Любовь с первой строчки (СИ)

- Что накануне пили, ели?

- Был приглашен в ресторан Европейской гостиницы на юбилей.

Поликлиника Творческих союзов -- это не рядовая, районная поликлиника, здесь нет столпотворения и обычных очередей. Редкие, убеленные сединами, посетители, бывшие творческие работники, шаркают по истертым ковровым дорожкам пустых коридоров. С недоумением оборачиваюсь вслед знакомому актеру, герою сериала "Улицы разбитых фонарей".

На верхнем этаже в кабинете администрации нас встречает начмед - приятная моложавая дама похожая на исполнительницу русских песен Жанну Бичевскую. Она повела Михаила Михайловича на УЗИ, потом еще по каким-то кабинетам, и вскоре был вынесен вердикт: срочная госпитализация. Я по инерции продолжала мысленно роптать, негодуя: как же наше долгожданное мероприятие, поездка за город, встреча с друзьями?!

Баринова стала буднично рассуждать, куда, в какую больницу лучше всего направить Михаила Михайловича, и предложила ехать в дежурную больницу 1 ЛМИ, единственную больницу, где были свободные места. Углубленная в свои эгоистичные переживания и пассивно наблюдавшая за происходящим, я очнулась и категорично возразила:

- Только не в 1 ЛМИ! Я знаю что это такое! У меня там когда-то лежал муж, и ему чуть не удалили здоровую почку, спасли, подписанные нами, отказные бумаги.

Нам предложили на выбор еще две больницы, и мы с Михаилом Михайловичем решили ехать в медицинский центр, на Учебный 3, в Озерки. Этот центр курируется самим мэром, хорошо оснащен диагностической аппаратурой, и мы оба слышали много положительных отзывов об этой лечебнице.

- Не знаю, не знаю, - качала головой Баринова-Бичевская, - как получится, как получится, не все зависит от нас.

- Если придется в 1 ЛМИ, то мы вообще никуда не поедем! - заявила я спокойно, но непреклонно.

Баринова стала звонить, вести переговоры, и вскоре сообщила:

- Сейчас приедет автотранспорт и вас отвезут на Учебный.

- Зачем, мы же на машине!

- Так полагается.

Так и поехали: Михаил Михайлович на скорой помощи, я - следом. Вскоре я отстала, заплутала в незнакомых мне Озерках, приехала в больницу с большим опозданием. На сердце у меня было тяжело, такое ощущение, будто шла я к цели долго буксуя по бездорожью, и уже шагнула на твердую почву, но почва ушла из-под ног, а цель оказалась изломана, исковеркана, и теперь впереди -- страх и неизвестность. Но еще теплилась надежда: вдруг произошла ошибка, вдруг после нового обследования, врачи не найдут ничего опасного и отпустят нас домой?!

Михаила Михайловича я отыскала в приемном покое возле смотрового кабинета. Он искренне обрадовался и представил меня дежурному врачу:

- Это моя сестра, которой можно полностью доверять.

Врач мне доверил:

- Больна почка, скорее всего ее придется удалить, так же запущена простата, но почка требует срочных мер. Потому после нескольких дней обследования последует операция. Вскоре мы поднялись с Михаилом Михайловичем на лифте в отделение урологии, прошли в указанную медсестрой палату 12. Осмотрелись: обычная, 4-х местная палата, светлая, в теплых солнечных бликах на голых, казенных стенах. Свободная койка только одна, вторая от окна, ее и занял мой писатель. Я выложила на тумбочку сок, бананы, йогурт, все, что купила по дороге. Я никуда не спешила, надеялась посвятить вечер моему кумиру, но время было вечернее, и Михаил Михайлович смотрел больше в сторону, на вопросы отвечал рассеянно и мне показалось, что ему хотелось побыть в одиночестве.

Возвращаясь домой, прокручивала все события этого нескончаемо суматошно-весеннего, насквозь пронизанного щедрым солнечным светом дня.

