Портреты Пером (СИ)

Кукловод расхохотался.

Потрясающе. Настолько не хотеть идти. Настолько – что нести откровенную чушь, быть готовым к любым избиениям.

Да, Арсень, да!

Чувствуй!

Твои эмоции почти как твоя кровь!

И Кукловод, сжимая волосы Арсеня на затылке, притягивает его к себе и пьёт его. Через край, захлёбываясь, вглядывается в потемневшие серые глаза.

– Ты можешь его трахнуть, если он попросит, – улыбается почти безумно, – можешь позволить трахнуть себя. Готов к последствиям – пожалуйста. И тогда я убью его при тебе, слышишь? Буду тянуть жилы, буду накачивать наркотиком. А могу не убивать и сделать наркоманом. У меня хорошая фантазия. У тебя тоже. Поэтому не выпендривайся и иди. Хочешь, передам с тобой стандарт нитроглицерина?

– Это – подачка? – Арсень почти рычит, в ответ вцепляется в его волосы, с силой стягивает их между пальцев. Смотрит прямо в глаза, нагло, вызывающе. – Что взамен попросишь, а?

– А чего ждут от подачки? Морального удовлетворения, – снова смех.

– Так ты его не получишь, – с не меньшим садистским удовлетворением произносит Арсень. – Мне твои подачки не нужны.

– Ну, я не навязчив...

Кукловод почти шипит последнюю фразу, а потом резко и жадно впивается в пересохшие губы Арсеня. Чувствует, как руки Пера вцепляются в его плечи, в шею, будто в попытке задушить, а потом – отталкивает, любуясь своим разгорячённым художником.

– Я отошлю Джека, – Кукловод направляется к двери. – У тебя десять минут.

Арсений выходит в коридор так, как был – в майке, джинсах, босиком, руки в краске. Скалясь. Его слегка лихорадит. Пережитый поединок как доза адреналина в кровь, кажется, даже мысли прояснились. Полумрак коридора отчётлив, вопиюще-реален, линии стен, потолка, плинтуса, двери комнат, серо-голубые тени, переходящие в черноту по углам.

Ты зря меня отослал. Зря…

Ухмыляясь, он идёт по коридору. Слегка шатаясь. Проходит мимо дверей. Одна открыта, на него таращатся обитатели комнаты – он не смотрит, кто, только замечает боковым зрением, как они прилипли к дверям.

Никогда

Никогда не знали что это такое

Кто из вас жил на грани?! Кукловод прав! Чёртов маньяк прав, не вы!

Свободы нет без борьбы!

– Вы – никогда! – рявкает он неожиданно, указывая пальцем в краске на ошалевшую парочку зевак. Девушка отпрянула от двери. Арсений расхохотался. Смех взорвался в горле, затапливая эйфорией.

Он поплёлся дальше. Лестница шаталась, шатался тёмный коридор, шаталась тьма, сгустившаяся в углах и эркерах, и редкие, чередующиеся с ней светильники.

Вот нужная дверь. Арсений толкает её и вваливается внутрь.

– За свободу нужно бороться… – сообщает в полумрак, освещённый лампой на тумбочке. – У нас десять минут. Нам… позволили.

– Тогда присаживайся, – негромкий голос Джима. Сам обладатель бледен, под глазами – отчётливые тени. И он хмур. – Я, знаешь ли, скоро рехнусь со скуки.

Арсений, улыбаясь, проходит в комнату. Болезненность собственной улыбки он ощущает явственно, как свежую ножевую рану. Он может сравнить. Есть с чем, сколько угодно на собственной шкуре.

Садится на край кровати.

– Портрет победил, Джим, – говорит хрипло, смыкая, переплетая между собой пальцы и упираясь локтями в колени. Оборачивается к Файрвуду через плечо. – Но и я тоже. Странным образом.

Джим некоторое время молчит, всматриваясь в него.

– Главное – выживи. – Говорит, наконец, глухо. Будто вырыкивает. – Сможешь?

– Если я сейчас тебя не трону – мои шансы на это дело существенно повысятся. И твои, кстати, тоже. – Арсений, улыбаясь, откидывается спиной назад. Слегка выгибается в пояснице. Теперь он лежит поперёк кровати и поверх ног Джима, но их разделяет одеяло. – Видишь? – Перо машет в сторону мерцающей в углу камеры. – Всё соблюдено, тут одеяло. Я его не коснусь, как и обещал.

