Хуан Дьявол 3 часть (ЛП)

- Да, грохочет земля, но море спокойно, по которому мы можем пройти. Если случится землетрясение, если этот город, нагроможденный золотом, сотрясется до самых недр, то все упадет и вернется на круги своя. Иногда тот, кого вы зовете Богом, должен протянуть руку над миром и стереть все.

- Ты полон ненависти, Хуан, – посетовала Моника с глубокой болью.

- Не думаю. Раньше, да… Раньше корни моей ненависти были пропитаны желчью, даже когда я казался веселым моряком, готовым смеяться и напиваться в каждом порту. Теперь внутри меня что-то изменилось, наверное, в этом твоя вина, Святая Моника. Теперь моя ненависть – возмущение против несправедливости и зла. Негодование к тем, кто топчет других, держит в руках хлыст на плантациях или в казарме, начиная с дворца губернатора или коня надсмотрщика. Гнев и страстное желание устранить скверное, изменить его, свирепое желание установить справедливость кулаками. Да, Моника, я полон чего-то, от чего бурлит кровь. Раньше была ненависть, злоба; теперь что-то более благородное: желание бороться, потому что на нашей земле станет лучше, появится надежда, что уже завтра…

- Завтра что?

- Ба! Безумства!

- Пусть безумства, расскажи о них, Хуан, чтобы я заглянула в твою душу, узнала, что ты там скрываешь, чего желаешь.

- Ты будешь смеяться, если я скажу, что хочу ребенка? Не одного… Детей… много детей, которые вырастут и увидят лучший мир, достигнутый вот этими руками.

- Ты самый лучший мужчина на земле, Хуан Дьявол!

Белые пальцы Моники погладили грубые загорелые руки, которые Хуан соединил в выражении силы и нежности; они проскользнули по шраму, который однажды поцеловали, след кинжала Бертолоци, а затем поднялись выше, чтобы приласкать взъерошенные волосы моряка, словно внезапно она перестала в нем видеть сильного и сурового человека, поднявшегося против напастей, а лишь видела грустного беззащитного ребенка, жертву темной мести, с которым дурно обращались и обижали. Снова, как в светлое утро в каюте «Люцифера», ее глаза наполнились слезами. Сотни раз ожидаемый, благословенный час, когда упали маски гордости, охвативший две души. Хуан пытался защититься в последний раз:

- Вышла луна и море успокоилось. Сядем в лодку пораньше. Мы поставили на карту все.

- Да, Хуан, все. Но прежде чем отправиться в приключение, которое может стать последним, спустимся на пляж и, возможно, посмотрим на небо в последний раз.

- Капитан… Капитан! Капитан… Сеньора Моника! Где они?

- Здесь, Колибри! Беги быстрее! – позвал Хуан. И тихо предупредил: – Что-то случилось, Моника.

- Ай, капитан! Ай, хозяйка! – пожаловался Колибри, запыхавшись от поисков. – Уже час я вас ищу, и никак не найду.

- Почему? Зачем?

- Все люди столпились на пляже, у лодок, готовых выйти в море.

- Ладно и что? – удивился Хуан. – Там, где я велел им быть.

- Да, знаю, хозяин. Но они стоят не потому, что вы приказали; наоборот…

- Наоборот? О чем ты? – спросила Моника.

- Они спорят, ругаются. Хотят разделить все лодки, которые приказал капитан собрать, и скрыться на них.

- Они что, сошли с ума? – поразилась Моника.

- Как спятившие, моя хозяйка. Много напуганных, плачущих женщин и…

- Там нет Сегундо? – перебил Хуан.

- Да, есть. Даже хуже, хозяйка. Сегундо среди тех, кто хочет разделить лодки и не плыть «Люцифере». Говорят, вместо того, чтобы ехать так далеко, они высадятся вон там, чуть ниже, и попытаются взобраться в гору.

- Но там солдаты! Их арестуют! – предупредила изумленная Моника, не в силах понять.

- Естественно! И говоришь, что Сегундо…? – спросил Хуан.

- Сегундо сказал, что «Люцифер» утонет, когда вместит всех людей.

Хуан вскочил, его глаза сверкали. Он колебался лишь секунду. Затем взял Монику за руку:

- Пойдем. Посмотри, волны опустились. Благоприятная возможность и нужно ей воспользоваться. Мы не можем терять ни минуты.

- Но если они откажутся последовать за тобой, Хуан?

- Последуют те, кто достойны быть спасенными.

