за своё потерянное время. А я не обязан тебя развлекать.

Перо плюхнулся на диван. Старые пружины слегка скрипнули.

– Поверь, я не старался тебя обвинить, – широкая улыбка. Хотя глаза внимательные и цепкие.

– Но ты можешь быть доволен, – сообщил Арсений, ухмыляясь краем рта. Сложил ноги на подлокотник, скрестив, руки – за голову, чтобы не вдавливать затылком диванную обивку, и прищурился на Кукловода. – Я попрощался с Джимом Файрвудом. Он попрощался со мной. Даже если это каким-то образом ускользнуло от твоего внимания или осталось непонятым.

– Ускользнуло, – цепкость глаз усилилась. Кукловод по-птичьи склонил голову набок. – А почему именно сейчас?

– Потому что мы должны попрощаться сейчас, пока не поздно. – Арсений помотал рукой в воздухе. – Пока, знаешь ли, моя одержимость тобой и портретом не начала бросаться в глаза… ну и не стала выглядеть, как предательство.

– Рационально.

– Да, я тоже умею так поступать, – согласился художник легко.

Кукловод рассеянно покивал, удерживая его взглядом. Обошёл стол, задумчиво потрогал полированный деревянный угол.

Арсений наблюдал за ним, жмурясь, как сытый кот на огонь. На деле же взглядом цеплял каждое движение, каждую едва уловимую тень изменений в чертах. Цеплял и пытался оторвать от хозяина, присвоить себе, чтобы потом влить в портрет.

– Я в логово, – решил Кукловод после минутного молчания. – Ночью иногда вылезают проходить испытания, и мне надо присутствовать. Ты – как хочешь.

Арсений неспешно поднялся с дивана, сдёрнул со спинки свою майку. Звук скрипнувших пружин заставил Кукловода обернуться у самого шкафа.

– Если не против, я хотел бы остаться ночью с тобой, – мягко сказал художник, улыбаясь. – Работа на сегодня закончена.

Кукловод приглашающе распахнул дверцу шкафа.

====== Тени (21 – 29 апреля) ======

Арсень тяжело дышал во сне и ворочался. Это мешало. Кукловод, между щёлканий клавиш, периодически начинал прислушиваться к его неровному дыханию.

Было бы очень некстати, если б тот заболел. Его художник должен быть здоров. Болезнь – это дефект, слабость. Больная марионетка – бракованная марионетка. А он ещё и таблетки пьёт.

Но будить Арсеня он не стал. Кукловод спит четыре часа днём, четыре часа ночью. Перо – только ночью. Ему надо высыпаться.