Утром я приехала к Нине, привезла ей пальто, шарф, портфель с бумагами и документами - все что передал мне Михаил Михайлович еще в приемном покое. У Нины уже были собраны сумки со всем необходимым для больницы. Загрузив пакеты в багажник, помчались в Озерки, но вот незадача, по дороге у моей машины сломалось сцепление. Откатили Гольф к обочине и пересели к частнику, в потрепанную пятерку. Смуглый водитель дорогу не знал, бестолково исколесил все Озерки, несколько раз чуть не попал в аварию, так, что мне приходилось мысленно ругаться: "Ну и баран, ну и "чайник", а вслух то и дело восклицать: "Стой! Стой! Тормози! Осторожно, помеха справа"!

Михаил Михайлович встретил нас в бодром настроении, из новостей не сообщил ничего нового: продолжается обследование, утром снова брали анализы. Горько пошутил:

- Прав был мой знакомый, говоря, "старость, - это когда вся моча уходит на анализы".

Все-таки присутствие Нины вызывало во мне напряжение, но зато я всегда знала, что им обоим никогда не надоедала тема животных, о кошках и собаках они могли говорить бесконечно. У меня дома была кошка Муська, наша общая любимица, ей уже исполнилось 10 лет, и о ней я решила рассказать, пока мы сидели в холле больничного коридора. Наша Муська тихая, себе на уме кошка. Она не выносит голые, неприкрытые одеждой человеческие тела и никогда не касается лапкой нашей кожи. Брезгует. За многие годы я научилась читать Муськины мысли и не сомневалась, что кошка, считавшая себя нашей маленькой копией, гордилась своей пушистой шерстью, а на нас смотрела с любовью, но снисходительно и жалостливо: ведь у нас, убогих, шерсть-то вся повылезла.

Михаил Михайлович просил меня привезти что-нибудь почитать, и я привезла свежие газеты и книги. По-деловому выкладывала их из сумки, одну за другой и поясняла:

- Вот эта, "Ибн Сина. Авиценна" - для чтения. Пусть великий эскулап поможет вам справиться с недугом. Вот эту читать не обязательно, - показывая "Джейн Эйр" Шарлотты Бронте, - ее достаточно держать в руках или положить под подушку. А вот эта книга - ваша собственная.

Я загадочно понизила голос и вынула из сумки красивый, подарочный, в глянцевой суперобложке том "Коктебельские берега".

- Здесь все о Волошине, о поэтах 20-х годов, стихи, рисунки, репродукции, фотографии, много фотографий. Давным-давно, - пояснила я, - я отдыхала в Коктебеле и купила эту замечательную книгу для вас. Хотела сразу же выслать, но сочла, что нежданная бандероль от навязчивой поклонницы вызовет только раздражение.

Чулаки принял мои книги, и потом, в последующие дни, повторял:

- Ты привезла мне замечательные книги!

В "Коктебельских берегах" я оставила свой автограф:

Любимому писателю Чулаки

Михаилу Михайловичу

от восторженной слушательницы.

Весна 2001 г.

И осталась весьма довольна надписью, да еще в книге нашелся засушенный голубой цветок с тех, выжженных солнцем, Коктебельских полей. Еще я принесла ему плейер с наушниками, и он мог слушать новости по радио и его любимую классическую музыку. Целую неделю писателю проводили обследование, и он не переставал удивляться, что проводит время в безделье и праздности.

Настал день операции. Ближе к полудню я заглянула в палату: кровать пустая, Нины нигде нет. Спустилась на лифте на несколько этажей ниже, побродила по темному вестибюлю возле двери с надписью "оперблок", потом снова поднялась в урологию и заняла очередь к кабинету заведующего отделением. Я уже знала, что оперировать Михаила Михайловича будет заведующий, и с его появлением можно будет догадаться, что операция закончена. Но пока заведующего не было, а очередь к его кабинету была внушительной. Даже когда он появился и стал вести прием, очередь не убывала: кто-то входил, не обращая внимания на ждущих, кто-то не выходил из кабинета по полчаса.

Нину я перехватила ее на пути в палату, усадила рядом. К врачу мы вошли вместе.

Заведующий урологией красивый, импозантный, сразу нас успокоил: "Операция прошла удачно. Михаил Михайлович в реанимации. Так положено. Диагноз тот самый, что предполагали, нужно, конечно, дождаться гистологии, но вряд ли будут какие-либо изменения. Прогноз такой: если за год не будет никаких сюрпризов, никаких ухудшений, то возможно, о плохом диагнозе можно будет забыть". Я не сомневалась, именно так и будет, и успокоенная, уехала домой.