После Чернобыля. Том 1

   — Михаил Натанович, пожалуй, был любимцем всех. Он юморист, и даже в самой напряженной обстановке находит время пошутить, рассказать коротенький анекдот по случаю. Например, однажды он дал задание, а какое-то подразделение его явно срывало. “Завтра же выполните задание или со мной пойдете под плиту (под реактор)”, — Все смеялись. — “Что смеетесь?” — “Так под плитой радиации нет”. — И он засмеялся и махнул рукой, — вспоминает заместитель начальника Днепровского управления Д.Н. Гура — Розин вообще горяч, но отходчив, мог отругать — и тут же оттаять и начать разговор в обычном тоне.

   Он был в курсе всех чернобыльских дел объединения, или просто с ним решали все вопросы. Его и сегодня единодушно называют трудовой лошадкой, изрядным инженерным потенциалом, с колоссальной выдержкой и трудоспособностью, несмотря на его, казалось бы, не могучий, обычный вид. Я сама не раз исподволь наблюдала его со стороны. Всегда лаконичен; точен в формулировках и быстр в решениях. И ни разу не слышала ни одного на возражения его решениям, командам, даже выговорам. Знающие его подтверждают: талантлив.

   “В Чернобыле никому и не надо было повторять задание, как это порой приходится делать в мирных условиях: все у них подготовлено к работе заранее, четко продумано. Надо — придут, попросят электрод или что-то нужное еще, ни на что другое не отвлекаются. Может быть, это объяснялось еще и тем, что старались быстрее закончить работу и уехать” (И.И. Малышев). “Вообще работалось с удовольствием, потому что мгновенно были видны результаты работы” (В.А. Шатохин). “Симулянтов не было. И боязни не было. Выделять кого-то особо нельзя. Все молодцы. Были даже отчаянные ребята, старались все посмотреть — таких приходилось сдерживать, чтобы не лезли туда, куда не надо. Например, бригадир А.Я. Сухин: он работал у нас, а родители его — из Чернобыля” (В.А. Брудный).

Я просила, просила называть имена. Люди ведь должны знать своих героев, хотя бы часть из них. На самых “горячих” участках можно было видеть М.Н. Гордеева, Е.А. Сибирякова и других… Они организовали круглосуточную работу землеройных машин и добились значительного увеличения производительности отечественной и зарубежной техники. Начальник Волжского СУ “Гидроспецстроя” Ф.Ф. Головань при работе провалился в люк, и у него на ноге появилась трещина, но он не уехал до конца вахты, работал с загипсованной ногой, руководил своим подразделением — и это уже в предпенсионном возрасте. В южной части “стены в грунте” механик Дальневосточного управления В.Г. Маслов проводил по несколько смен кряду на монтаже растворного узла. Благодаря усилим его и сменных механиков из других управлений растворный узел ввели досрочно. Он обеспечивал работу сразу нескольких растворных агрегатов объединения. А.Н. Шама (начальник Ровенского участка "Гидроспецстроя”), В.М. Матько (прораб), И.С. Трофимчук (начальник Можайского участка), машинисты бетононасосов Илюхин, Шабанов, Щербаков, Видинеев, Половинкин, Балабушка, Горохов — “мужики нормальные”, как о них с особой симпатией говорят работавшие рядом… И они здесь! А ведь еще на днях эти люди строили подфундаментную плиту, вроде бы достаточно...