Если догадается

Догадайся что под одеяло можно сунуть руку, ну

Кукловод заложник своих же принципов

Одеяло же… чёртово…

По телу проходит приятный озноб, и Арсений слегка улыбается, щурясь на потолок. Улыбаться всё ещё больно. Он бы не удивился, если бы из растянутых губ потекла кровь. Из пореза ведь всегда течёт кровь?

Джим наблюдает за ним внимательно и уже не так хмуро, как в начале.

– Ну, не трогай тогда… – Слегка шевелит ногами под спиной Арсения. Он чуть ёрзает спиной в ответ. Иллюзия, мать его, прикосновения. – А меня тут… заперли. Не разрешают выходить и понатащили… – в голосе его почти злость, – книжек. Никогда б не подумал, что Джек может быть таким тираном. Про Лайзу я всегда знал, про Дженни знал. А Джек…

Арсений поворачивает к нему голову.

– Это карма. Я уверен.

– Я врач, мне можно, – Джим сверкнул зубами. – Они же не знают, КАКОЙ именно мне распорядок нужен. А мне нужен свежий воздух и ходить. Чтобы кровь разгонялась.

– Так скажи им об этом, – резонно замечает Арсений, махая перед собой рукой, – или пойдём сейчас. Во внутренний двор, у нас ещё… – приближает запястье с часами к носу, – восемь минут. Дислокацию свидания мне не уточняли.

– Вот и пошли. – Джим с намёком шевелит ногами. – Похожу пару минут, не помру.

Арсений поднимается с кровати и отходит к двери. Чтобы – никаких касаний. Даже ненароком.

Джим подымается медленно, довольный, как чёрт. Накидывает что-то, попадает в ботинки. Жестом показывает, что можно идти, и выходит за ним следом.

Арсений в коридоре поглядывает на камеры. Мерцают, но из динамиков – ни звука. Ухмыльнувшись, он толкает дверь, слыша позади шаги Джима.

Снаружи царит тьма. Фонари у крыльца не в счёт, слабые пятна света, бессильные в чернильном мраке. Воздух остро и свежо пахнет грядущей грозовой бурей – первой в этом году. Ветер тревожно шелестит в слабой опуши на ветвях. Арсений спускается по ступеням, ощущает кожей ступней прохладную ночную траву. Оборачивается.

– Прогуляемся круг. Восьми минут хватит.

– Мне больше пока нельзя.

Джим останавливается на верху крыльца, втягивает в себя свежий воздух. Улыбается.

Арсений больше не оборачивается на него, неторопливо уходит дальше от крыльца. Во дворе есть камеры. Есть. Он видел в логове на мониторах, как Кукловод просматривал двор.

Слышит, как Джим спускается с крыльца. Между ними пара метров, Арсений нарочно идёт медленней.

В фонтане плещет вода, а в решётке завывает запутавшийся ветер. Перо вслушивается, ловит звуки, втягивает запахи. Он изголодался. По ним – тоже.

– Как тут все, кстати? – на ходу оборачивается через плечо, – Как Дженни-подпольщица? Ещё не начала наводить порядок в подвале и вытирать пыль на джековых полках с инструментами?

– Нет, кажется, она уважает традиции подпольщиков, – Арсений спиной ощущает его улыбку. – А беспорядок, как ни крути, одна из основополагающих… И да, я, кажется, начал находить общий язык с Райаном. Могу, конечно, ошибаться.

– А, он милаха, – Перо, улыбаясь, махнул рукой. – Вредная, огрызучая, шести с половиной футов милаха.

– Ну, я его ценю как компетентного специалиста. Ещё из новостей… Джим-подпольщик меня навещал. Обещал приготовить печенье из овсянки.

Арсений вдыхает свежий воздух – до боли в лёгких.

И вправду, свобода – относительное понятие.

– У меня в комнате, под кроватью со стороны тумбочки, припрятана бутылка очень хорошего вина. Поправь, если ошибаясь, но вроде в лекарственных целях понемногу…

– Да… – Джим усмехается. – Особенно красное. Ты, Арсень, настоящий подпольщик. Всё в свою, крысиную, норку.

Они дошли до дальнего конца двора. Здесь чёртова темнотища – еле можно разглядеть, куда наступать, а оба фонаря у крыльца кажутся далёкими слабыми огоньками.

Ветер расходился сильнее, выл в тоннеле под башней и шуршал ветками.

Скоро дождь пойдёт

Ну ничего мне времени хватит

– Да, я обязательно… тащу к себе всё, что мне нравится. – Арсений остановился у кустов. Здесь пахло прелыми ветками, нарциссами и сырой стеной.

– Очень здоровая позиция.