Песнь о Гамаюне (СИ)

Оставлять демона одного Леншерр не опасался. Он знал, что связал гамаюна надежно, а его воины не осмелились бы зайти без приглашения или покуситься на его личного пленного. Тем более у них своих дел было более чем достаточно, пусть и праздновать победу было еще рано, да и последней завоеванной деревенькой оказались полупустые бедные дома. Это было не так важно, когда впереди их ждал королевский турнир. Вот где все надеялись получить свою долю почестей, будь то участие в рыцарских состязаниях или продажа непокорных жителей в рабство, благо пленных было много. Но все же основной причиной, по которой Эрик покинул свои временные покои, было то, что он решил раздобыть немного еды для своего особенного пленника. Парнишка казался измученным и ослабевшим, хотя и рычал, словно дикий волк, и Леншерру было совершенно не нужно, чтобы он лишился чувств от голода.

Полевую кухню уже успели устроить в одном из целых домов, и вокруг стояла настоящая суматоха, а резкие порывы ветра с дождем били сотнями ледяных игл, впитываясь в ткань одежды и стекая по металлическим доспехам.

— Ваше Высочество, Вам вовсе не нужно было приходить, — взволнованно проговорил полноватый воин, который возился у котелка с похлебкой. — Мы бы все принесли…

— Я в состоянии сделать это сам, расслабься, — отмахнулся Эрик.

Еще не хватало, чтобы его демона кто-то заприметил. Одно дело, когда все знали, что командующий взял своего личного пленного — это происходило постоянно, и совершенно другое, если кто-то узнал бы, кто именно был этот пленник. Одного взгляда его пронзительных сияющих синих глаз хватило бы, чтобы устроить переполох, а там и обернуться не успеешь, как приедут алые монахи Страйкера, и тогда уже Эрик не сможет вернуть себе свою драгоценную находку. Все нужно сделать правильно и осторожно, чтобы даже Страйкер не смог оспорить его права на демона… Как его звали? Он ведь представлялся? Эрик задумался и быстро вспомнил все, что успел прошипеть гамаюн.

Чарльз.

Нужно запомнить. Так легче будет войти в доверие.

Эрик забрал две порции и вышел через узкую дверь, возле которой уже толпились оголодавшие воины, зажмурился от резкого порыва дождя, ударившего в лицо, смывающего черные полосы раскраски, смешивающего их с кровью и грязью, что въелись в кожу.

Он добрался до своего здания, на крыше которого уже успели повесить флаг Инвернеса с развевающимся над ним, словно в знак злобной насмешки, стягом Шоу, вошел в свое временное жилище, да так и остановился, глядя на демона. Видимо, все то время, пока был один, он старательно пытался высвободиться, а теперь замер, понимая, что его застали за попыткой перегрызть веревки.

— Они крепче, чем кажутся. Ты далеко не первый, кто пытается это сделать, — спокойно заметил Эрик и неспешно прошелся по комнате, приближаясь к своему пленнику, который тяжело дышал, словно загнанный зверь, и злобно косился на Леншерра.

Воин опустился на корточки и посмотрел в сияющие глаза демона, не испытывая страха, но ощущая, как его начало накрывать волной восхищения… Наверное, что-то подобное испытывает человек, впервые покорив вершину высочайшей горы и посмотрев вокруг себя, ощутив все величие и бесконечность мира вокруг. И, казалось, что все оно заключено в этих невероятных глазах.

— Я говорил прежде и скажу снова. Я не причиню тебе вреда. Ты нужен мне живым. И я единственный, кто сейчас может тебя защитить.

— Знаю я защиту воинов Змеиного короля, — фыркнул юноша, — отвезешь меня в столицу и сдашь вашим людям в рясах, чтобы меня отправили на костер. Они же не платят за трупы.

— Не платят. Это верно, — кивнул Эрик и немного обрадовался тому, что Чарльз с ним все же решил поговорить, и придвинул к нему тарелку. — Но им я тебя не отдам. А теперь ешь, — он поднялся на ноги и отправился в дальнюю часть комнаты, понимая, насколько проголодался за день.

