Любовь с первой строчки (СИ)

И каплю вечности.

После экскурсии садимся в машину. Мой Гольф припаркован очень удачно, в тихом, тенистом переулке. Перекусываем заранее приготовленными бутербродами, запиваем чаем из термоса. Почти всегда, когда я еду на встречу с писателем, я готовлю горячие, многослойные бутерброды: жареные в яйце ломти хлеба с помидорами, сыром, и листьями салата - этакие многослойные бургеры. Но иногда мы заходим перекусить в кафе или бистро.

Однажды решили зайти в Макдональдс, тем более, что ни я, ни Михаил Михайлович ни разу там не были. Первый бум очередей поутих, но желающих отведать импортных бутербродов все же оказалось немало. Внешнее впечатление от зала приятное: чисто, светло, молодые парни и девушки в одинаковой форме ловко и расторопно обслуживают клиентов. Я говорю наобум: "Два самых больших бикмака, чай и мороженое с клубникой" Поставили подносы на стол, он тут же заполнился упаковочной бумагой. Бикмак пришлось разделить на два слоя, иначе пришлось бы некрасиво развевать рот. Половину съедаю, а вторую заворачиваю в салфетку в расчете на то, что Михаил Михайлович скормит бродячим собакам. Чай в огромных стаканах горячий, но не сладкий, а мороженое с клубникой оказалось водянистым мороженым с приторно-сладким вареньем.

- Такое чувство, что одного хлеба наелась, - вздыхаю я разочарованно, поднимаясь из-за стола.

Михаил Михайлович лестно добавляет, что мои бутерброды гораздо вкуснее импортных.

Возле Макдака лениво бродит стая огромных бродячих псов в надежде на подачку. Отдаю салфетку Чулаки, и он, выбрав саму облезлую собаку, кидает ей котлету с булкой. Собака ест нехотя, от безысходности, а ее соплеменники подойдя и понюхав, не спеша отходят. Народ, проходящий по Сенной и наблюдавший эту картину, эмоционально и торжествующе восклицает: "Даже собаки отказываются их Бикмаки есть!"

А однажды Михаил Михайлович повел меня в кришнаитское кафе в районе Коломны. Разыскали это кафе, но нас ожидало разочарование: теперь здесь находилась обычная, неприметная забегаловка под названием "Пара". Вошли, осмотрелись, - посетителей не было, - сели за первый попавший столик. Молоденькая девушка протянула нам меню. Михаил Михайлович выбрал судака в кляре и салат, а я - котлету по-киевски с гарниром. Пока ждали горячее, ели салаты и тихо беседовали, - ну просто реклама для кафе под названием "Пара". Мне казалось, одета я была элегантно: длинная узкая юбка, в тон - легкий бежевый джемпер и шарф. Михаил Михайлович - высокий, седой в очках - вид самый респектабельный.

Неожиданно в кафе с шумом вваливается компания молодежи, судя по всему - знакомые или друзья сотрудников. Начинают горлопанить, ржать, демонстративно ругаться матом. Пытаемся не обращать внимания. Не получается. Мат и ржание все громче и нахальнее. Я не выдерживаю, подзываю официантку и заявляю:

- Если горячее не готово, то мы уходим, нам здесь не нравится.

- Ну что вы, сейчас, сейчас я принесу горячее, - торопливо отвечает девушка и отходит. Бойкий разговор, приправленный матом, стихает.

Михаил Михайлович ел очень мало, а в последнее время, не знаю, с чьей рекомендации, пил настои из трав и соблюдал странную диету: одни овощи и каши, - и выглядел сильно похудевшим. Однажды я попыталась подсунуть ему жареную курицу, но он с негодованием, возмущенно и строго глядя мне в глаза, ответил: "нельзя же!"

Глава 12

Осень 2001.

11 сентября 2001 года весь мир был потрясен трагическим событием в США, когда два самолета с террористами протаранили здания Международного торгового центра в Нью Йорке. Вновь и вновь по ТВ показывали одни и те же кадры: летящий самолет, врезающийся в верхние этажи небоскреба. Как в фантастическом фильме горящие небоскребы рушатся он лайн, на глазах всего мира, прикованного в эти часы к экранам. Гибнут тысячи мирных людей. Кажется, в этот день никаких программ по ТВ кроме новостей не показывали.

