Любовь с первой строчки (СИ)

Читателей пришло много, небольшой библиотечный зал был полон, но в первом ряду я сидела одна. Михаил Михайлович начал с того, что посадил Чернушку на стол, где она просидела два часа очень спокойно, постоянно чувствуя на себе добрые руки своего хозяина. Говорил писатель о любви к природе, к животным, о том, как его беспокоит отношение людей к окружающей среде, о странном пробеле в писании в виде недостающей заповеди "беречь землю". После выступления посыпались вопросы на разные темы: о политике, о космосе, о психике человека, меньше вопросов было о литературе и книгах. Жаль, но современная публика была знакома с писателем в основном по газетно-журнальной публицистике.

Я встаю и громко задаю вопрос о новом романе "Примус":

- Чему учит такая литература, что это за герои-авантюристы, помешанные на деньгах?

Чулаки улыбается, он понимает, вопрос явно провокационный, рассчитанный на полемику, быть может, скандальную полемику. Но спора не получается, и писатель просто отвечает, что он дает читателям шанс задуматься над поступками литературных героев и делать из прочитанного собственные выводы.

Творческий вечер подходит к концу, Михаилу Михайловичу дарят цветы, просят еще приезжать. А для Чернушки находится новая хозяйка, - добрая, интеллигентная женщина. В завершение всего - чаепитие в узком кругу, в соседней комнате, где беседа продолжается более непринужденно. Кто-то из слушателей задает вопрос:

- Иван Чулаки, известный американский переводчик, случайно не ваш родственник?

- Это мой племянник, - отхлебывая чай отвечает писатель. О своей русско-американской родне Чулаки если говорит, то всегда вскользь, без подробностей. С трудом выведала, что его старший брат Сергей с детства был увлечен английским языком, и уже в юности знал английский в совершенстве. Женившись на американке, уехал за океан, долгое время жил на Аляске, перебивался случайными заработками, потом переехал в центральную Америку.

- Почему вы не попросите брата издать свои книги в Америке? - спросила я его как-то, на что писатель ответил с усмешкой:

- Брат не воспринимает всерьез мое творчество, считает, что я впустую трачу время и лучше бы писал научные статьи.

Перед отъездом из Гатчины совершаем небольшую экскурсию по городу, и только потом выезжаем на Киевское шоссе. Все еще ярко палит солнце, кажется этот длинный, наполненный приятными событиями, день никогда не кончится.

При въезде в город, на Пулковском шоссе обгоняем колонну, сверкающих начищенными, никелированными деталями, старинных машин. Автомобили не спеша, с достоинством едут посередине дороги, в сопровождении ГАИ, их внушительные размеры и почтенный возраст - вызывают уважение. Зрелище необычное. Я беру левее, замедляю ход, приветственно клаксоню. Чулаки, прижав плотнее очки, близоруко щурясь, с интересом разглядывает машины и вдруг начинает перечислять все марки: "Это БМВ 32 года, это ЗИС, ..."

Округлив глаза, с недоумением взираю на моего кумира: "Михаил Михайлович! Вы все знаете, абсолютно все! Разве такое возможно?!"

Кошечка Капа тем временем, почувствовав окончание путешествия, невозмутимо выходит из укромного места. Хитрюга переждала время, опасность миновала, и она благополучно возвращается домой к прежним хозяевам. Все это произойдет двумя годами позже, а пока за окном лето 2000 года.

Глава 7.

Ледяной король.

Октябрь, ноябрь 2000 года.

Когда мой кумир сидел рядом, закрыв глаза, чужой, отстраненный - мне ничего не оставалось, как молча вести машину, не тревожа его расспросами или пустой болтовней. Лето кончилось, не сделав нас ближе ни на шаг. Мы могли долго беседовать в машине, в ожидании встречи с западной журналисткой, или провести весь день до самого вечера в поездке, колеся от одного питерского дома к другому, или часами бродить по Алесандро-Невской Лавре, заглядывая во все закоулки, наслаждаясь тишиной и буйной зеленью старых кладбищ, но после -- неделями не слышаться и не видеться, и я никогда не могла знать наверняка, состоится ли наше следующее свидание.

В середине октября я уехала в Вятку, и вернулась через десять дней. Перед отъездом мы виделись с писателем, и я хотела дать ему мамин телефон, но он высокомерно ответил: "Вот еще, в Вятку звонить?"

