Любовь с первой строчки (СИ)

Встречаемся вновь недели через две. За это время я прочитала несколько книг Владимира Крупина, взятых в библиотеке, и журнал "Москва" с повестью о Великорецком Крестнном ходе. Тут же, в журнале, наткнулась на странную вещь и очень ею прониклась. Повесть называлась так: "Русская странница Дарьюшка. Рассказ с ее слов". Никогда раньше я не читала ничего подобного. Речь шла о православной русской женщине, вручившей свою жизнь и судьбу воле Божьей; нищей страннице, не имевшей ни крова, ни денег, ни вещей, бродившей по Святым местам с одной лишь котомочкой, в которой лежали иконы. Много чудес случалось с Дарьюшкой, много встречалось опасностей, из которых обычному смертному выбраться было бы невозможно. Однажды - она оказалась в рабстве у жестокой Трифоновны, которая отняла ее документы, заставила работать без отдыха, за малейшую провинность выгоняла на холод. Странница голодала, чтоб не замерзнуть, - спала с собаками. А однажды - она заплутала в лесу, иззябшая, промокшая вышла к костру, вокруг которого грелись разбойники. Душегубы надумали убить паломницу (быть может даже съесть), но в последний момент главарю привиделся образ своей старенькой матери, и, оттолкнув убивцев, он приказал отпустить паломницу по-добру по-здорову.

Поразить читателя литературными произведениями, даже самыми талантливыми, правдивыми в наше искушенное время, - почти невозможно, кажется, рассказано и написано обо всем на свете, но при первой же встрече мне удалось заинтересовать писателя бесхитростным повествованием маленькой, безграмотной женщины, в одиночестве бродившей по краю неба и земли.

- Должно быть, Новодевичий и ее могила где-то на Васильевском. Поможете отыскать, Михаил Михайлович?

Чулаки промолчал, но не стал возражать, когда я направила машину к Смоленскому кладбищу. Мы припарковались на небольшой площади возле арочных ворот и пошли к церкви. Чулаки ушел бродить среди могил и замшелых надгробий, иногда останавливаясь и читая на них надписи, а я поспешила обратиться к священнику.

- Очень много монастырей разрушено, и, очевидно Новодевичий принадлежит к их числу. - сказал седовласый старец в черной рясе.

Дошли мы и до часовни Святой Ксении Петербургской. Михаил Михайлович снова отказался идти внутрь, а я тихонько спросила служащую, пожилую даму в платочке, с отрешенным лицом гасившую кончиками пальцев огарки свечей, не знает ли она Новодевичьего монастыря? Дама так же отрешенно пожала плечами, а я поставила свечку, и быстро вышла из часовни.

В мужском монастыре подворья Оптиной пустыни, что на набережной Лейтенанта Шмидта шла реставрация. Пусто, гулко, пахнет краской и белилами, стены опутаны лесами. Окрыленная надеждой, кинулась к батюшке, солидному, вальяжному, с седой бородой, - вот кто мне обязательно поможет! - но снова не услышала ничего конкретного. На всякий случай купила брошюру о разрушенных храмах Петербурга, и выйдя на улицу, взяла Михаила Михайловича за руку, чтоб потянуть за собой внутрь собора:

- Давайте зайдем и посмотрим, ведь отремонтируют, все закрасят и мы не увидим подлинной красоты.

Мы вошли в пустой зал, где над темными образами, обновляя и покрывая их позолотой, работали иконописцы. Аскетические тонкие лица и длинные путаные космы художников делали их похожими на хиппи. По дубовой лестнице поднялись вверх, на галерею. Прошлись.. Никто нас не остановил. При выходе долго рассматривали резную, словно сплетенную из кружев, тяжелую, дубовую дверь.

На улице дневной свет показался ослепительным. Садиться в машину мы не торопились, стояли на набережной недалеко от памятника Крузенштерну, любовались Невским простором и сказочной панорамой. Над головой кружили и кричали чайки, вдали сверкал золотым куполом Исаакий, и стройный ряд аристократов-особняков в своих арочных стеклах отражал небесную высь. Неподалеку от памятника стоял пришвартованный белый корабль, на котором развевались флаги.

