Город, небо, поле, я (СИ)

Вот он - поворот. Я сейчас - налево, ну а пока можно глянуть в последний раз на плавно уходящий вверх шоссейный асфальт; по одну сторону его стоят дома и яблони, за которыми присматривает дорожник, но от которых питаются все, а по другую - дома, кукурузное поле за ними и, конечно же, ёлочки на совсем небольшом погорке, притулившемся поближе к обочине - сколько там скоротано нами часов! А знаешь, не так и много, но они вцепились в мою память совсем уж какой-то бульдожьей хваткой и оттого размер их увеличился как минимум раз в пять; весна? - мы сидим там с Серёгой и Сашкой и я говорю им, что летом снова приеду, что обязательно, что ведь так здорово мы тут с вами. Они кивают и говорят: "Скорей бы", а Серёга ещё и как-то неуклюже елозит ботинком по влажной, только что отошедшей от тяжкого зимнего бремени земле и ковыряется в ней какой-то иссохшей, коричневатой травинкой; лето? - рой яблок обрушился на лобовое стекло грузовика и мы кинулись все врассыпную, кто куда, а презлющий шофёр бросил машину на дороге и погнался за нами, изловив таки моего брата, самого младшего из всей нашей шайки, и не заметив нас с Димой, притаившихся за кустом крыжовника во дворе дома, куда мы сиганули через вовсе не маленький забор, подталкиваемые адреналином и невероятно весёлым каким-то страхом; осень? - мы идём в лес по грибы, и солнце золотит всё вокруг, а тучи серебрят и напоминают о зиме и снеге, до которого ещё, впрочем, ой как не близко, да и неизвестно - будет ли он вообще или всё закончится привычной, однообразной осенне-зимней размазнёй и давящим свинцовым небом, но он будет, обязательно будет и даже не раз, и даже много и надолго; зима? - я смотрю на погорок и ёлочки так же, как и сейчас, с поворота, и вспоминаю, как мы с Сашкой пили там водку летом, про грузовик, лобовое стекло, Колю и кусты крыжовника, и поворачиваю налево...

Мне трудно здесь идти. Кажется, что все деревья и кусты вокруг цепляют меня своими корнями и ветками; мои жилы рвутся в землю, они точно такие же корни и ветки, а я - одно из здешних деревьев, выкопанное и увезённое отсюда ещё до начала времён; кровь моя хочет пролиться вовне дождём и смешаться с землёю, воздухом, водою и со всем, что есть тут, в этом месте, вернуться туда, откуда она когда-то была в меня впрыснута. Я распадаюсь на куски, на молекулы и атомы, мне хочется обнять все небольшие скирды и копны, которые стоят у меня на пути, залезть в колодцы и отхлебнуть студёного, пошариться по всем сараям и гаражам, поколзаться с детьми в куче песка и поесть черешен с деревьев моего соседа. Я уже тут. Я уже дома. Я уже смотрю в окно. Я перелез через забор, погладил Джэка и подошёл под самый подоконник; выпрямился во весь рост и смотрю. На дворе вечер, шестое число. Катящий сидит за столом и уплетает жирные маслянистые драники, запивая их молоком и прикусывая полендвицей; напротив него сидит бабушка; они говорят о предстоящей ночи и празднике, о том, сколько сегодня полыхнёт огнищ и как будут чадить и коптить покрышки, сбросанные в огромные кучи в разных концах города. Бабушка смеется и шутливо грозит пальцем, катящий ухмыляется, не в силах пропихнуть хотя бы пару слов через донельзя набитый рот. Я упёрся головою и руками в стёкло, распластался по нему, как паук:

- Не ходи никуда!!!

Ору я что есть мочи. Из глаз хлынула солёная вода, а разум заволокло сумасшествие и отчаяние. Я бью руками в стекло и ору:

- Не ходи никуда!!! Останься тут!!! Ты не сможешь! Не сможешь потом! Потом начнётся время, слышишь?! Потом пойдёт время, и ты не вернёшься! Я не хочу вот так! Я хочу быть там! Я хочу быть здесь! Ну останься же ты, ну пожалуйста!

