Loving Longest 2 (СИ)

Однажды после обеда Келегорм, не прощаясь, покинул покои Маэглина, и хотя Элеммакил испытал некоторое облегчение — их отношения всё ещё оставались натянутыми — на третий день он стал тревожиться. Рингил только раз осмелился спросить, где отец, но Элеммакил чувствовал, что мальчик скучает и тоже боится за Келегорма.

Рингил заснул рядом с ним; их разбудили чьи-то крики и шум.

Элеммакил выбежал на лестницу, где из маленького окошка можно было увидеть часть двора, куда въезжали всадники. Келегорм, высокий, прямой, как сосна, был на огромном чёрном коне; алые отблески факелов, чадивших на холодном предутреннем ветру, отражались в чёрных доспехах, золотом и серебром отливали его белые волосы. Его окружал отряд одетых в чёрное воинов, в основном эдайн. Келегорм махнул рукой, приказал что-то: Элеммакил увидел, что ему повинуются беспрекословно.

Элеммакил побежал к себе и отослал сына в другую комнату. Через несколько минут в комнату вошёл Келегорм и нерешительно остановился.

— Наверное, мне лучше снять это в мастерской…

— Ничего, я помогу, — сказал Элеммакил и стал расстёгивать доспехи. Он вздрогнул, увидев, что на его пальцах остаются кровавые пятна.

— Это не моя кровь, — несколько высокомерно сказал Келегорм. — Не бойся. Я… ездил по поручению Владыки, — он высвободился из рук Элеммакила и присел, снимая сапоги.

— И что там? — спросил зачем-то Элеммакил, хотя совсем не хотел знать.

— Ещё прошлой зимой мне поручили казнить истерлингского жреца, который отказывался считать Владыку богом. У него остались последователи. Я расправился с ними. К сожалению, его сыну удалось бежать, его пока не нашли. Но это уже дело не моё, а сыщиков Майрона. Я лягу?… — спросил он тихо.

— Конечно, — ответил Элеммакил.

Когда утром Келегорм не встал с постели, Элеммакил сначала не обратил на это внимания. Потом, уже ближе к вечеру, он осознал, что тот всё ещё лежит. Элеммакил посмотрел на Келегорма. Тот был одет в простую серую рубашку; волосы он подвязал шнурком в толстый серебристый «хвост» и сейчас казался совсем невинным и беспомощным — таким похожим на Рингила.

Келегорм молча смотрел в стену; подойдя к нему, Элеммакил увидел, как он бледен; его лоб и руки были влажными.

— Туркафин… Тьелко, — Сейчас Элеммакил в первый раз назвал его так, хотя, конечно, в былые времена называл сыновей Феанора материнскими именами. — Ты сам точно не ранен? — Элеммакил вспомнил, что вчера мельком видел на его теле шрамы от сравнительно недавних, серьёзных, но уже заживших ран, видимо, полученных несколько лет назад в Дориате, но свежих ран он не заметил.

— Нет, — ответил тот. — Тебе что-то нужно?

— Просто… просто волнуюсь за тебя, — сказал Элеммакил.

Келегорм недоверчиво посмотрел на него.

— Не о чем беспокоиться, — ответил он. — Я полежу и приду в себя. Просто мне немножко больно. Я устал.

Элеммакил вышел из комнаты, и через несколько минут вернулся с Эолетом. За ними маячил Маэглин. Тому всё это было очень любопытно: если работать в кузнице Маэглина заставляли с детства, то знаниями о целебных травах Эол даже с сыном делился очень неохотно.

— Что у тебя болит? — спросил тот.

— Ничего. Тебя не касается, — сказал Келегорм.

Эолет бесцеремонно сорвал с него одеяло; Келегорм не успел опомниться, как тоненькие, но сильные руки подростка обвели всё его тело, коснувшись горла, глаз, надавив на сердце, другие основные жизненные органы; он подсунул ладонь под его спину и ощупал позвоночник и крестец.

— У тебя переломана спина и есть другие внутренние повреждения, — сказал Эолет. — Как ты ходишь?

— Владыка помогает мне, — ответил Келегорм.

— Лучше бы помог тебе срастить кости, — фыркнул Эолет. — Келегорм, ты ведь понимаешь, чем это может кончиться?

— Об этом-то Владыку лучше не просить, у него такое не особо получается. Он… — влез, как всегда, не вовремя Маэглин.

— Заткнись, — прорычал, приподнявшись на локтях, Келегорм.

