Нора Робертс. "Рожденная в грехе" (СИ)

Шаннон твердо решила, что завтра отправится разведывать окрестности; одолеет гордыню и возьмет машину. Достанет рисовальные принадлежности, отыщет здесь какие-нибудь развалины, заглянет в пару магазинов, - ей ли беспокоиться, рыская в одиночестве по незнакомой стране? - где она только не бывала за время путешествий с родителями.

В одиночестве, и никак иначе, желает она побыть следующим днем, и чтобы ни одна душа не смела надзирать за ней.

Свернувшись удобнее калачиком в постели, она пустила на самотек мысли о людях, с которыми ее свела судьба.

Брианна, домоседка. Молодая мамочка, молодая жена. И деловая женщина, к тому же, - припомнила Шаннон. Умелая, талантливая. Душевная, конечно, но вечно чем-то озабочена.

Грей, ее возлюбленный янки. Легкий в общении, во всяком случае, на первый взгляд. Дружелюбный, остроумный, без ума от жены и дочери. Судя по всему, был рад сбросить с себя ярмо светской жизни, кою вел бы, оставшись в мегаполисе наедине со своей славой.

Мэгги. Гримаса наползла на лицо сама собой. Недоверчива от природы, вспыльчива, откровенна до хамства. Ужасно, но сама Шаннон ценила именно эти качества. Несомненно, - любящая жена и мать, и бесспорно, - большой талант. К тому же, подумала Шаннон, чрезмерно властная и безумно самоотверженная.

Роган. Воспитан, уравновешен; манеры привились настолько, что кажутся не менее естественными, чем те же глаза на лице. Дисциплинирован, как легко догадаться, и прозорлив. Весьма искушен и хваток, - а иначе не возглавить организацию, имеющую мировое признание. А еще, злорадно подумала Шаннон, он вынужден иметь чувство юмора и ангельское терпение, живя с Мэгги.

И, наконец, Мерфи, хороший друг и сосед. Фермер с талантом к музыке и флирту. Красив на удивление, без особых претензий, но и далеко не так прост, как показалось вначале. Едва ли ей доводилось встречать мужчину в такой совершенной гармонии с самим собой.

Хотел поцеловать ее, видите ли, в укромном месте, - веки Шаннон отяжелели, - где бы он смог не торопиться. Интересно.

Без видимых усилий мужчина сдерживал на месте нетерпеливого коня. Дождь продолжал нещадно хлестать, ударяясь о землю с грохотом щебня. Белый жеребец храпел, обдавая стылыми клубами пара мужчину и женщину, что смотрели друг на друга.

- Ты ждала.

Сердце тяжело ухало у нее в груди. А жгучее, неистовое желание по величине и силе не уступало гордости. - Если я гуляю по собственному полю, это не значит, что я жду.

Он громко расхохотался, и безудержный смех его гулким эхом прокатился по холмам. С вершины одного из них наблюдал за ними каменный круг.

- Ты ждала. - Изящным, едва не танцевальным, движением, он склонился над ней, - и вот уже ее ноги не касаются земли. Одной рукой поднял и усадил перед собой в седло, запустил в ее волосы руку в перчатке и повелел:

- Целуй же меня. Да не единожды.

Она привлекла его ближе к себе, пока не вжалась грудью в твердую броню, покрывающую его стан. Снедаемая желанием, оголодавшим ртом неистово припала к такому же страждущему рту. Будто вознамерившись дать клятву, он вскинул руку, и окутал женщину плащом.

- Ни одна продрогшая, слякотная пядь земли не посмела отдалить от меня твой вкус!

- Так оставайся, чего же ты! - Она вновь притянула его к себе, жадно припадая к его губам. - Оставайся.

Мечась от блаженства к отчаянию, Шаннон горячо шептала во сне. Но даже во сне ей было ясно, что этому не бывать.

ГЛАВА 8

Шаннон была довольна, что выкроила день для себя. Промозглое утро понемногу рассеивалось, открывая ее взору, по мере движения авто, омытые росой и искусно освещенные солнцем пейзажи. Английский дрок, обрамляющий дорогу, распустился таким пышным цветом, что от его желтизны рябило в глазах; и будто кроваво-красными каплями, мерцала вплетенная в изгородь фуксия. Сады жадно вбирали в себя всевозможные цвета, а сами растения так и лучились в свете утренней зари. Ослепительно мерцала ярчайшая зелень, устилающая холмы.