  — Этот период в моей жизни был самым сложным. Муж сначала даже не предполагал, что я нахожусь именно там и позже удивлялся: “Тебя-то как туда затянуло, ты-то чего там делала?” Но для меня за 20 лет работы в "Гидроспецстрое” это было вместе с тем и самое светлое время: как никогда чувствовала себя нужной, знала свое истинное место, — вспоминает начальник отдела кадров Днепровского управления С.В. Калачева. — Когда произошла авария, я работала в Североморском управлении “Гидроспецстроя”. Сын поступил в Полтаве в военное училище, я была рядом в отпуске, и вдруг телеграмма: "Вернуться в управление для получения командировки”, — ехать в Чернобыль. Могла отказаться. Но я — украинка, и беда на моей родине. У меня даже вопроса — ехать или не ехать — не возникло. В штабе Минэнерго в Киеве мне дали другую одежду и сказали, на какую речную “Ракету” я должна идти. В Чернобыле знали уже о моем приезде, потому что вахтовавшая до меня женщина, Чернавцева, из Колымского управления пробыла уже там свой срок. Начальник отдела кадров при штабе стройки — это много. В отделе кадров концентрируются сведения обо всей работе любого командированного, включая его питание, поселение в общежитие, одевание и переодевание каждого. С первого дня я почувствовала себя, как на передовой линии фронта, как на войне.    В то время было просто не принято говорить об “объективных причинах” невыполнения задания — если такие разговоры начинались, говорящего сразу обрывали, и у этого человека уже не возникало желания “вешать лапшу на уши”. Сама обстановка была экстремальной и заставляла людей относиться к делу серьезно. Все понимали, что работать надо быстро, четко и качественно. Конечно, людей собрали из всех подразделений объединения, набрали достаточно механизмов, тут проблем не было. Но главное, все-таки, в оперативной и четкой организации работ и в общем душевном подъеме: у всех, кто туда приехал, было чувство долга и ответственности. Понимали, что нужны. “У меня до сего дня сохранилась куча документов и телефонограмм за подписью Н.В. Дмитриева. С кем он только не связывался! (М.П. Дружинин).

Н.В. Дмитриев проводил оперативки более сухо, чем М.Н. Розин, притом с его некоторой внешней (скорее всего, напускной) суровостью — очень уж велик груз оказался на плечах этого начальника. И — ответственность. Ежедневные штабы объединения — на них присутствовали по 30-40 руководителей подразделений — проходили четко и жестко, истинно заседание военных штабов. Правительственная комиссия также безапелляционно требовала ежедневного рапорта-отчета о проделанном, как фронте. И благополучие подчиненных тоже зависело в первую очередь от начальника объединения, его оперативности, заинтересованности и доброты.

     Все замечали, что внешне Дмитриев за эти месяцы как будто не изменился. Но приглядевшись, можно было заметить и большую усталость. По неделям исчезал голос под действием радиации. Он, да и многие другие, разговаривали шепотом. Но в самый пик работ оба первых руководителя объединения постоянно были на самых горячих участках. И в вопросах, требующих безотлагательного решения, были беспощадны.

   ...В 1991 г. я была в Вышгороде для встречи с ветеранами Чернобыля из Днепровского управления “Гидроспецстроя”. Прораб М.П. Черных взял меня в свою машину, чтобы съездить в Киев. Остановились на площади Леси Украинки, напротив здания Обкома партии. Оказывается, там “Гидроспецстрой” и Метрострой прокладывали наклонную шахту. На площадке стояло высокое металлическое сооружение, вроде ажурной нефтяной вышки.

   — Та самая итальянская “Касагранде”, которая работала в Чернобыле на стене в грунте, — сказал Михаил Павлович. — Здесь она делает стену в грунте для новой линии метро. Вахта углубится до 40 метров, а наполнится не бентонитом и глиной, как в Чсрнобыле, а бетоном, потому что по назначению эта стена не столько противофильтрационная, сколько несущая. Здесь грунтовые воды невелики.

   В 86-м, когда работы на Чернобыльской площадке закончились, заказанное оборудование СВД-500Р еще продолжало поступать в Днепровское стройуправление. Его принимали в Вышгороде, в Каневе, но отправлять в Чернобыль нс понадобилось.

   Позднее заказ лишнего оборудования относили к числу промахов Правительственной комиссии. Может быть, он действительно не был оправдан и объяснялся привычными для советского периода недопоставками: закажешь 10 — придут 5. Но в то время экспериментировать было некогда. Да и опыт, к сожалению, подтвердился, пришло машин меньше, чем заказывали, хотя и, по сути, в избытке. Нельзя было рисковать и по радиационным условиям. Никто не знал, сколько времени машины смогут работать почти рядом с разрушенным реактором. Удачно, что по окончании работы в Чернобыле удалось машины отмыть и привезти в Вышгород. Но тогда предвидеть это было нельзя. В итоге, СВД-500Р и “Касагранде” легли тяжелым бременем на объединение: по окончании эпопеи каждую производственную планерку начинали с вопроса о том, что сделано для продажи этих машин другим предприятиям. Да, они понадобились и на следующих стройках объединения. Но — не все.