Со связанными руками было очень трудно есть, но Чарльз все же опустошил свою миску, просто потому что проклятый воин смотрел на него, не отрывая взгляда, и успокоился, только когда Ксавьер закончил с едой. Он не был уверен, сколько времени прошло с тех пор, как он был заперт в Змеиной церкви, но, когда воин вел его до этого дома, на улице было темно, как в сумерки, а значит, сейчас уже должна была быть глубокая ночь.

Чарльз ежился в своей тонкой серой накидке и старался сидеть как можно тише на грязном пыльном полу. Снаружи яростно выл ветер, а в мутные окна дождь хлестал с такой силой, словно намеревался смыть небольшое село с лица земли. Змеиный воин еще какое-то время где-то пропадал, и это был шанс Чарльза справиться с веревками. Казалось, что он вот-вот их перегрызет, но каждый раз они оставались все так же крепки, запястья уже начали зудеть от боли и медленно истекать кровью, но, когда воин вернулся, Ксавьер сделал вид, что все в порядке, и смирно сидел у своего столба, прижавшись к нему, будто надеясь стать его частью.

Так он и замер, не шевелясь, глядя на кровать, на которую улегся рыжебородый воин, стараясь не смотреть именно на него самого. Минуты текли и плавились в пространстве, а Чарльз тихо шептал мольбы Дварокс, прося ее об избавлении и силе, чтобы выбраться из пут.

Он никогда прежде не знал, что зубы тоже могли болеть, а язык можно было так изранить. Что к вкусу собственной крови можно было так быстро привыкнуть. И никогда прежде Чарльз не был таким тихим, но он ни в коем случае не должен был разбудить воина, то и дело косился на него, боясь увидеть блеск зеленоватых глаз в полутемной комнате с уже потухшими фонарями, кроме одного, огонь в котором тоже заканчивал свой последний танец.

Он впивался в собственные веревки и все время поглядывал на воина, на проклятого змея, убившего всех вокруг, на того, кто…

Чарльз замер, тяжело дыша, чувствуя, как кровь стекала по его губам, а перед его мысленным взором встали Мойра и Магда, с которыми он даже не успел попрощаться…

Боль накрыла его ледяной волной, но вместе с ней в его теле проснулась угасающая сила. Чарльз впился зубами в поглоданную веревку и начал вытягивать из пут руку, чувствуя, как сползала расцарапанная кожа, и с трудом подавил стон боли. Но ему удалось. Сначала одна рука, затем другая, пусть окровавленные и пульсирующие от боли, но свободные. И ветер снаружи заглушал все тихие звуки в полутемной комнате.

Юноша тяжело дышал и, словно обезумевший от ярости зверь, смотрел на спящего безымянного воина. Он не знал, кто он, но понимал, что кем бы он ни был — человек он со званием и положением. А значит, один из преданных помощников Змея, из-за которого Чарльз никогда не знал мирной жизни. Из-за которого лишился всего, что было ему дорого.

Он бесшумной тенью скользнул по полу к кровати и выдернул короткий кинжал из кожаных ножен на бедре рыжебородого воина, оказался на нем верхом так быстро, что, когда тот распахнул глаза, к его горлу уже было приставлено острое лезвие, впившееся в его кожу, прорезая ее до крови.

Огонь в последнем фонаре потух, и комната погрузилась в тусклый мрак, в котором глаза демона горели как никогда ярко.

Воин под Чарльзом напрягся и замер, не успев полностью приподняться, опершись на локти, а юноша почему-то не мог сделать последнее движение. Он видел его, прокручивал в сознании: нажать сильнее, вогнать холодное лезвие в плоть и разорвать ее, ощутить тепло чужой крови.

В этом не было ничего сложного.

Он точно знал, что нужно было делать. Но сейчас, когда нужно было действовать, он словно окаменел, с болью и ненавистью глядя на воина под собой, чувствуя, что его начало трясти, а внутри расползалась всепоглощающая пустота и осознание, что Чарльз остался один на всем свете.

— Ты не убьешь меня, — спокойно произнес рыжебородый воин, глядя в глаза нависшей над ним смерти.

— Замолчи, — прошипел Чарльз, слыша вой ветра снаружи.

— Если сделаешь это, то тебе не выжить. А моя смерть ничего не изменит.

— Она будет возмездием за все, что вы сотворили! — он почти навалился на воина, крепче вдавливая лезвие, по которому уже быстрее потекли алые капли крови. — За все, что сотворил род Шоу…