Воспоминания. Стихи. Переводы

имен основателей (Гингер А., Талов, Парнах). Встречи проходили раз в неделю.

Читали и обсуждали стихи членов кружка, а также поэтов, живших в России. А

в августе 1921 года по примеру французских собратьев26 мы создали

литературно-художественное кабаре. Инициаторами были Г. Евангулов,

В. Парнах, А. Гингер и я. По моему предложению назвали кабаре «Палата

поэтов». Вскоре мы приняли в «Палату» С. Шаршуна, немного позже М.

Струве и Б. Божнева. Собирались в том же кафе «Хамелеон». На стенах

поместили портреты четырех «учредителей» работы С. Судейкина.

Постоянными посетителями стали Дон-Аминадо, Б. Поплавский, В. Познер, С.

Судейкин, Л. Гудиашвили, Е. А. Зноско-Боровский, С. Юшкевич, Н. Инбер,

другие поэты, художники, актеры, музыканты. Читали стихи, выступали с

докладами о творчестве Н. Гоголя, А. Блока, Н. Гумилева.... В. Парнах

показывал новые танцы, читал лекции о джазе, исполнял песни и романсы.

Евангулов предложил устраивать аукционы рукописей стихов. Художники

украшали эти рукописи гравюрами. Один за другим прошли вечера Евангулова.

Парнаха, мой, Шаршуна27.

В августе 1921 года ко мне обратился директор нового издательства

«Франко-русская печать» О. Г. Зелюк. Мы были знакомы еще по работе в газете

«Одесский листок». Залюк предложил мне подобрать сотрудников и

редактировать новый литературно-художественный журнал. Я дал свое

согласие при условии, что журнал будет выходить под эгидой «Палаты поэтов».

Я тотчас же списался с К. Д. Бальмонтом, с Жаном Кассу12, И. Эренбургом,

переговорил

61

с Парнахом о полученном предложении. Бальмонт и Эренбург тут же

откликнулись письмами.

St-Brevin-les-Pins. 1921. 31 авг.

Paris

M-г М. Taloff

9, rue Joseph Bara

Я с удовольствием приму участие в журнале, о кот. Вы пишите. Но вы не

сообщаете, какие именно задачи журнала, — чужд ли он политике, или какой

именно держится точки, — а также, на каких условиях осуществляется

сотрудничество. Сообщите. И я могу тогда послать Вам стихов.

Всего наилучшего.

К. Бальмонт

37, rue de Luxemburg

M-г М. Taloff

Blussel

9, rue Joseph Bara

3 сентября

Paris 6-e

Уважаемые собратья,

Посылаю при сем стихи поэтов: Марины Цветаевой, Веры Ильиной, Бориса

Пастернака, Рюрика Ивнева, Сергея Буданцева, мои — по 2 каждого, всего 12.

Все стихи с рукописей, нигде напечатаны не были (и подлежат понятно оплате)

[...] Если журнал Ваш аполитичен абсолютно, то Вы можете поставить среди

сотрудников поэтов, стихи которых я Вам посылаю, и меня. Стихов Есенина

свободных у меня также уж не осталось. Статью о новой русской поэзии я могу

Вам написать, но для этого, пожалуйста, укажите точно число строк [.]

Душевный привет!

Ваш Эренбург.

P.S. Корректуру стихов пришлите мне! Э.

Прислали материалы Жан Кассу, Дюамель, Макс Жакоб, откликнулись

художники... Однако из затеи с журналом ничего не вышло. Зелюк неожиданно

решил передать его редактирование А. А. Кайранскому. С этим «Палата

поэтов» согласиться не могла, опасаясь, что под редакцией Кайранского,

крайние политические взгляды которого были известны, журнал примет

неприемлемую для нас политическую окраску.

62

На родину — через Берлин. Алексей Ремизов.

