Калейдоскоп

Выкручивался, мерзавец, отказывался. Притворялся, что ему яйца вредны. Но я взялся за него как следует, и он съел два яйца, проглотил их как индюк. Потом опять вжался в угол и осоловевшими глазами уставился в пейзаж.

— Да, конечно, красивые края, хотя я лично люблю местность более гористую. Равнины монотонны. Люди, как вам известно, делятся на сторонников гор и на энтузиастов моря. Это деление естественное, всякое другое — искусственное. Я предпочитаю горы. А вы? Говорите откровенно. Если бы все люди были одинаковыми, было бы ужасно скучно. И не было бы ни рыбаков, ни моряков. Одни горцы! Забавно. Я горячо агитирую вас за горы. Воздух, виды, кровь очищается и кора головного мозга дышит полной грудью. Море тоже хорошо, но на мой вкус слишком низко. Икота? После яиц? Абсурд. Может быть, кто-нибудь вспоминает, а может, это сердечное. Я забыл о соли, соль на сердце действует плохо. Отводит воду. Как у вас с сердцем? Средне, да? Ну, давай еще по яичку на здоровье! Очищу и посыплю солью и перцем. На яйцах мир стоит, хоть это кажется и смешным. Пошло? Ну, я же говорил. Сейчас хорошо бы кофе. Термос пустой… На станции сбегаем в буфет. Теплое пиво поставит вас на ноги. Где здесь ближайший буфет?.. Сейчас скажу. Лесок, там деревня, над деревней башня костела. Все сходится, еще немного и станция. Эти места мне знакомы. Пришлось повоевать… Вам, кажется, тоже? Все седые отбарабанили свое. Вот и мост. Раньше был деревянный. Сколько здоровья мне стал этот деревянный мост! Последний мост на реке. Все остальные взорвали саперы. Вы слишком хлюпкий для сапера…

— Интересно, — буркнул болтун, пользуясь небдительностью икоты.

— Да, очень, очень. Подъезжаем, уважаемый, к той деревне с колокольней. Ночь, холод. Отступаем, но отступаем в порядке и спокойно. Впереди наши отряды, а сзади сильное прикрытие. Ночь, в воздухе покой. Запах отличный. В сапогах навоз. Вдруг — выстрелы. Стучат винтовки, потом пулеметы начинают подливать масла в огонь. Колонна сходит с дороги. Садимся в кювет. Жужжание длится несколько минут. Лотом удаляется и затихает. Входим в деревню. Деревня ничего себе. Я вхожу в каменный дом. Заглядываю на кухню — что за сюрприз! Вы тоже старый солдат, вы поймете и оцените. В печке огонь бузует, а на плите, в горшке, подпрыгивает курица величиной с индюка. Бульон свербит в носу. В животе уже слышна серенада. Дом пустой. Хозяев распугали выстрелы. Возле горшка военная ложка. Под стеной вещевой мешок и какие-то военные манатки.

— Горшок голубой.

— Голубой, — согласился я неохотно, потому что я не люблю, когда меня перебивают. — Съели мы курицу, запили бульоном. Парим ноги, сушим портянки, хвалим деревню и ложимся наконец спать. И тут вдруг вопли, тревога. Что оказалось? Какой-то проклятый кретин поджег на реке мост. Вместо того чтобы поспать пару часов, взяли ноги в руки и айда искать переправу. Бродили целую ночь. Зубами вытаскивали из воды снаряжение. Вот видите, и один идиот может людям попортить крови. Даже на войне.

— Он поджег, потому что ему приказали.

— Икота прошла, поздравляю.

Болтун покраснел.

— Сжечь мост — это не шутки. Ни взрывчатых веществ, ни бензина, ни нефти. Дают тебе пару снопов соломы, ведро смолы и говорят: «Поджигай». Семь потов с нас сошло. В моем распоряжении пять людей и ни одного сапера. Потому что я, извольте знать, стрелок, а не сапер. Это был мой первый мост в жизни. Кто дела не знает, не должен обзывать людей кретинами.

— Надо было ждать, пока ситуация прояснится. Вы же знали, что мы идем за вами? Вы думали, что у нас ночью выросли крылья и мы со всеми пожитками на другой берег перепорхнем?

— Перестрелка выглядела грозно. Говорили, что вас разбили и от переправы отбросили.

— На то и война, чтобы стрелять. Уланы полезли на свою пехоту и, прежде чем договорились, сделали несколько приветственных выстрелов. Вот и вся грозная перестрелка. Хороший солдат сам производит грозные выстрелы. Так меня учили. Неприятельские выстрелы ему до одного места.