- Бразильское судно, бразильский флаг -- сообщил Чулаки.

Пестрая толпа, облепившая парапет набережной любовалась диковинным кораблем, кое-кто поднимался и спускался по трапу, судя по всему, на судне проводились экскурсии. Я потянула писателя за рукав:

- Посетим уголок Бразилии? Когда еще представится такая возможность?!

Но он отказался, и мы сели в машину.

На прощание, мне, как всегда хотелось сказать моему кумиру несколько ласковых, добрых слов, искать их не приходилось, наоборот, приходилось сдерживать, но они сами рвались из души, только дай волю:

- Как мне хорошо с вами, Михаил Михайлович, вы мой любимый писатель, кумир, вы мой учитель, отец, который может отчитать меня грозным голосом, вы мой друг, с которым мне всегда интересно, никогда не скучно, даже если он все время молчит.

- Вот уж с тобой-то я никогда не молчу. Мне кажется, ни с кем я так много не говорю, как с тобой.

Михаил Михайлович перекладывает журналы "Москва" в свой портфель, целует меня в щеку.

- Езди осторожней.

- Я люблю тебя.

Расстаемся. Не может быть, чтоб надолго, ведь у него остались мои библиотечные журналы.

И действительно, не проходит и десяти дней, как мы снова едем по нужным адресам. Чулаки не заставляет себя ждать, возвращается быстро, и садясь в машину, произносит: "На сегодня все". Наконец мы свободны, но мы уже знаем: наш путь лежит на Московский, 100. Писатель прочитал повесть о Дарьюшке гораздо внимательнее, чем я, и в самом начале нашей встречи сообщил:

- Ну как же ты читала, ведь здесь ясно написано, у Московской заставы! Там и Новодевичий построили и Казанская церковь должна быть рядом. Начинали они строить монастырь действительно на Васильевском, но потом царь дал больше земли что у Московской заставы.

Остановились у Воскресенского Новодевичьего монастыря и поразились ветхостью старинного, и в свое время грандиозного здания. Все говорило о его былом величии. Прошли по дорожке, ведущей вглубь двора, миновали правое крыло монастыря, в котором судя по всему находились производственные мастерские. Возле церковной лавочки. к нам подошли двое молодых, изрядно выпивших, но вежливых бомжей. Я дала им мелочь и они угодливо объяснили, как найти вход в Казанскую церковь и где на кладбище находится Чудотворный памятник Христу.

Михаил Михайлович, не отказываясь, шел следом за мной, судя по всему, необычная повесть тоже заинтересовала и тронула его, во всяком случае вид моего кумира был вполне безмятежным и довольным. В Казанской церкви, просторной и полупустой, со свежевыбеленными стенами, молились монашки, склонив головы в высоких, черных, монашеских уборах.

Одна из монашек ставила свечи, я обратилась к ней, и она с радостью откликнувшись на мою просьбу, тут же стала рассказывать подробную историю создания монастыря, биографию основательницы игуменьи Феофании, а потом подвела нас к столику с разложенными свечами, иконками и православной литературой. Здесь я купила книги для себя и для Михаила Михайловича.

- Зачем? - спросил писатель.

- А затем, что журналы мы сдадим в библиотеку, а книги останутся.

Та же монашка попросила молоденькую прихожанку проводить нас к могиле Дарьюшки. Я не скрывала восторга: мы провели расследование, и оно увенчалось успехом.

- Михаил Михайлович, без вас я бы ничего не нашла!

Скромная могила с большим деревянным крестом, в обрамлении белых хризантем и с горящими свечами, - находилась недалеко от входа на кладбище, следовало пройти по дорожке мимо старых каменных надгробий, покосившихся крестов, и по тропинке повернуть налево. Здесь же рядом находилась могила ее племянницы, умершей в юном возрасте. Я пожалела, что у нас не было цветов. Михаил Михайлович шагал чуть поодаль, а мы с девочкой прихожанкой делились впечатлениями о необычной жизни странницы. Сев на скамью возле могилы, немного помолчали, потом поблагодарив девушку, направились к выходу.

- Хорошая девушка, -- задумчиво произнес писатель, - скромная. Нет в ней обычного христианского высокомерия, как у большинства верующих.