Переписка с Максимом Горьким

Итак, в 20-е годы я уже не был ни бездомным, ни безвестным, но тоска по

родине не оставляла меня ни на один день. Однако французское правительство

крепко держало россиян, не выпуская их за пределы страны. Франция не

признавала Советской России и всеми «русскими» делами по-прежнему

занимался посол Временного правительства. В Германии же было советское

полпредство. Наконец в мае 1922 года удалась моя очередная попытка выехать

из Франции. Пришлось пойти на уловки. Раздобыв фиктивную командировку

для закупки русских книжных новинок, выпущенных в свет берлинскими

издательствами, я не без труда получил в посольстве Временного правительства

паспорт сроком на три месяца, а в нем и необходимые для поездки в Германию

визы28.

В Берлин я прибыл утром 10 мая 1922 года. В тот же день Парнах, Бывший

уже здесь, повел меня в «Романише» — кафе у самого Зоологического сада. Это

кафе было подобно «Ротонде»: в нем собиралась немецкая и иностранная

художественная богема. Правда, здесь было гораздо чище. В «Романише» я

встречал Цветаеву, Белого, Есенина с Айседорой Дункан. Виктор Михайлович

Чернов пригласил меня за свой столик, мы беседовали, и я понял, что он читал

книжки моих стихов, уважал во мне поэта. Тут же бросился в глаза знакомый

силуэт Ильи Эренбурга. Он представил меня своей жене — Любови

Михайловне, и другой даме — кажется это была Эльза Триоле. Илья

Григорьевич тотчас спросил, привез ли я французского табаку, хотя бы на одну

трубку. С удовольствием я дал ему нераспечатанную пачку. С первой же

затяжкой он, казалось, вдохнул в себя воздух любимой Франции. Узнав, что я

собираюсь вернуться в Россию, Эренбург живо откликнулся: «Очень хорошо,

что вы возвращаетесь. Культурных людей там мало, в них очень нуждаются».

В Берлине я познакомился и часто общался с итальянским Футуристом

Вазари — другом Маринетти, его представителем в Берлине. Ему нравилась

моя проза.

Здесь следует разъяснить возникшие передо мной в Берлине трудности. До

нас, живших во Франции русских дореволюционных эмигрантов, не доходили

постановления, издававшиеся

63

в РСФСР. Поэтому мы не знали, что 1 июня 1922 года истекает срок, до

которого следовало явиться в Советскую миссию. После этой даты мы

потеряли все права на гражданство: въезд в Советскую Россию нам был закрыт.

То, что фактически мы не могли воспользоваться правом подачи заявлений о

гражданстве из-за отсутствия во Франции полпредства, не принималось в

расчет.

В консульство я ходил, как на службу. Коридоры были заполнены

жаждущими возвращения на родину. Когда же я наконец добрался до консула,

он уже ничем не мог мне помочь. Анкету мою он принял и посоветовал

набраться терпения: ответ придет не раньше, чем через полгода. А я не мог

столько ждать, срок моего паспорта истекал и, что гораздо хуже, деньги мои

ощутимо таяли. Нависла угроза нищеты, голода. Деньги были на исходе, я

зажал их в кулак. Перестал посещать литературные кафе, не встречался больше

ни с Парнахом, ни с Эренбургом. Подумал, что помочь мне мог бы Антонов-

Овсеенко*. Адреса его я не знал, однако письмо отправил, надписав его так:

«РСФСР. Москва. Товарищу Антонову-Овсеенко». Ответа я так и не

дождался29.

В Берлине я подружился с Алексеем Михайловичем Ремизовым, был у него

частым гостем. Переписываться мы начали, когда я жил еще в Париже. У

Ремизова я познакомился с Андреем Белым, с Соколовым-Микитовым**.

Алексей Михайлович часто расспрашивал меня о путях, ведущих в

католическую церковь, о тех «камушках», по которым я в нее пришел. Он хотел

принять католичество30.

Отчаявшись из-за того, что застрял в Берлине, я поделился своим горем с

Алексеем Михайловичем. Он посоветовал обратиться к Максиму Горькому,