Болтун был свекольного цвета.

— Хорошо умничать с того берега.

— Да?.. Послушайте. Надо было выслать патруль и обследовать берег реки. От страха у вас ум за разум зашел.

— А почему пошли в сторону? — заорал болтун. — Почему не выслали разведку в направлении зарева? Мост горел как из милости. Ребенок мог загасить.

— Ладно вам. Все были уверены, что неприятель разогнал вас на все четыре стороны, вышел к реке и поджег мост, чтобы обезопасить себя от нас. И еще я вам скажу: война — это занятие для взрослых. Оставим детей в покое. Ребенок не для того, чтобы после вас мосты гасить, уважаемый бывший стрелок.

Тем временем поезд выехал на мост. Под ним промелькнула река, грязная, как помои. Мы со свистом приближались к станции, где нас ожидала пересадка. Портфели с полки мы стаскивали молча.

Болтун заметно обмяк. Сказал примирительно:

— Мы квиты. Вы съели мою курицу и позаботились о рюкзаке. В нем было полбанки тушенки и плитка прессованного кофе.

— Возможно. Кофе при случае я вам поставлю. Курица в бульоне мост не сквитывает. Мост, это, знаете ли, мост. Мосты и до войны на улицах не валялись.

Я хотел добавить еще несколько слов, но болтун схватил портфель и выбежал вон. Я избавился от болтуна по-хорошему.

Пересев в местный поезд, я поехал дальше. Родных я застал в предпраздничных хлопотах. Они натирали полы мастикой.

— Я только за тазом, — объявил я, целуя всех по очереди. — Не обращайте на меня внимания, дорогие.

Я сел за стол и, для того чтобы избежать церемонии, добавил:

— У вас всегда была отличная свекла с хреном. Постной свининки я, может, и съел бы кусочек, но ничего не ищите специально. Пусть кто-нибудь из ребят сбегает за елкой, а вы садитесь, потому что я не принес угля, чтобы самому сидеть. Расскажу, как я ехал… Вынесите эти тряпки и бутылки. Скипидар со свининой не в ладу. Тарелка есть, вилка есть, нож есть… Меня учили, что тут должна стоять рюмка. Вот, пожалуйста, нашлась и рюмка. Садитесь, зимовать у вас не собираюсь. Кто хочет слушать, пусть не откладывает на завтра. У вас нет скатерти. Этот замучил меня простыней: странные на ней пятна, видите ли. Значительно лучше и приятней, чем некоторые. А со здоровьем как? Физиономии вытянутые, скривившиеся. Наверно, опять требуха? Ну, так под требуху… Ну, что с елкой? Может, кто-нибудь сбегает за парнем и напомнит. А теперь слушайте. Ну кто там так галдит? Пылесос? Позор! Я должен перекрикивать машину. Ну, поехали мы значит. Вроде едем, но останавливаемся у каждого семафора. Вот я и думаю, что приключится на этот раз, потому что в поездах всегда что-нибудь случается…

Я рассказываю, а родичи сидят как кролики, слушают. Я прерываю на минуту рассказ, напоминаю:

— Таз вычистить, а то стыдно из порядочного дома в другой город грязь возить.

Потом я возвращаюсь к теме. Принимаюсь песочить болтуна. Объясняю родичам, что и как, потому что в каждом рассказе должна быть мораль, как в маринованной сливе косточка.

Перевел Вл. Бурич.

КАРНАВАЛ

Вначале она все время говорила: «Ну, пожалуйста…» — напевала марши и вальсики, ссылалась на устав. Звали ее Фумарола, она была сержантом морской пехоты, ее новый мундир пах нафталином.

Мы познакомились на карнавале. Среди искрящихся раскаленных белых стен, под лазурным небом, среди розовых и алых цветов, на фоне сотни оттенков зелени, я рассказывал Фумароле о Соломоновых островах.

— У каждого есть свой остров счастья, — шептал я, гладя ее смуглую руку, — и ничего с этим не поделаешь.

В сумерки короткие тропические ливни барабанили по крыше. Ночи были влажными и душными. Небо позолочено блеском звезд. На лицах блестели капли пота. Тогда я так себе представлял росу любви. Я все с большим воодушевлением рассказывал о далеких островах. Фумарола молчала. В какие-то моменты она становилась мне такой же далекой и чужой, как эти чертовы острова, о которых я говорил с упорством маньяка.