После Чернобыля. Том 1

   Если “стена в грунте” и плита под фундаментом четвертого энергоблока задавали теоретические загадки, то в сооружении дренажной системы главный специалист института “Гидроспецпроект” А.Д. Бутман (он отвечал за дренажные работы на промплощадке ЧАЭС до и после аварии, здесь был участок его объединения) не видел никаких новых инженерных вопросов. Новым был лишь мощный радиационный фон.

   Чтобы люди могли морально адаптироваться к осознанию, что присутствует радиационный фон, руководители решили начинать с наиболее чистого участка — с района теплиц. Рабочие треста “Южтеплоэнергомонтаж” прокладывали трубопроводы и устанавливали насосы, а гидроспецстроевцы бурили скважины. Затем работали в средней части города, в районе кафе “Припять" (6-6,5 рентген/час). Пользовались военной картой радиационной обстановки города.

   Руководители посчитали, что работать можно примерно по часу, затем — сменяться. Собрали людей, вместе обсудили ситуацию и с общего согласия, добровольно решили работать по два часа непрерывно. К концу такой смены приходила машина, люди менялись буквально бегом. Это были рабочие — асы. Возле теплиц бурили Белецкий, Иштван и другие рабочие, приехавшие с прорабом Терентьевым с Хмельницкого участка “Гидроспецстроя”. Их водитель — Стычинский.

   Возле кафе “Припять” и около пожарного депо скважины бурили В.Д. Мартынов, Н.А. Пасечный, И.Я. Шлопак, Л. Денисов, Белоконь, Зайцев. Очень оперативно работал начальник Таджикского управления В.М. Башмаков.

   Позднее помимо гидроспецстроевцев Минэнерго СССР вертикальные дренажные системы скважин на разных участках бурили и оборудовали и мастера ПО “Саратовсельхозводопровод” Минводхоза СССР. Монтаж сбросных трубопроводов и коллекторов выполняли трест Укртрубопроводстрой и подразделение Миннефтегазстроя. Эти работы шли с июня по октябрь 86 г.

   — Мне досталось бурить скважины рядом с разрушенным четвертым блоком, возле пожарного депо, — рассказывает А.Б. Соболевский. — Командовал начальник Тюменского участка “Гидроспецстроя” А. Винокуров. Пожарное депо расположено в 200-300 метрах от реакторного отделения энергоблока №2. Оно нас и прикрывало от излучения развала. Я измерял фон на той территории — 20 рентген в час. А непосредственно на месте производства работ было около двух рентген в час.

   Реальные условия не позволяли здесь работать и по два часа, пришлось работать по 3-4 часа. Ведь пока сменщик приноровится к этим условиям, к машине, проходит немало времени. А закончить работу надо, да и самим хотелось быстрее. Скважину следует пробурить на глубину 10 м. Использовали станок ударноканатного бурения УКБ-4УК. Однажды, когда прошли 6 метров, станок замер: пропало электрическое напряжение, которое поступало с какого-то блочного щита управления ЧАЭС. Эту скважину бурили с обеда до 19-20 часов, то есть люди проработали в радиационных полях часов по 6. Первый заместитель министра энергетики и электрификации СССР С.И. Садовский дал каждому премию по 100-150 рублей. Получили благодарность от штаба по ликвидации последствий аварии. Затем бурильщики уехали на отдых. В целом же, по расчетам А.М. Трояна, за время пребывания на этой площадке каждый рабочий получил радиационное облучение в пределах 10-20 рентген.

    Но если рабочие, как правило, все-таки менялись через 2-4 часа, то среднее звено руководителей (прорабы и начальники участков) — Троян, Хейфец, Гура, Черных и др., как и в мирное время, дневали и чуть ли не ночевали на участке, чтобы посмотреть, как идут дела, не нужна ли помощь. И если им нужно было найти Дмитриева или Розина, то ехали не в контору, а на объекты.

    — Приедешь на ЧАЭС или в Припять — и начальник как бы рассыпается по объектам, смотрит, где и что не доделано; и так на всех объектах по несколько раз в день, — вспоминает водитель А.П. Рыбин, который в Чернобыле возил Дмитриева, Розина и заместителей министра. — Вставали мы в 5.45 утра, а заканчивали работу в 23.00. Дмитриев и Розин так уставали за день, что засыпали прямо в машине. До 8.00 знакомились с обстановкой к ежедневной планерке в штабе объединения, в 10.00 — Правительственная комиссия.

