Калейдоскоп

— По делам службы, инспектор!

— Вот именно…

Комиссар смекнул, что сейчас не время для воспоминаний. Открыл несгораемый шкаф и выложил папку на стол. Я тыкнул в нее пальцем:

— Скверное дельце, а?

Подмухел притворил окно.

— Очень.

С деланным интересом я листал протоколы, рапорты, информации, донесения, счета. Мундир мундиром, но не ощущал я себя полицейским. Мое прежнее независимое существование приводило меня к умеренной критике полиции. Сколько раз задумывался над газетой: ищут, ищут, а поймать не могут. Дурни. Теперь из-за этого чертова будильника я попал в свои же сети. Оказался по ту сторону барьера. Знать бы, кого ловят в провинции.

— Ну, добро. Подмухел, вот этого я не понимаю. Послушайте: «Нынче в ночь, с пятницы на субботу, сызнова в лесу говорило». Подпись: «Лепус». Кто таков этот ваш Лепус?

— Лесничий, но… — комиссар скривился и пальцем покрутил, над носом, — увы, чуток того. Мы концентрируем любую информацию, так как след обрывается в лесу.

— За лесом я приметил железнодорожную станцию. Что говорит расписание движения?

Подмухел чувствовал себя уязвленным.

— След теряется по  э т у  сторону леса. Пятьдесят шагов вглубь, ни метра дальше. На пятидесятом метре обнаружена сумочка погибшей женщины за номером XI. Я посчитал употребление римских цифр более тактичным.

— Согласен. Пятьдесят метров и ни шагу больше. Что собаки?

— Ничего. И псы, и не псы — ничего… — Подмухел пододвинул фотографию и неожиданно взорвался. — Никогда ничего у нас не гибло, и вдруг получай! Двенадцать человек за месяц!

— Да ведь это дюжина, — проронил я достаточно сурово.

— Шесть пар, тютелька в тютельку, — ввернул сержант.

— Давайте карандаш. Подсчитаем. Двенадцать человек, недель — четыре. По трое на каждую?

— Точно, по трое, — отвечали хором комиссар, сержант и постовой.

— Многовато, коллега Подмухел, право, уж очень много.

— Я подавал рапорт, дело запутанное и гнусное.

— Двенадцать человек вошли в лес средь бела дня и что?

Комиссар развел руками.

— Сквозь землю провалились?

— В земле их нет. За это ручаюсь.

— Так улетели? Испарились? Растворились в воздухе без остатка?

— Точно подмечено, инспектор.

— Вообще-то говоря, — вставил сержант, — коль это не ковы-ковоньки, то невесть что и есть.

Подмухел ужаснулся, бросил на него грозный взгляд. Мне улыбнулся извиняясь. Видать, живут они запанибрата.

— Глупости, чушь.

Сержант с виду был не простак. Назло комиссару я его ободрил:

— Докладывайте смелее…

— Раз наш, тутошний, шел берегом реки…

Я посмотрел на комиссара, тот подтвердил:

— Точно, река имеется.

— Есть, следовательно, и берега. Дальше!

— Значит, шел он берегом, не прошел и ста шагов, как река спрашивает человечьим голосом: «Не знаете, который час?» Этот, кого спросили, заорал: «Скоро двенадцать!» — и бегом в город. За час все об этом узнали. Потом выяснилось, что не река спрашивала, который час, а дамочка одна. Купалась нагишом, чужого парня и застыдилась. Вода в реке чистая, такая прозрачная, камешки можно сосчитать, инспектор.

— А где эти ваши ковы-ковоньки?

— Поначалу все шумели, мол, они. Чему ж еще быть? Река спросит: который час? Ковы и только.

Подмухел торжествовал.

— Браво, сержант. Теперь инспектор в курсе. Думал было, на простофиль напал.

— Когда это произошло? — продолжал я как ни в чем не бывало.

— Давно. Та дамочка уже внуков нянчит.

— Любопытно. Весьма любопытно.

Постовой сгорал от нетерпения. Разрешил я и ему выговориться.

— Шла одна тут по полю против солнца. Смотрит, а две груши-дички в мяч играют. Застеснялись ее и перестали. Мяч куда-то запрятали. Она сама рассказывала. Выяснилось, у докторова сына на том поле новый футбольный мяч потерялся. Слух и пошел, что, мол, очередные ковы.

— У сына доктора тоже внуки?

— Шустер парень. Переходит из класса в класс на одних пятерках, — вмешался комиссар.

