Любовь с первой строчки (СИ)

Чулаки смотрит на меня искоса и недоверчиво, лицо его не выражает никакого интереса или эмоций. Тихо отвечает:

- Догадываюсь.

Мне смешно, я весело заглядываю ему в глаза, улыбаюсь:

- Нет, не догадываешься.

Чулаки молчит, мне кажется, я раздражаю его своей глупой болтовней и таинственным выражением лица.

- .. и не можешь догадаться. Много лет назад я видела виденье, а может быть сон, и теперь хочу, чтоб мой сон оказался реальностью, чтоб моя мечта сбылась. Хочешь, это произойдет сейчас, на твоих глазах, именно сейчас?

Чулаки по-прежнему молчит. Зная мой непредсказуемый нрав, он словно чего-то боится. Боится, что я его разочарую. Но любопытство не позволяет ему сказать "нет". Не дожидаясь ответа, я наклоняюсь над ним, снимаю очки и шепчу:

"Я давно хотела сделать вот так", - при этом целую его глаз, "и вот так", - целую в другой глаз, "и вот так", - целую в губы, чуть касаясь... "Вот и сбылась моя мечта. Приятно, когда мечты сбываются?"

- Да, - отвечает он чуть слышно.

С тех пор наши встречи начинались с этого странного поцелуя. Если же я отступала от правила, и Михаилу Михайловичу приходилось долго лежать в очках, - он начинал заметно нервничать, и в душе я была совершенно счастлива.

Настал день выписки. Я приехала к положенному времени, Нина - чуть позже, с собой она привезла книгу "Профессор странностей", которую Чулаки подарил хирургу, предварительно написав автограф. Хорошо помню, погода стояла в этот день теплая, но ветреная. Мы вышли на улицу и я накинула на плечи писателя свой плащ.

Ехали по Сампсониевскому, ухаб на ухабе, - я постоянно чертыхалась, мой писатель молча терпел. Благополучно приехали в Металлострой, и меня пригласили подняться, выпить чай. Я отказалась: Михаил Михайлович устал с дороги и ему нужен отдых.

"Ничего, - размышляла я по дороге домой, - в ближайшее время мы увидимся, поедем за город, в Пушкин, в Павловск, будем беззаботно гулять, беседовать, кормить из рук белок и птиц".

И уже на следующий день Михаил Михайлович позвонил мне, но только для того, чтоб сказать, что чувствует себя хорошо. Он, конечно, понимал, что я беспокоюсь о его здоровье, ведь Бог знает, что могло произойти после часовой езды по Питерскому бездорожью.

Следующий звонок раздался через неделю, и я повезла моего писателя в знакомую мне поликлинику Творческих Союзов, на Невский. Пока он обходил кабинеты, я терпеливо ждала. "Ну, как?" - спросила я, когда хождение по кабинетам было закончено, - как швы?" Михаил Михайлович бодрым голосом сообщил, что все идет нормально, даже более чем, швы затянулись и все другие результаты обследований очень хорошие. Мой писатель еще не был уверен, знаю ли я его диагноз, и сам заговорил на эту тему.

- Как же было смешно видеть, как медики в больнице конспирировались, чтоб не дай бог, больной не узнал лишнего. Прятали историю болезни, отвечали путано.

Вот эта-то старательная, слишком старательная конспирация и подвела их. Чулаки все понял, и уже не сомневался в своем диагнозе. "Вам стало страшно?" - задала я не вполне корректный вопрос. "Мне стало смешно" - искренне ответил писатель. Чтоб прекратить этот неприятный разговор, я сообщила: "Я считаю вас абсолютно здоровым, и не будем больше на эту тему". Закончив дела в поликлинике, мы сели в машину, чтоб отправиться в Дом Журналистов на презентацию новой книги депутата Олега Попцова.