    Итак, гидроспецстроевцы вдоль трассы коллектора в трех точках (ул. Спортивная, речной порт, пожарное депо АЭС) пробурили 6 новых скважин, а в них на глубину 12 м поместили трубы диаметром 630 мм. Дно скважин затампонировали бетоном, а сами скважины оснастили насосами. На глубине 2 м от поверхности земли скважины соединили с ливневым коллектором, предварительно также затампонировав бетоном выходные оголовки ливневого коллектора в р.Припять. Для этого от скважин, расположенных на территории АЭС, проложили к ХЖТО трубопровод диаметром 230 мм и длиной около 5 км.

    Скважины заполнены фильтрующими материалами из песка и гравия, перемежающимися с металлическими сетками. Автоматически, в зависимости от уровня воды в скважине включаются насосы для откачки воды в сбросные коллекторы. Ливневые скважины начали сооружать 7 мая, закончили 22 мая.

    На коллегии Минэнерго СССР 11 мая 1986 года Н.В. Дмитриев доложил о создании коллектива специалистов и учебного комбината по обучению рабочих специфике дезактивации территории, о том, как подготавливалась территория к строительству новых сооружений для задержки ливневых стоков, а также о технологии работ. Этот доклад имел практическое значение. Ведь бурение скважин гидроспецстроевцами, а также прокладка трубопроводов силами треста “Южтеплоэнергомонтаж” на промплощадке ЧАЭС были, по сути, первым опытом инженерной работы в условиях повышенного радиационного фона. Бесценными были также организационные и психологические аспекты этого дела. После создания новой дренажной системы бурильщикам предстояло еще усовершенствовать и просто восстановить пьезометрическую сеть скважин и т.д. Через пять лет и позднее описываемых событий гидроспецстроевцы еще заняты в Чернобыле. Например, они ремонтировали береговую насосную станцию у пруда-охладителя ЧАЭС.

   — Но теперь работы вошли в спокойное русло. Нет стихийности, шапкозакидательства. Все документы подготовлены заранее, составлены нормальные производственные графики, — рассказывал мне мастер фундаментов А.А. Кабашев в машине по дороге из Вышгорода в Чернобыль весной 1990 г. — Нормальная работа, только в условиях радиоактивности. Однако по-прежнему не все благополучно с оценкой дозовых нагрузок ликвидаторов. Например, у В.П. Логунова по индивидуальному накопителю за весь послеаварийный период, оказывается, набралось всего 9 бэр. Но в 1990 г. сотрудники Днепровского управления изучили материалы о работах в своем объединении, поговорили с Логуновым о его маршрутах, радиационный фон которых хорошо известен. Выходит, его истинная дозовая нагрузка должна быть около 50 бэр.

   По мнению А.А. Кабашева, и в 1990 г. не было четкого представления, где захоранивать радиоактивные грязные материалы, машины, оборудование. С другой стороны, многие КПП на выезде из зоны закрылись, а ПУСО ликвидируются: поток машин сильно сократился, якобы больше ПУСО не нужны.

   Но в 1986 г. гидроспецстроевцы занимались и вывозом со стройплощадок своего бурового оборудования и материалов (кабели, бентонит, всевозможные оснастки). Очень грязное захоранивали в могильниках. А относительно мало загрязненное разрешалось вывозить в г. Чернобыль на базу, которую охраняли военные.

   — Эти события глубоко врезались в память, — рассказывает В.Н. Неучев. — Помню, поздно вечером 8 мая кто-то водил меня к генерал-полковнику Пикалову, чтобы он дал своих людей — надо было отмыть радиоактивно загрязненное оборудование, необходимое для производства работ. Он назначил встречу на следующий день. Я и полковник Иванов получили 6 АРСов и БРДМ. БРДМ — бронированная машина для перевозки людей. АРС — машина типа бензовоза, заправленная водой с химреагентами для дезактивации техники и пр. Жидкость подается под давлением. Я с бурильщиком скважин Хлопаком выехали на ЧАЭС. Три АРСа там оставили, чтобы отмывать от радиоактивности нашу технику. Потом я с полковником поехал в гараж и показал, какие машины нам предстоит мыть, а пока попросил отвезти меня на промбазу нашего участка — там в конторе осталась невыданная зарплата рабочим, чековая книжка и печать.