Я вернулся к изучению документов дела. Подмухел тревожно ходил взад-вперед, но я оправдывал это беспокойство естественной робостью в присутствии начальства. Я должен был отдать комиссару должное. Ничем не пренебрег. Местная полиция сделала все, что в ее силах. И несмотря на это…

— Двенадцать человек исчезли бесследно. Мотивы не установлены.

— Мотивы отсутствуют, — поправил комиссар.

Акт подтверждал его слова. Гибли люди, но не гибли вещи. Драгоценности и деньги лежали на своих местах. Ничего не исчезло. Было изучено прошлое погибших, проведен опрос среди знакомых, установлены склонности и слабости. По этому случаю всплыли на поверхность пикантные детальки и маленькие пакости, которыми так называемые приличные люди привыкли разнообразить монотонность жизни. Обильный материал был провеян полицией. Результат: куча сплетен, ни единой улики.

Для полного спокойствия сменили персонал пансионата, в котором жили погибшие. Тихий пансионат напоминает в эти часы улей. Повар, поварята, горничные, садовник, начальница и даже дочка начальницы были тактично заменены сотрудниками полиции. Из старого персонала уцелел лишь портье.

Комиссар отдал приказ прочесать лес, рощи, огороды, сады, поля, луга, дороги, тропы, придорожные канавы и лозняк у реки. Специальные наряды следили за железнодорожной станцией, перетрясали багаж, заглядывали в лица, дергали за бороды и усы. С колокольни костела агент в бинокль наблюдал дальнюю околицу. Суровее, чем обычно, контролировались телеги и механические средства передвижения. Подмухел привел в действие гигантскую машину. О любой мелочи — рапорты и отчеты, что свидетельствовало о четком функционировании машины.

— И ничего. Ни единого следа. Результат нулевой. Огромная мельница мелет сорняк.

Комиссар склонил голову.

— Сколько у вас людей?

— Один плюс еще двое. Итого со мной трое.

Я сорвался со стула.

— Подмухел, что за шутки? Трое? А эти, эта мельница?

— Привлеченка.

— Дорогое удовольствие. Кому-то придется оплачивать. Кому? Подмухел!

— Финансы, инспектор, есть финансы. Мы у себя рассчитываемся по-хозяйски. Сегодня люди нам, а завтра мы им… И кой-как концы с концами сходятся.

— А воз и ныне там… в лесу.

— До леса следы четкие, как шоссе. А там хоть плачь. Ищейки вертятся по кругу. Земля вся перерыта. Ни туда, ни сюда. Не за что зацепиться. Ничего, ничего, ни-че-го.

— Были, пропали. Пропали без следа. Улетели. Как — полиции невдомек. Что это значит? Объяснение должно быть.

Полицейские молчали. Повесив головы, изучали носки ботинок. Я догадался, о чем они мыслят.

— Итак, что? Ковы? Ковы-ковоньки?

— Наш человек! — рявкнул сержант.

— Так да здравствует, ура, ура! — тотчас вслед за сержантом заорал постовой.

Комиссар схватил меня за плечи и, несмотря на протесты, расцеловал в обе щеки.

— Спасен! Сегодня я должен был подать рапорт об отставке… — Подмухел выдернул из папки клок бумаги и разодрал на кусочки.

— След обрывается в лесу. А в лесу что-то говорит по ночам… Вот и зацепка. Я хотел бы услышать ваше мнение о лесничем Лепусе.

Комиссар впал в задумчивость на несколько минут, рассудил, что уместно отделаться общими фразами.

— Лепус слывет чокнутым, в молодости будто свалился в погреб на кучу свеклы. Не лечился, не судился. Отчетность, как говорится, в ажуре. Деревом больше, деревом меньше, кто разберется? И грибы у нас не считают.

Сержант:

— Тертый, шельмоватый. Его вся округа знает. Ушлый. О, еще какой ушлый.

Постовой:

— Лепус? Хо-хо… Знает штучки.

— Какие?

— А такие, разные. — Постовой раскидывал мозгами минуту и повторил: — Разные.

Комиссар:

— Факт, о Лепусе каждый судит по-своему.

— Поэтому я хотел бы с ним переговорить.

Комиссар дал указание сержанту. Сержант крикнул постовому:

— Лепуса к инспектору, одна нога здесь! Выдь на двор и покличь. Он в сквере пиво пьет. Повестку завтра получит.