После Чернобыля. Том 1

   Однажды на “Касагранде” вышел из строя гидромонитор. До утра провалялись под этой машиной наши мастера, ничего не получилось. Утром приехал замминистра Минэнерго СССР Ю.Н. Корсун. Спросил, где главный технолог. Ему показали ноги, торчащие из-под “Касагранде”. Они принадлежали А.М. Мариничеву, в то время главному механику объединения, который спешно что-то там закручивал. Корсун поманил его к себе пальцем. Мариничев вылез, замызганный машинным маслом, без защитного “лепестка”.

   — Еще раз увижу — выгоню! Не бережете себя. Нам нужны здоровые специалисты и рабочие, а не инвалиды. — Не сказал, что ему самому не так давно напоминали на Правительственной комиссии об осторожности: “Нам нужно, чтобы вы здесь работали долго!” Юрий Николаевич тоже не слишком думал о себе, когда надо было воочию разобраться в какой-нибудь загвоздке. “Моя симпатия к этому человеку на всю жизнь” — говорил мне Мариничев.

   Позвонили по телефону в Киев, где месяца три в общей сложности коротали время представители итальянского шеф-надзора, потому что их не пустили в зону. Они не поверили в возможность заводского брака. А это означало, что необходимо 90-тонную машину на трейлере везти к ним в Киев, на экспертизу.

   Машины фирмы “Касагранде” прежде уже работали в нашей стране, в частности, на Ровенской АЭС, где понадобилось серьезно укреплять грунты. Но все-таки в Чернобыле их собирали без шефпомощи, к тому же сверхсрочно; налаживали незнакомые узлы, механизмы, автоматику.

   Итальянские специалисты вообще не верили, что за три месяца можно собрать эти машины, тем более без шеф-инженеров, да еще за это же время построить с их помощью, а также советскими агрегатами стену в грунте длиной 2,5 километра, однако получалось, что наши люди — такие способные и умелые — все сделали сами. Просто брались за дело и работали хорошо, надежно. Практически все наши люди, которые приезжали из “Гидроспецстроя”, соответствовали своему назначению: управления присылали очень квалифицированных парней.

   ...Однако машина-то сломалась. Оборудование, хоть и импортное, все-таки — это лишь железо, напичканное автоматикой. Оно требует досмотра, потому что уязвимо. В Чернобыле постоянно какая-нибудь из машин ломалась. Мариничев вспоминал: "Только приедешь на ночлег и уже слышишь, что звонил полковник КГБ такой-то, просил зайти. Спрашивает, почему сломалась машина. Параллельно он уже опросил рабочих, то есть как бы вел перекрестный контроль. А рабочие ведь и без контроля понимали, для какой цели они здесь находятся. В конце концов, Мариничев спросил КГБиста прямо: “Ты в зоне был? Не был! Тогда поедем! А то у тебя создается впечатление, будто мы куплены в Италии и специально взяли там плохие машины. А они просто сложные и для нас новые!”

   Ведь как получалось в жизни. Прибывает новый рабочий, видит эту “Касагранде” впервые в жизни. Ему объясняют: “Сережа, этот рычаг делает то-то, а этот — то”. И этот Сережа должен немедленно освоиться, привыкнуть к машине и не делать ошибок, потому что времени на нормальное обучение просто нет. Кто может поручиться, что он ни разу не ошибется?

   А.М. Мариничев по основной профессии — горный электромеханик. Он понимал, что любая техника не бессмертна. И вообще, здравомыслящему механику не нужно объяснять, что невозможно совсем избежать поломок, но в принципе вполне возможно и необходимо создать организационную структуру, способную быстро устранять неполадки и их последствия. Так и поступали,

    Но на этот раз поврежденную “Касагранде” погрузили на трейлер и повезли в Киев, чтобы там на нее установить новый гидромонитор. По правилам, в таких случаях, когда везут негабаритный и ответственный груз, впереди машины с трейлером должны ехать сопровождающие представители местного ГАИ. Однако рыцари ГАИ от этой работы отказались. Возможно, испугались ответственности, Строители обратились за помощью к работникам КГБ, но представители Госавтоинспскции уже исчезли с горизонта, жаловаться, вроде, теперь не на кого. КГБисту все же удалось догнать их на своей машине и уговорить выполнить свои обязанности. Установку в Киеве отремонтировали и повезли обратно в зону.

