Воспоминания. Стихи. Переводы

по-французски, не всегда мог найти нужное русское слово. На это

Мандельштам заметил: «Э, да вы могли бы с таким парижским произношением

выступать в качестве конферансье!». Парнах прыснул со смеху, а мне стало

неловко, и вскоре я с ними расстался. Такова была моя первая встреча с

Мандельштамом.

В начале 30-х, после переезда Мандельштамов в Москву мы встречались с

Осипом Эмильевичем почти каждый день. Мы часто ходили друг к другу в

гости. «Не все вы к нам, и мы к вам», — приговаривал Осип Эмильевич*.

13 апреля 1931 г. Сегодня Мандельштамы пришли к нам в гости. Мы

говорили о французских поэтах, о жизни богемы. Под конец я попросил Осипа

Эмильевича сделать надпись на его книге «Стихотворения», изданной в 1928 г.

Он сделал это охотно: «Марку Владимировичу Талову на память о галльской

беседе. О. Мандельштам. 13.IV.31.».

* М. Т., к сожалению, не написал воспоминаний об О. Э. Мандельштаме.

Сохранилось лишь несколько записей в дневнике.

71

9 июля 1932 г. Были в гостях у Мандельштамов, я и Эрна. Надежда

Яковлевна подарила мне «Иллиаду» в переводе Леконта де Лиль. Приди мы

чуточку раньше, встретились бы с Анной Ахматовой. В первый раз мы увидели

сегодня Клюева. Впечатление довольно странное. Мне сперва показалось: не

Распутин ли передо мною. Патриархальная борода не то богатого крестьянина,

какого-нибудь Фрола, не то чернеца и интригана типа Мисаила из оперы

Мусоргского, не то чернокнижника.

Когда Клюев ушел, и остались только мы и Квятковский, Осип Эмильевич

захотел поделиться своей библиофильской радостью — показать недавно

приобретенное им первое издание книги Языкова. Он перерыл свою

небольшую библиотеку и заволновался: «Нашел же у кого взять Языкова!» — с

горечью выкрикивал он. Долго перебирал он имена своих знакомых, вероятных

похитителей, и, наконец, остановился на имени ленинградского переводчика

М.: «За ним это водится!». Испортилось все очарование встречи. Нам было

досадно и неприятно.

Через три дня случайно на Тверском бульваре встретил Осипа Эмильевича.

Спросил, нашлась ли книга. Его предположение оправдалось: книгу

действительно взял, не спросясь, М. «Вот никогда не подумал бы, что такой

джентльменистый человек может заниматься таким делом — взять, авось не

заметит мил-друг, а если и заметит, не припомнит, кто взял!» — возмущался

Осип Эмильевич.

18 октября 1933 г. Днем мы были у Мандельштама. Он меня огорошил

новостью, которая уже перестала ею быть. Оказывается месяц-полтора тому

назад в «Правде» была опубликована статья, шельмующая его, Мандельштама

как «классового врага». В «классовые враги» с ним попали Клычков, Клюев,

Ахматова и еще какой-то ленинградский поэт.

Мандельштамы на новой квартире, своей, собственной, из двух комнат с

передней и кухней. Библиотечные полки Осип Эмильевич построил довольно

примитивно: с двух сторон положил кирпичи, прикрыл доской, на доске снова

кирпичи, снова доска — так он оборудовал несколько рядов. А вообще в

квартире пустые стены. Нет у него денег на мебель первой необходимости.

Я дал Мандельштаму прочитать написанную мною эпиграмму на А. М.

Эфроса. Спросил О. Э., писал ли он когда-нибудь эпи

72

граммы: «Никогда». Затем мы вспомнили блестящую эпиграмму Баратынского

— «Эпиграмму хохотунью».

Мне жаль Мандельштама. Он очень Большой поэт, а его стихотворения не

печатаются. Просто заговор молчания. Он резко отозвался об оргкомитете

писателей и о Горьком.

Я всегда приятно чувствую себя в его обществе. Люблю его и ценю.

