Loving Longest 2 (СИ)

— А ты вообще ничего не помнишь?..

— Я и не должен, — ответил он и побежал в дом. Но с каждым шагом его уверенность таяла.

На следующий день он уже решился поговорить с соседом ещё раз, но тот не показывался. Свежевырытая земля позеленела от травы и плесени.

И сейчас он смотрел на луну — и вдруг луна стала казаться ему всё больше и больше; лунный свет становился тяжёлым и осязаемым; ему казалось, что он обливает его тело холодными металлическими волнами; звёзды вокруг луны задрожали и словно бы отступили. В глаза ему повеяло таким холодом, что он зажмурился. Белые цветы за окном застыли и почернели. Он встал, отступил от подоконника, и тут же увидел, что на окне сидит кто-то другой — высокая, искрящаяся фигура. Белое лицо было полупрозрачным, как мраморная статуя; ему казалось, что под мрамором он видит странные прожилки серебристой крови. Руки унизаны серебряными кольцами, на предплечьях — широкие браслеты, за спиной — серебряный лук. В его комнату вошёл майа Тилион, кормчий лунного корабля, повелитель серебряного острова в небесах.

— Здравствуй, — сказал Тилион. — Ты совсем не изменился с тех пор, как я видел тебя в последний раз. В Средиземье многие скорбят по тебе.

— А разве Средиземье вообще есть? — задал он глупейший вопрос. — То есть…

— Наверное, мне виднее, — насмешливо ответил Тилион. — Конечно, есть. Я видел обгорелые тела, видел изгрызенные трупы и видел место, где лежат твои кости.

— Мои?.. Как вообще там можно было жить? — спросил он. — Как я мог там оказаться?! Если там можно погибнуть… если там и вправду волки… драконы… Если можно жить тут, в Амане…

— Не всем можно жить в Амане, — ответил Тилион. — Рухнули колонны светильников валар и повержена Лаурелин. Теперь Аман — просто ещё одна земля под лучами Солнца и Луны, хотя и защищённая морем и горами Пелори. И даже здесь, в Амане, есть место злу и лжи. Именно поэтому я согласился прийти к тебе, хотя эта просьба и исходит от того, кому я не хочу подчиняться. Но я ложь ненавижу и ненавижу насилие. Поэтому я прошу тебя: вернись в Средиземье. Вернись и приди на помощь своему брату.

— Брату?.. — он в растерянности выронил очки; они не разбились, упав на книгу. Он подобрал их и снова надел, вглядываясь в переливчатые, бело-серые глаза Тилиона. — У меня есть брат? Мой брат в опасности?

— Помоги своему брату, — повторил Тилион. — Прошу тебя. Хотя я и не везде и не всегда могу заглянуть, но я видел его муки, видел дни и месяцы страданий, которые он не заслужил. И теперь с ним может случиться самое страшное.

— Что же? — Он стал представлять себе разные ужасы: драконов, орков, горящие корабли, огненных духов с светящимися бичами, каменные ямы-темницы, озлобленных эльдар, которые поднимают мечи и топоры друг на друга, воронов и летучих мышей… Что-то из этого стало чёрными силуэтами вспыхивать в его мозгу: это был уже не страх, а настоящее припоминание… — Что с моим братом?

— Если ты не поможешь, — повторил Тилион, — с ним может случиться самое страшное. Его схватят и вернут сюда. В Валинор.

====== Глава 26. Семья Келегорма ======

После возвращения Маэглина в Ангбанд Рингил радостно бросился к обоим Эолам. Элеммакил тоже обрадовался мальчикам, но у него похолодело внутри, когда он увидел, что Аргона с ними нет.

— Маэглин, где Аракано? — спросил Элеммакил.

— Да неважно, — отмахнулся Маэглин. — В общем, я решил, что ему лучше пожить с родственниками. Ну в смысле, не со мной. Ну, то есть с другими родственниками. А вообще-то, — Маэглин радостно потёр руки, — у меня для тебя хорошая новость. Отец твоего ребёнка теперь будет жить с нами. Разве не прекрасно?

Элеммакил хотел что-то сказать, возразить, протестовать — но разум говорил ему, что всё бесполезно. Им с Рингилом было некуда деваться. Бежать отсюда — из покоев Маэглина, одной из самых охраняемых частей Ангбанда — было невозможно, и даже если бы им удалось выбраться, его и ребёнка в лучшем случае ждала бы участь отверженных изгоев.