    В этом гидромониторе, полученном от шведской фирмы “Вольво”, итальянские специалисты обнаружили заводской дефект. Убедившись в справедливости претензий, итальянские специалисты немедленно прислали еще пять машин, да с запасными моторами. Однако в зоне активно работали лишь 6 отечественных машин и 6 импортных, остальные были в резерве. Их сразу вывезли из Чернобыля, так что они не загрязнились.

    И самое высокое начальство беспокоилось о ходе работ, наведывалось частенько. Однажды к площадке, где сооружалась стена в грунте, лихо подкатили несколько “Волг”, за ними также лихо — бронетранспортер с заместителем председателя Совета Министров СССР Гусевым. Мариничев был предупрежден о его приезде. На площадке наводили марафет, на всякий случай запустили в работу даже те машины, которые в это время не были нужны Словом, работа кипела вовсю. “Мы затаились, ожидаем”, — рассказывал мне Альберт Михайлович.

    Из “Волги” вышел военный в чине генерал-полковника, стал по стойке “Смирно!”. Мариничев тоже вытянул руки по швам, приготовился доложить обстановку. “Ждем, кому же докладывать — нет никого. Только из БТРа перископ водит по работающим строительным машинам. Потом БТР поехал вдоль трассы стены в грунте. Я иду рядом, чтобы помочь выйти, если понадобиться. Не понадобилось: послышалась команда всем отойти в стороны, БТР разворачивается. И так же лихо, как прибыл, в сопровождении свиты других бронетранспортеров и автомашин он отбыл в клубах пыли”. Рабочие приступили к своему главному технологу: “Мы можем тут работать, а они — нет?” Что на это ответить? Тогда только сам А.М. Мариничев всерьез задумался о радиационной опасности. Но по-прежнему лазал под машины и делал все то, что нужно было делать для успешного решения главной задачи.

   ...Однажды ночью вдруг стали разъезжаться рельсы под СВД-500Р, и машина стала тихо валиться на бок, в траншею. Казалось, что падение неизбежно, а с ним — и поломки, и прекращение работы. Но с таким исходом, даже вопреки очевидному, да и профессиональному опыту согласиться было никак не возможно — и главный инженер объединения вместе с работавшими в ночную смену стали двумя тракторами вытаскивать агрегат и устанавливать на рельсы. А в это время экскаваторщик с ювелирной точностью выполнял немыслимую операцию: ковшом экскаватора выправлял рельсы. Машину поставили на место. Работы продолжили.

   Вдруг — крик на площадке. “Прошлепали” какую-то снабженческую позицию, может быть, арматуру или что-то иное, требующееся немедленно. Виновный стоит по стойке “смирно!”, вытянув шею. Розин кричит: “Как ты себя ведешь? Как ты мог допустить это, и какие тут могут быть оправдания?!” Такая беспощадность действительно была необходима, от точности и оперативности исполнения зависели даже жизни людей, а также производственные сроки, которые в этих условиях тоже становились вопросом жизни, но уже для мирного населения, ради которого и тратили свое здоровье эти профессиональные асы.

   — Я не знаю мелочей в работе того времени. Может быть, они стали возникать позже. Но с этими руководителями — Дмитриевым и Розиным — я работал на строительстве Красноярской, Нурекской, Колымской ГЭС. И хотя долгое время я возглавлял трест “Гидроэлектромонтаж”, а в “Союзгидроспецстрое” в какой-то степени новичок, но здесь я увидел высший класс работы, полную самоотдачу, способность решать любые задачи. Не было случая, чтобы на нашем штабе, или в Правительственной комиссии, или в Главснабе Украины, в Средмаше я услышал худое слово о “Гидроспецстрое”. И это — в первую очередь заслуга Н.В. Дмитриева и М.Н. Розина.

   Общее мнение: Розин очень уважает рабочих. В Чернобыле он часто собирал их, спрашивал, довольны ли питанием, транспортом, одеждой, не обижают ли. Ведь здесь смены по условиям радиации были короче обычных, 6 часов, остальное время большинство отдыхали на своем острове, в Чернобыле. Там есть беседка. Вот, бывало, соберутся в беседке, начинают говорить о том, о сем.