22 августа 1934 г. Был у Эренбурга, недавно вернувшегося из Парижа.

Заговорили об Осипе Мандельштаме, недавно высланном из Москвы. Эренбург

его видел в Воронеже в удовлетворительном состоянии. «За стихи против

Иосифа Виссарионовича», — на мой вопрос о причинах ссылки ответил

Эренбург.

Попытки издать «своего Малларме».

Встречи с Л. Б. Каменевым. Все под «богом» ходим

9 октября 1933 г. — Сегодня был в издательстве ACADEMIA у Льва

Борисовича Каменева. Увидев его, был поражен его необычайным сходством с

французским поэтом Эредиа. Вошел я с некоторой робостью: ведь что ни

говори, а передо мной сидел весьма видный деятель компартии. Передал

Каменеву образцы моих переводов Малларме, оставил составленный мною

план издания.

17 октября 1933 г. Приехал в издательство к Каменеву. Тот сказал, что

переводы мои ему понравились, он согласен принять в портфель издательства

мою книгу. Я ушам своим не верил. На прощание Каменев просил принести

ему книгу стихов Малларме в подлиннике. Ему все же хочется сверить

переводы с французским текстом.

16 ноября 1933 г. Дело с изданием Малларме заглохло неизвестно по какой

причине. Секретарь Каменева Надежда Григорьевна: «Лев Борисович находит

ваши переводы прекрасными, издательство решило привлечь вас к работе».

23 декабря 1934 г. Сегодня из газет я узнал об аресте и высылке из пределов

Московской области Льва Борисовича Каменева. Что за метаморфоза? Все под

«Богом» ходим.

24 августа 1936 г. Сообщение в «Правде» о расстреле шестнадцати. Ничто

«хозяину» не в состоянии помешать.

31 октября 1936 г. ... Тьма новостей. Игорь Поступальский, Павел Зенкевич,

Владимир Нарбут и Шлейман сосланы. «Хозяин»,

73

как добрый дедушка, хватает из мешка то одного, то другого. Хватает и сажает,

либо ссылает, либо и того хуже...»37.

Я вел замкнутую жизнь, старался меньше попадаться на глаза знакомым и

даже друзьям, жил затворником. Занимался самообразованием. Изучал русскую

и западно-европейскую поэзию — средневековую и периода Возрождения38.

Илья Эренбург. Начало войны. Встреча с Мариной Цветаевой.

Осень 1941-го в Москве

Первая встреча с Ильей Эренбургом после моего возвращения случилась на

Тверской улице в 1928 году. Узнав меня издали, он бросился ко мне, обнял,

улыбается удивленно: «Вы разве живы?!». «Как видите». И он рассказал, что в

Париже пошли слухи, будто меня большевики расстреляли. В некоторых

изданиях даже некрологи были напечатаны. «Как только поеду в Париж,

огорошу их известием, что вы живы!» — не переставал удивляться Илья

Григорьевич.

С тех пор я часто бывал у Эренбурга, когда он приезжал в Москву. Если он

оставался здесь лишь несколько дней, был очень занят, говорили по телефону.

Говорили о многом, перескакивая с предмета на предмет. Вспоминали Париж

1914 года, наших общих друзей, говорили о французских поэтах,

выдвинувшихся в последние годы, о судьбах эмигрантов: «Дилевский

окончательно опустился... То же Издебский*...» Позднее рассказывал, что стал

знаменитым Цадкин, его произведения берут нарасхват. Многие пишут

воспоминания. «Маревна тоже написала книгу. На все она смотрит под

эротическим углом. Ее интересует, кто с кем спал, такой уклон. Но картины

Парижа она передала верно...»

Я рассказывал ему о своей работе над переводами. Эренбург записал мне

свой парижский адрес: «Пишите постоянно, в чем вы нуждаетесь. Я буду

посылать вам книги, которые понадобятся для работы, постараюсь раздобыть.

И вообще буду рад нашей переписке». Я чувствовал, что Илья Григорьевич

относится ко мне очень