Втроем они прибежали на пляж, где кружились люди; сильный и властный голос решительно приказал:

- Всем в лодки! Настал час! Женщины и дети первыми! Мужчины, толкающие лодки, запрыгивают потом! Чего ждете? Не слышали? Ты, Мартин, двигай людей к лодке! Ты, Угорь, со своими людьми в воду! Хулиан, готовы!

Как будто голос рассеял сомнение, как будто его присутствие имело дар воодушевлять мужество, его голос подталкивал одного за другим, и первые три лодки вошли в воду. Только Сегундо стоял неподвижно, скрестив руки, словно его мучало жестокое сомнение, а рядом с ним стояло несколько рыбаков, которые должны были сесть в последнюю лодку, и они избегали взгляда Хуана.

- Простите, капитан, но эту лодку мы оставим.

- Оставить себе? Что?

- Вы знаете, капитан. Думаете, я не видел, как Колибри предупредил вас?

- В таком случае, это правда, и именно ты, Сегундо… Ты…

- Сожалею, капитан, но у меня семья, для которой моя смерть имеет значение.

- Ты боишься, ты… ты…? – сомневался Хуан с нарастающим гневом.

- Я не боюсь умереть в сражении, но вы хотите, чтобы мы упали в яму с головой. Я предпочитаю сдаться солдатам! За это нас не убьют.

- Тебя прижали хуже животного.

- Из тюрьмы выходят, а из моря никто не выйдет. Если бы мы поехали одни…

- Замолчи! Замолчи и сядь в лодку!

- Мы не поедем, капитан! А вы подумайте. Я вам говорю, сеньора Моника. Останьтесь вы с нами, с вами ничего бы не случилось, вам незачем прятаться, и если предпочтете надежность Сегундо Дуэлоса…

- Я предпочитаю ненадежность Хуана Дьявола, – с легкой усмешкой ответила Моника. – Идем, Хуан!

- Отчаливаем по одному, – приказал Хуан. – Гребем веслами сотню метров от берега, а там ждите мою лодку. Колибри, отдать концы! Сможешь?

- Ясно. Теперь я второй на «Люцифере», капитан, правда?

Три лодки, соединенные длинными досками, защищенные плывущими бочками, вошли на гребень волны. Хуан поднял на руках Монику и посадил в маленькую лодку, которую уже отвязывал Колибри. Его мучило левое плечо. Только теперь он вспомнил о ране, но мгновение – он вошел в воду и взял весла.

Как черная махина, Мыс Дьявола остался позади. Моника сидела перед ним. Сначала слабый свет луны неясно освещал белую фигуру, затем темнота опустилась полностью. Черный занавес заслонил звезды, погасил линию серебряного пролива. А волны, минуту назад спокойные, запрыгали, как конь, вставший на дыбы. Вскоре темная ночь осветилась пучком пламени, гигантским факелом сверкнув на вершине Мон Пеле, и разорвавшись в воздухе, как фонтан жидкого огня, ручей лавы покатился с горы.

14.

- Янина, что это? Я видела из окна, как горел дом.

- Это гора, вулкан. Сеньора видела вспышки пламени. Он еще сверкает во дворе! Черное небо покраснело.

- Но земля не дрожит. Не дрожит. Как будто взрыв.

- Нет, сеньора, это гора. Я не говорила, что это гора?

София Д'Отремон встала с кровати, подбежала к ставням спальни, выходящим во двор, и в просторной комнате, в густом полумраке, все смотрела на раскаленную реку лавы, которая скатывалась с крутого холма, прыгая через камни, обходя любое препятствие. Затем с беспокойством обернулась:

- Где мой сын? Где Ренато? Он вышел? Я слышала, как он позвал Сирило; потом экипаж уехал, и могу лишь предположить, куда. Его жизнь крутится только вокруг этого проклятого Утеса Дьявола.

- Теперь нет, сеньора. Сеньор Ренато получил бумаги из Епархии. Кажется, он получил желаемый ответ.

- Аннулирование брака Моники? – удивилась София. – Невероятно! Прошло мало времени!

- Думаю, Его Преосвященство очень помог, сеньор Ренато очень признателен ему, сказал, что поблагодарит его перед отправлением в Фор-де-Франс, к губернатору.

- Мой сын поехал в Фор-де-Франс? – спросила София, все более недовольная и изумленная. – И ты так долго ждала, чтобы сообщить мне, глупая? Ай, Боже мой, Боже мой!