Шаннон делала снимки, - лучшие из них, прикинула она, послужат основой для будущих эскизов и картин.

Ирландские дороги, да еще с их левосторонней ездой, и впрямь давались ей нелегко; но разве могла она отступить?

Проезжая вдоль узеньких улочек Энниса, прикупила открыток и безделиц для приятелей. Тех самых, подумалось ей, кто уверен, что она просто отгуливает очередной отпуск. Тягостно было осознавать, что вдали не осталось ни единой близкой души, кому бы она поведала о своих родственных связях или потребности их прояснить.

До настоящего времени, всегда на первом плане у нее значилась работа, движимая исподволь здоровыми амбициями, - таким печальным комментарием отметила бы она сейчас свою прежнюю жизнь. Именно работа занимала в ней львиную долю того, чем, собственно, по ее мнению, была сама Шаннон. Теперь же, когда она отрезала ее от себя, и не просто так, а намеренно, - теперь ей оставалось дрейфовать по волнам собственных сомнений и опасений, чувствуя себя брошенной на произвол судьбы.

Кем еще могла она быть, не будучи Шаннон Бодин по отцу и успешным коммерческим художником по призванию?

Внебрачной дочерью некоего ирландца, что уложил в постель одинокую женщину?

Эта мысль причиняла боль, но продолжала сверлить мозг. Как же не хотелось верить в абсолютную незрелость и слабость духа взрослой женщины, которую один только факт из ее родословной способен выбить из колеи.

А между тем, так и оно было. Она думала об этом, стоя на пустынной полоске пляжа, а ветер нещадно трепал ее волосы. Узнай она обо всем еще ребенком, пронеси через прежнюю жизнь осознание того, что Колин Бодин, не будучи родным отцом, смог принять ее, - и эта правда не причинила бы столько боли, как сейчас.

Теперь же, когда невозможно ни изменить факты, ни то, каким образом она узнала о них, - теперь остается только встретить их лицом к лицу, знаменуя тем самым и встречу с самой собой.

- Какие бурные нынче волны.

Шаннон оглянулась и изумилась: прямо у нее за спиной стояла пожилая женщина. Звуков шагов она не слыхала, но и прибой был оглушительный, а мысли ее витали где-то очень далеко.

- Да, пожалуй, - на лице Шаннон нарисовалась вежливая, но отстраненная улыбка, припасенная для незнакомых людей. - Но все равно, здесь очень красиво.

- Одни предпочитают необузданность, - женщина с усилием запахнула на себе плащ, накинула капюшон и устремила взгляд в море; на изборожденном морщинами лице глаза ее светились необычайно. - Другие - покой. В мире предостаточно того и другого, и каждый делает свой выбор. - Она мельком, но без улыбки, оглядела Шаннон: - И времени у каждого, чтобы свой выбор поменять, тоже предостаточно.

Озадаченная Шаннон сунула кисти рук в рукава куртки. Привычки вести философские беседы с посторонними за ней не водилось. - Я думаю, большинству людей может нравиться и то, и другое, по настроению. Как зовется это место? У него есть название?

- Многие называют его Берег Мории, по имени женщины, что утопилась здесь, потеряв при пожаре мужа и троих взрослых сыновей. Она не дала себе времени, чтобы передумать, вот в чем дело. Или хотя бы вспомнить, что все - хорошее и дурное - когда-нибудь проходит.

- Не очень веселое название для такого живописного места.

- Да, верно. Но иной душе благотворно временами остановиться здесь и кинуть долгий взгляд на то, что действительно имеет цену. - Она вновь повернулась к Шаннон и радушно улыбнулась. - И с годами такой взгляд становится все дольше и дольше.

- На сегодняшний день долгих взглядов с меня довольно, - вернула улыбку Шаннон. - Мне уже пора возвращаться.

- Ах, да, вам еще стоит попутешествовать. Но вы непременно будете там, куда стремитесь, детка, а о том, где побывали, будете помнить всегда.

Странная женщина, подумала Шаннон, вскарабкиваясь на пологий каменный откос в направлении дороги. А может быть, затевать на обыденной почве эзотерические беседы - всего лишь еще одна характерная национальная черта? Оказавшись у дороги, Шаннон спохватилась: пожилая женщина была одна, а куда она направлялась? Наверняка ее надо подвезти.