— Заткнись и принеси мне синюю бутылку из шкафчика, — сказал Эолет.

Маэглин послушно принёс обезболивающее; Эолет объяснил Элеммакилу, как Келегорм должен принимать его, и тот заставил больного выпить. Келегорм остался в постели и всё время молчал. Ночью, когда Элеммакил лёг рядом с ним, Келегорм посмотрел на него с такой благодарностью, что Элеммакилу захотелось плакать.

— Послушай… — обратился Элеммакил к Келегорму. Он понимал, что, наверное, не стоит спрашивать такие вещи, но не смог удержаться: всё это время ему очень хотелось знать. - Ты, наверное, не хотел тогда быть со мной?.. Тебе тогда сказали, что хотят, чтобы у нас родился ребёнок?

— Да, меня заставили, — ответил Келегорм. — Прости меня. Я должен выполнять все приказы Владыки. У меня не было выбора.

Келегорм был готов к тому, что ему придётся убивать, убивать невинных, безоружных, может быть, даже убивать женщин и детей, но к такому он не был готов. Он просто не был способен на такое. Келегорм смотрел на распростёртое перед ним тело, пережившее недели мучений и издевательств; тело, которое вскрыли в самом тайном месте, чтобы превратить его в женское. У Келегорма была хорошая память: он, наверное, мог бы, подумав, узнать пленника по рукам, очертаниям фигуры, ног — но он запретил себе вспоминать; не хотелось знать, кем было раньше несчастное двуполое существо. Тем более теперь, когда он сам должен был стать ещё одним орудием пытки.

— Я не могу, — хрипло сказал он. Его тошнило; несмотря на то, что Мелькор поднял его с постели, боль от ран и переломов не проходила. Первые часы восторга после нескольких месяцев беспомощной неподвижности («Неужели я снова хожу? Неужели я могу пойти, пойти куда угодно?!») сменились мутным, утомительным, бесконечным страданием.

— Тебе приказано, — холодно сказал Натрон.

— Я не могу, — повторил Келегорм.

— Сможешь, красавец, — насмешливо ответил Натрон. — Первый раз, что ли?

— Конечно, — сдавленно ответил Келегорм. — Ты думал иначе?.. Я… Я не могу так. Зачем рождать это дитя… Я не могу. А он… он же тоже не захочет…

— Он согласен, — сказал Натрон. — Ему обещали прекратить пытки, и он согласился. У него нет другого выхода.

Келегорм молчал.

— Если я это сделаю, его действительно больше не будут мучить? — спросил он, наконец.

— Надеюсь, что да. Помоги ему, — тихо сказал Натрон. — Он ни в чём не виноват.

— Я… я попытаюсь, — сказал Келегорм. — Но я не уверен, что смогу.

— Выпей, — сказал Натрон. — Выпей побольше. Легче будет.

Когда его вернули домой, к братьям, он был так болен, что некоторое время даже надеялся умереть. Этого не случилось, но он каждый день думал о своём первом и единственном возлюбленном.

— Я вроде как… — продолжил Келегорм. Он сознавал, что говорить этого, наверно, не надо, понимал, что несёт чушь, но ему хотелось хоть как-то оправдаться. — У меня ведь получилось. Я-то хоть знаю, что к чему. В отличие от остальных братьев. Мне-то отец рассказал, как всё бывает… ну, в браке.

— Правда? — с любопытством спросил Элеммакил. — А почему именно тебе?

Элеммакил был не только кузеном Тургона и Фингона, но и близким другом Фингона. Хотя Фингон с ним не откровенничал, он понимал, что Маэдрос для Фингона не просто друг, и Элеммакил невольно подумал, что Маэдрос вряд ли уж совсем не знает, что к чему, но вслух ничего не сказал. Сам он всегда был одинок, никаких личных планов у него не было, и его представления о супружестве исчерпывались несколькими откровенными разговорами с любимой сестрой, замужество которой было совсем коротким и закончилось очень печально.

— Ну понимаешь, я одно время собирался жениться на Аредэль.

— Да, до меня такие слухи доходили, — осторожно сказал Элеммакил.

— Вроде как даже помолвку хотел заключить. Попросил отца мне всё рассказать, как обычно делают уже после помолвки. Мы с отцом очень долго беседовали, не один раз. А я потом решил, что не надо. Побоялся как-то. Подумал, что не смогу… не смогу быть хорошим мужем. Не понравлюсь ей, — он слегка покраснел. — Одно дело дружба, а другое — супружество… Может, я и не годился.