— Маэглин, — тихо сказал Элеммакил, — но ты же не дашь моего сына в обиду, правда?

— Конечно, нет, — Маэглин даже удивился. — Я его люблю, и он такой хороший мальчик, никто не захочет его обидеть. Даже не думай.

Маэглин показал Келегорму на полуоткрытую дверь и сказал:

— Ну вот они тут живут.

Келегорму понадобилось несколько мгновений, чтобы узнать Элеммакила. Он сидел на постели; его исхудавшие руки были сложены на коленях, в тёмных волосах, остриженных чуть выше плеч, было несколько седых прядей.

— Вот, значит, как над нами поиздевались, Элеммакил, — сказал Келегорм.

Элеммакил посмотрел на него. Всё, что он хотел сказать тому, кто должен был прийти сюда, вылетело у него из головы. Келегорм надел чёрный кафтан и кольчугу, такие, как носили приближённые Маэглина; бледный, со своими тускло-серебристыми волосами, он казался воплощением безжалостности.

— Это значит, с тобой я был тогда, — продолжил он.

— Пожалуйста… — Элеммакил говорил себе, что не будет просить, унижаться, но страх за Рингила охватил его, заглушив все другие чувства. — Пожалуйста… всё, что угодно; всё, что хочешь, только не при ребёнке.

— Здесь, наверно, ему и так приходится видеть много дурного, — ответил Келегорм. Он помолчал и сказал: — У нас… у тебя правда родился от меня ребёнок? Я могу его увидеть?

— Да, — сказал Элеммакил. На душе у него было черно, но он понимал, что избежать этой встречи не удастся. — Но ты… Прошу тебя. Он только маленький мальчик, Туркафинвэ, он ничего не сделал тебе плохого…

— Я не способен причинить ребёнку вред, — сухо ответил Келегорм, — можешь не бояться.

Элеммакил провёл Келегорма в конец коридора и вниз по небольшой, ступеней в пять-шесть, лестнице. Здесь была мастерская, принадлежавшая Маэглину; сейчас здесь распоряжался Эол, который в основном руководил Маэглином, когда тому поручалось что-то сделать.

Келегорм вошёл в мастерскую и замер. Его сын старательно скручивал что-то щипцами; Эолин помогал ему, подсказывая направление следующего движения.

Келегорму показалось, что он увидел самого себя маленьким, старательным мальчиком в мастерской отца, мальчиком, который вставал рано-рано и бежал делать то, что задавал ему Феанор, чтобы успеть до того, как тот проснётся. У Рингила были точно такие же серебристо-белые волосы, завязанные в хвостик, такие же хмуро сдвинутые брови, — и такие же серо-зелёные глаза. Рингил поднял взгляд и посмотрел на него; он смотрел робко и вместе с тем радостно-восхищённо: ему, как всякому ребёнку, хотелось, чтобы рядом был кто-то большой и похожий на него. Мальчик перевёл взгляд на Элеммакила, стоявшего у Келегорма за спиной и замер: он почувствовал напряжение и испуг матери.

— Рингил, — заставил себя сказать Элеммакил, — это твой отец. Теперь он будет жить… здесь.

Мальчик не ответил: он не знал, что сказать, чтобы не рассердить и не расстроить Элеммакила.

— Привет, — выговорил Келегорм наконец. — Чем ты тут занимаешься?

— Я вот делаю узор, — ответил мальчик. — Это будет украшение для щита.

— Можно я посмотрю? Это что будет? Филигрань? Хорошая заготовка. Ты потом сам будешь это паять?

— Я ему помогу, — проворчал Эолет, который в это время как раз пытался выложить из отдельных серебряных листочков и веточек филигранный узор.

— Это сложно, — покачал головой Келегорм. — Пальцы мальчика могут не справляться с такой тонкой работой.

И Эолин, и Эолет посмотрели на Келегорма с плохо скрываемой неприязнью. Для обоих собственное тело было вечной головной болью, и даже то, что молодость — недостаток, который со временем проходит, не утешало Эола. Несмотря на то, что память о всех навыках и умениях у него сохранилась, руки подростка пока нередко не могли справиться с операциями, которые требовали силы или совершенной координации движений, а Маэглину, как считал Эол, всё-таки порой не хватало сноровки, чтобы выполнить его требования.

— Хорошо, что ты этому учишься, — сказал Келегорм, — но тебе, наверное, всё-таки стоит самому сделать что-нибудь с начала до конца. Давай я тебе покажу? Ты не против? — спросил он у Эолина и Эолета.