После этой встречи мы не виделись почти два месяца. Мои мечты о загородных прогулках не осуществились. Уже наступило лето, я съездила к маме в Вятку, прошла с братом недельный Крестный ход, вернулась, но Чулаки не звонил. Я догадывалась о причине столь долгого молчания: плохое зрение моего писателя и несколько нелепых ситуаций, в которые он попал из-за этого в разное время. Плюс неожиданный неприятный диагноз, который ему пришлось пережить заново уже одному у себя дома. Сейчас, я думаю, что в то время он словно был на распутье. Но спустя два месяца я позвонила ему сама, и наши встречи возобновились.

Глава 10

Воскресенский Новодевичий монастырь.

Лето2001.

Наконец, после долго разлуки, похожей на беспросветную зимнюю ночь, - я оживаю, на целый день выпадаю из обыденной жизни, а потому не еду вовсе, а, мчусь, лечу, словно подхваченная и оберегаемая самим небом, не ведая опасности и страха.

Долго жду моего писателя на аллее, при повороте на трассу. Очень нервничаю, мне кажется, он никогда не придет. И только когда мой кумир садится в машину, извинившись за опоздание, мои сомнения и тревожные мысли рассеиваются. Его лицо по-прежнему замкнуто, но я знаю, что скоро, совсем скоро увижу его улыбку.

Ничуть не смущаясь, начинаю упрекать:

- Почему вы так долго не звонили?! Чем занимались все это время, писали?

- Да, все это время писал, просто как ненормальный. (Речь шла о "Примусе") А ты чем занималась?

- Тоже много работала, ну и отдыхала, конечно. Но самое главное, съездила в Вятку и с братом сходила в Крестный ход на реку Великую.

Не рассказала только о странном происшествии, случившемся со мной накануне. Я ехала в машине в сторону городского центра. День стоял веселый, солнечный, наверное, я думала о делах, которые меня ожидали, о пустяках, о том, что проходит лето. И вдруг непонятная, ничем не объяснимая щемящая тоска, остро, физически ощутимая, неподъемной тяжестью легла на сердце. Слезы брызнули из глаз сами по себе, и я, повинуясь внезапному порыву, не в силах сдержать его, закричала, (уж я-то умею кричать и вслух и про себя): "Господи! Я не могу так больше, не могу! Не отнимай его у меня, Господи, я сделаю все, что ты скажешь, только не отнимай! Я умру без него!" Так я плакала и кричала какое-то время, даже не знаю, каким образом вела машину, очевидно, на автопилоте.

И вот мы вместе, все страхи и сомнения позади. Чулаки называет адреса, я послушно направляю машину по назначению, и мы с головой окунаемся в яркий, суматошный день, в лабиринты проспектов и переулков, снисходительно и высокомерно взирающего на суетное мельтешение, - блистательного города. Мы рано освободились, и я тут же предложила:

- Давайте покатаемся на катере по Неве, или погуляем по Петропавловке.

- У меня час свободного времени, - ответил писатель.

Подъехали к Кронверке. Припарковались недалеко от Иоанновского моста и маленькой пристани, где причаливали и отчаливали катера, в воде плескалось солнце, на противоположном берегу загорали бледные горожане, а часы на башне Петропавловского собора играли мелодии каждые пятнадцать минут.

- Мы будем гулять без всякой цели, есть мороженое и кататься на водном трамвайчике!

Мое настроение передалось Михаилу Михайловичу, напряжение прошло, его взгляд потеплел. Купив мороженое, стали ждать катер, который пришел почти сразу. Не знаю, как Чулаки, но я чувствовала себя хозяйкой города, обладательницей всех этих несметных сокровищ: гранитных парапетов, изысканных фонарей, сказочных мостиков; это о моих владениях, каналах и реках, набережных и дворцах, - заученно чеканила нам гид. Я все время обращалась к Чулаки: "Правильно она рассказывает?" "Да, - кивал он головой, - но у нее слишком мало времени на исторические подробности". А еще я вся перепачкалась в мороженом, и Чулаки пришлось оттирать салфеткой мои щеки. После прогулки писатель поделился со мной воспоминаниями о том времени, когда он был юным, и когда девушку, кроме как в кинотеатр повести было некуда, - дома - родители, в гостиницу - не пускали, а ночные прогулки на корабликах были доступны всем. "И вы катались с девушками всю ночь?" "Да, всю ночь"