Я ору, хриплю и тарабаню в окно. Катящий с бабушкой смеются.

-Пожалуйста, слышишь!? Пожалуйста, запрись и не выходи! Оно должно пройти мимо, оно пройдёт, мы обманем его! Мы с тобою его обманем! Я уже обманул его, уже! Теперь ты! Ты сможешь, слышишь!

И совсем уже озверев, со всего маху двинул по стеклу:

- Я не хочу обратно!!

Силы оставили меня, я обхватил голову руками и упёрся локтями в подоконник:

- Я не хочу обратно... - уже шептал я - как ты не понимаешь... я хочу здесь, здесь. Здесь! - опять крикнул громко. - Посмотри вокруг, ты ведь ничего ещё не понял, ничего совсем, но у тебя есть всё, у тебя есть всё это, а ты не понимаешь... а я понял, я понял, слышишь? но у меня уже ничего нет, уже всё ушло, ускользнуло... Баба! - я посмотрел на бабушку. - Ну скажи ты ему!

Бабушка встала из-за стола и пошла в комнату, катящий остался сидеть один. Он глядел в окно, прямо поверх моей головы, его рот был набит, а глаза весело рассматривали идущего на противоположной стороне улицы человека, кукурузное поле, дома, ручеек, гусей, кур, опять человека.

- Да хватить тебе уже жрать! - крикнул я в сердцах и от всей души зарядил по стеклу кулаком.

- Чаго ты грукаеш, дурань? Вокны пахвочаш. - кто-то тронул меня рукой за плечо.

Я обернулся.

- Если будешь и дальше смотреть на него - станешь соляным столбом. - весело сказал я, подошёл поближе и посмотрев в зарёванные глаза, спросил. - Ну, как ты?

Было очень странно. Но первым делом я утёр лицо и сказал:

- Ты вообще тут откуда? Зачем?

А потом посмотрел на волосы, ткнул пальцем и даже засмеялся:

- Всё-таки не лысый. Ну, слава Богу! А то мне казалось, будет...

Ещё пригляделся:

- Хотя седоват. Н-да, не очень, я думал, что почернее всё же... Слушай, - оборвал я сам себя на полуслове. - только не надо мне ничего... короче, я не хочу ничего знать, понял?

- Да я и не собираюсь ничего говорить. - сказал я, подошёл поближе и развернул к окну. - Интересно, да?

- Ничего особенного.

- А что ж ты орёшь тогда тут на всю улицу, как дурная белуха, раз ничего особенного?

Я опустил глаза.

- Ты знаешь. - тихо сказал.

- Знаю. - ответил я. - А ещё знаю, что здесь ты не найдешь ничего. Ты ведь тоже это знаешь, верно?

Я молчал.

- Знаешь... Здесь можно только сойти с ума. Здесь нет ничего. А сколько ты напридумывал? А сколько отсебятины нагородил? А чего ж одно только хорошее? Плохого что, не было вовсе? Себе ты можешь врать сколько угодно, но меня-то ты не обманешь? Плохого уж не больше ли было, друг ты мой? А сколько патетики - Боже! - сколько щенячьих визгов и восторгов! А они ведь, по-хорошему, свинячьими должны быть, ну разве нет? - толкнул в бок.

-Было, было, было, да! - разозлился я. - Было! Что ты хочешь? Ты хочешь отобрать у меня последнее? Что ж мне теперь, за тьмою и света разглядеть нельзя? А не дурак ли ты батенька? На кой ты сюда пришёл? Я тебя не звал, я здесь не для того, чтобы о плохом, а для того, чтобы, чтобы... - я осёкся, не зная, что говорить далее.

-... чтобы утопить себя в себе же! - сказал я. - Ну, не бойся, договаривай, ты здесь, чтобы захлебнуться самим собой, да не просто так, а чтоб ещё и посмотреть на себя со стороны. Помнишь? - "Эта истина очень проста", помнишь? - "И она, точно смерть, непреложна", ну, что поник-то, как там? - "Можно в те же вернуться места"...