Калейдоскоп

Рыбки боятся не очень долго. После краткого замешательства они вновь собираются в стаи и опять начинают подбираться быстрыми как взгляд зигзагами. И игра возобновляется. Игра, а может быть, не игра? Пугая рыбок, мы сосредоточиваем на этом все наше внимание, что является само по себе обстоятельством очень важным, придает голове модный наклон, а также доставляет нам художественное наслаждение. Вода полна серебряных неспокойных бликов — это действительно красиво и стоит трудов.

Я развлекаюсь по-своему. Выбираю место потише. Становлюсь на одну ногу. А вторая, пальцами которой я слегла опираюсь о дно, находится в постоянной готовности. Стою и наблюдаю. Я жду терпеливо, пока рыбки не подплывут. Я не размахиваю руками и не кричу. Когда какая-нибудь большая туча наползает на солнце и вдруг становится холодно, я удерживаюсь от чихания и кашля. На гусиную кожу внимание не обращаю. Пугать рыбок мне это совершенно не мешает.

Я слежу за косяком. Он снует беспечно и смело, делает вид, будто меня не видит. В конце концов им овладевает любопытство. Вот они уже ближе. Рыбки пронеслись где-то возле колена, почти коснулись икр и вернулись. Теперь они спокойно плывут широким полукругом. Внезапно перед рыбьими носами разверзается ад водоворотов, огромных волн и подводных сотрясений. Рыбки убегают сломя голову. Какое наслаждение!

Поблизости, но на достаточном все-таки расстоянии, потому что каждый хочет пугать своих рыбок сам, стоит чернявый толстяк в полосатом костюме. Толстяка я не знаю. Костюм совершенно дурацкий: в вертикальную полоску! Кто на рыбную ловлю надевает костюм в полоску?

Полосатый копирует мою методику. Ничего не получается. На одной ноге он стоять не умеет. Поэтому он пугает рукой. А это никакое не пугание. Рыбки убегают, прежде чем толстяк опустит ладонь. Полосатый кусает губы и глотает слезы. Что поделать, он слишком толст и не слишком ловок. Время от времени я Полосатому улыбаюсь. Пентюх, он и есть пентюх, но кто знает, что под полосками?

— Это пираньи? — спрашивает с берега женщина в широкополой шляпе зонтиком.

Я мотаю головой, давая ясно понять, что маленькие рыбки с пираньями не имеют ничего общего.

— Мне хочется присесть. Если бы я наткнулась на пиранью, я была бы очень расстроена. Главнокомандующий приезжает в восемнадцать ноль-ноль. Я не могу показаться ему на глаза наполовину съеденной, то есть только с верхней частью фигуры. Вода притягивает меня и одновременно отталкивает.

Я отвечаю ей.

— Тогда не приседайте, если у вас такое предчувствие.

Поскольку ее приседание было мне по многим причинам не на руку, я сказал, что среди невинных рыбок вертится подозрительный экземпляр, похожий на тех, которые залезают в любое встреченное отверстие. Вытащить его оттуда очень трудно, потому что острые жабры впиваются как крючки.

— Это тоже было бы ужасно.

— О, конечно.

— Но я вынуждена.

Мне на помощь пришел Полосатый.

— Марш отсюда! — крикнул он. — Туда, за дюну!

— Да, что-то на нее похожее. Я не знала, что вы супруги.

Дама в огромной шляпе поспешно ретировалась. Исчезли и напуганные шумом рыбки.

— Как вымело, ни одной!..

Полосатый выругался и посмотрел на дюны испепеляющим взглядом.

— По всем приметам вечер будет холодным. Небо хмурится, жди ветра. Погода не для рыб.

Полосатый тихо свистнул. Потом приковылял и представился с некоторым оттенком униженности. Явление это достаточно распространенное. Мы инстинктивно тянемся к людям, которые что-то знают точно.

— Будет ветер, — повторил я.

Стоя в воде, мы наблюдали, как небо покрывалось тучами. Тучи плыли с севера. Они двигались высоко, создавая широкий темный вал.

— Тучи чужие.

Полосатый открыл рот. Я попросил его минутку потерпеть.