Вновь услышала его тихий, интеллигентный голос недели через две после приезда: "Анечка, если тебя не затруднит, в ближайшее время тебе нужно будет подъехать к Ленэнерго, оттуда отправимся в телецентр".

В телецентр! Наверняка Чулаки будет давать интервью, а я увижу со стороны как это происходит!

В назначенный день начала готовиться к поездке чуть ли не с утра. Вымыла машину, отдохнула, привела себя в порядок и выехала с большим запасом времени. Погода словно взбесилась: поднявшийся ветер кружил мелкую морось, вскоре мокрая круговерть обернулась беспросветной снежной метелью, ухающей, не дающей разогнаться и шептавшей: куда?! зачем?!вернись домой! На Софийской сворачиваю на заправку, и не выходя из машины, отдаю заправщику деньги. Заправщик медлит, я раздражаюсь, начинаю его отчитывать.

- Замок бензобака не открывается, - кричит он сквозь ветер, - очевидно кто-то ковырялся с надежде слить бензин.

Приказываю: "Ломай!"

Откатываем машину в сторону, парень возится с замком, а мне остается кутаться в шарф, бороться со штормовыми порывами и ждать.

Наконец замок поддается, и так удачно, что крышка под ним остается целой и даже закручивается. Пулей мчусь в центр. От Софийской до Садовой - путь не близкий. Сумрачно. Снег пригоршнями падает на лобовое стекло. Включаю на максимум дворники, фары, и наверное в первый раз иду на рисковый обгон. Перед улицей Марата, на перекрестке с Разъезжей, при красном светофоре резко торможу и чуть не задеваю бампер впереди стоящей машины. Крещусь, и трогаюсь дальше осторожнее. Уфф!

Проезд вдоль внушительного здания в стиле ампир, растянувшегося на целый квартал вдоль Марсового поля - уставлен дорогими авто, в основном иномарками. Втиснувшись в первый попавший промежуток, оставляю свой Гольф в стороне и смотрю на уличные круглые часы. Ровно шесть! Успела! Какая же я умница! Босс наверное где-то здесь, ждет. Бегу к подъезду, ярко освещенному фонарями. Народ уже активно выходит, двери постоянно открываются, но Чулаки еще нет. Продолжаю стоять у подъезда, боясь потерять своего кумира из вида, ведь машина припаркована далеко, и без меня с его плохим зрением найти ее будет невозможно.

Я озираюсь по сторонам, меня окружают красивейшие места Петербурга: Марсово поле, плоское как шахматная доска, унизанное фонариками и расчерченное лабиринтами дорожек - безлюдно, здесь хозяйничает лишь ветер. Суворовская площадь, обращенная в сторону Невы, вместе с торжествующим памятником полководцу взбегает чуть вверх к Троицкому Мосту; ровный луч Миллионной улицы с шеренгами аристократов-дворцов, устремляется к Дворцовой площади; золотые купола сказочного Спаса-на Крови, матово мерцают на фоне черного неба. Но мне не до исторических красот. Темно. В желтом свете круглых плафонов старинных фонарей пляшет липкая снежно-дождевая изморось. Время идет, а его все нет. Я мерзну, мысленно возмущаюсь, поглядываю на круглые часы над парадным входом. Его все нет. Машины отъезжают одна за другой. Терпеливо жду. Смотрю на выходящих мужчин: кто-то, покурив, возвращается назад, кто-то садится в иномарку, отъезжает, кто-то уходит пешком, нахлобучив на глаза шапку, подняв повыше воротник.

И тут я себя ловлю на мысли, что не замечаю никого, не вижу ни одного мужчины, который привлек бы мое внимание. Вся моя суть настроена только на моего кумира и готова воспринимать его одного! Если б сейчас вышел Чулаки! Вот он настоящий Босс, Король! Неспешная походка, прямая спина, седые волосы, чуть надменное непроницаемое лицо, в руках портфель.. Его аристократизм -- настоящий, природный, переданный немецкими предками. Ну, где ты, Чулаки?!! Я замерзла, устала ходить туда-сюда, вглядываясь в лица, устала слушать недоброе предчувствие и тревогу. Поднимаюсь по ступенькам подъезда и открываю дверь. В просторном холле тепло, светло, несколько шагов -- и упираюсь в проходную.