Михаил Михайлович позвонил на следующий день после страшного события, и уже 13-го мы ехали из Металлостроя в центр города, обсуждая волнующую тему терроризма. Впервые Михаил Михайлович говорил эмоционально:

- Очень много лишних людей на нашей планете. Если люди не перестанут размножаться с той же скоростью, - теракты не прекратятся, и жизнь человеческая по-прежнему не будет стоить и гроша ломаного.

Я думала и рассуждала в унисон с Чулаки, мои суждения безмятежно спали на дне моего сознания, и когда писатель высказывался смело, и открыто, то сознание пробуждалось, мысль, встрепенувшись, живо откликалась и поддерживала любое его заявление.

- Да, помню, вашего "Отшельника" и его заповедь: "Не рожайте больше одного ребенка", а Высоковольтный так и сказал: "Инстинкт размножения превыше разума" Но народ дикий, плодится не думая о будущем, размножается даже в тюрьмах, даже в неволе, во время войн, голода, разрухи.. Говорят, в блокадном Ленинграде рождаемость была очень высокой. Но есть и другие причины сегодняшней трагедии: Штаты всегда жили в полном благополучии, не зная войн и потрясений. От недостатка адреналина в крови они начали создавать фильмы-катастрофы, фильмы-разрушители, где кровь течет реками. А мечты, как известно, сбываются. Вам не хватало потрясений и драйва? Получайте сполна!

Чулаки заговорил о потрясших его звонках от гибнущих, без малейшей надежды на спасение, людей. Звонков родным и близким с пограничной зоны того и этого света -- было немало. И почти все звонившие говорили приблизительно одно и то же: "Прощай. Я люблю тебя.."

Так, за разговорами мы не заметили, как подъехали к глазному центру в Купчино. У Михаила Михайловича ухудшалось зрение, и долгое время писатель отпускал ситуацию на самотек. Но знакомому окулисту, работающему в ЦЗ (так буду сокращенно называть Центр Зрения), - удалось склонить писателя к радикальному решению проблемы. Очередь к тому самому знакомому врачу занимала весь закуток, рассредоточивалась на диванах и креслах, хаотично клубилась в центральном зале первого этажа.

- Михаил Михайлович, может, вам без очереди? - спрашиваю робко.

Вопрос звучит нелепо, и я, потупившись, замолкаю.

В ЦЗ мы проводим весь день, и когда, наконец, выходим - на улице нас встречают вечерние, сиреневого оттенка сумерки и свежая осенняя прохлада. Мой писатель сумрачен и молчалив, коротко бросает, что результаты обследования оказались не утешительными, а пока назначено лечение с последующей явкой на прием.

Не бывает худа без добра: ЦЗ пришлось посещать почти каждую неделю. Забыв конспирацию, мы могли видеться намного чаще, настолько часто, насколько требовали врачи. Раз или два в неделю я смело подъезжала к парадной моего кумира, он выходил, прямой, чуть-чуть надменный, махал Нине рукой, - и садился в авто.

Я не замечала ни дождя, ни холода, ни промозглого ветра, мой кумир садился рядом - и во всем мире воцарялся особенный климат, теплый и комфортный. Но похоже, мой писатель совершенно не думал о себе, о том как он одет, как выглядит, зачастую на нем можно было увидеть нелепый свитер с вытянутым воротом, заношенный, словно из сэкондхэнда, пиджак. Как-то сказала ему об этом, и он ответил: "мне все равно". Но мне было не все равно: Михаил Михайлович, стройный, элегантный от природы, с благородной осанкой и сединой в волосах, ему бы в прошлом веке родиться, ходить в смокинге, цилиндре и с тростью. Но даже в далекие застойные времена, когда писатели за свои произведения получали баснословные гонорары, - Чулаки жил скромно, без внешнего пафоса. В суматохе 90-х он, как и многие по причине обвала рубля потерял свои сбережения, которых хватило бы не на одну машину или как минимум, на добротную дачу. Обращаться с капиталом он не умел и не хотел, и, оставшись ни с чем, начал с нуля, но по сути в его жизни не изменилось ничего. Трудно представить, на что существовал писатель, если свое символическое председательское жалованье он оставлял сотрудницам, а положенную по возрасту пенсию не получал, не хлопотал по этому поводу и даже не собирал никаких справок.