— Не рассчитывайте, что я отвечу на тот вопрос, который, как я вижу, вы собираетесь мне задать. Я узнаю чужие тучи так, как узнают ворон, прилетающих к нам с началом зимы. Открываю окно и вижу чужих птиц. Я в этом уверен, потому что вороны, сидящие в саду, другие. Эти тучи тоже другие.

Похолодало и потемнело. Солнце заслонили тучи. Они неслись со все большей скоростью. Небо клубилось, дымилось. Внизу царила тишина. Это была томительная тишина, как перед бурей. Внезапно яркая вспышка разорвала завесу. В тучах образовался узкий «коридор», открывающий голубое небо. Светлая полоса достигала горизонта. В следующую минуту я заметил три новые вспышки. По обеим сторонам «коридора» появились круглые «дыры». Количество вспышек соответствовало количеству «дыр». Сквозь «дыры» виднелось чистое небо. Несмотря на непрестанное движение туч, «дыры» сохраняли свою правильную форму. На какой-то момент тучи столпились, как если бы их задержало какое-то невидимое препятствие. Состязание длилось недолго. Несколько ослепительных вспышек ударило в колеблющийся вал и разорвало его в клочья. Через секунду тучи пошли назад, на север. Беззвучные вспышки гнали тучи до самого горизонта. Над нами светило солнце. Кое-где еще плыли остатки туч, быстро поглощаемые чистым небом.

— Мне кажется, — сказал я, потирая озябшие плечи, — что мы были свидетелями серьезного столкновения и не рядового успеха.

Полосатый тактично молчал.

— Я думаю, что у нас уже давно идет война. Только об этом не сообщают.

Полосатый был удивлен как ребенок.

— Война? С кем это у нас война, господин хороший?

— Вы оперируете устаревшими понятиями. Прошли времена, когда войны вели «за что-то», «с кем-то» или «против кого-то». Поэтому я сказал «у нас война» так, как говорят «у нас хорошее лето». Война в нашем климате стала пятым временем года или дополнительным месяцем в календаре. Мы имеем дело с «войной вообще», то есть войной внешнего порядка.

Полосатый хотел было рассмеяться. А кончилось цоканьем зубов. Для того чтобы согреться, мы сделали несколько приседаний.

— Раньше «дыры в небе» фотографировали. Снимки помещали в газете и показывали в кино как курьез, который может заинтересовать публику. Сегодня «дыры» явление такое же распространенное, как радуга после грозы. Одновременно вырастает количество явлений, на которые мы не можем найти убедительного ответа. Поэтому мы теряемся в догадках и, чтобы не потеряться окончательно, для психологической разрядки пугаем маленьких рыбок. В поисках объяснения из всех вариантов, которые приходят мне в голову, я выбираю вариант наименее правдоподобный. И именно тот, который на первый взгляд кажется абсурдным, через некоторое время оказывается ближе всего к правде. Что вы на это скажете? Ничего? Ну, тогда еще несколько приседаний. Вы подумайте. А я тем временем помассирую икры.

— Уважаемый, — сказал я через минуту, — если сумасшедшие притворяются нормальными и, что еще хуже, велят окружающим считать себя таковыми, то что должен делать человек действительно нормальный? Он должен притворяться сумасшедшим, потому что если он затеряется среди этих псевдонормальных, то автоматически тоже станет сумасшедшим. Ясно, n’est ce pas? [4] Мне кажется, вы француз, не правда ли?..

— Э, нет. Я двоюродный брат Главнокомандующего. Мой двоюродный брат прибудет в восемнадцать ноль три.

Полосатый хвастался родством, но взгляд его был направлен куда-то в сторону. Главнокомандующий был сегодня фигурой третьестепенной, и его авторитета могло хватить только на то, чтобы вызвать локальную войну и под ее предлогом перемолоть на рыбную муку несколько миллионов людей. Несколько десятков миллионов он уже не мог ни при каких обстоятельствах. Со старых времен у него остался список секретных телефонов и домашние адреса сановников. Никто не допускал, что в будущем Главнокомандующий дослужится до чего-нибудь бо́льшего.

— Наверняка ваш двоюродный брат привезет новости, — утешил я толстяка. — Высшие военные чины обычно много знают… Вам он расскажет.

Мы расстались сердечно, раскланялись. Вечером я встретил Полосатого снова. Он расхаживал по салону. Его жена сидела на диване. Я спросил о новостях: