Замыкание (СИ)

Григория воспитывала бабушка. Он уже в первом классе знал много стихов Пушкина. Прочитал всю русскую классику и хорошо разбирался в мировой литературе. И еще владел двумя языками: немецким и французским. Бабушка сидела на скамейке, наблюдала, как внук копался в песочнице, и вела с ним беседы на французском языке. Летом внука закаливала. Утром и вечером, перед закатом, ставили голого на газон, посреди двора, обливала холодной водой, обтирали и подставляли солнцу, сначала задом, потом передом. Ровно загорело плотненькое тельце.

Утром он спокойно выстаивал положенное время, а вечером пьяная Дуся высовывалась в форточку и кричала на весь двор: "Ты что, старая, тут стриптиз устраиваешь! А, ну, прикрой х... мальцу".

Гертруда по-королевски не замечала криков черни.

И еще они держали козу, чтобы мальчика поить козьим молоком. Доил козу дед. Григорий за десять школьных лет ни разу не пропустил уроки из-за болезни. У властной бабки Гертруды вырос альфа-самец, как называла его Марго.

Не чувствуя ничего такого, ностальгического, ну, жила, теперь живет в другом месте, - Софья повернула на улицу Железнодорожников, еще более древнюю, чем улица Энтузиастов. В одном из бараков с огородиками когда-то жила молодая проводница поезда Свердловск - Симферополь, и Софья через нее передавала сыну посылки.

Сейчас окна и двери забиты щитами, а на заброшенных огородах росли молодые ели и березы. Густой кустарник прикрывал мусор и разрушенные временем сараи и курятники. Не было табличек улицы и номеров домов, но кое-где за заборами из ржавых листов, трухлявых досок, выцветших клеенок и пластмассовых столешниц в трещинах и дырах, жили люди.

. Еще в детстве слышала, что временное жилье скоро снесут, и жильцы получат квартиры в новых домах.

Первые жильцы не дожили до наших дней, сменились поколения, семьи росли, множились, и уже в далеком прошлом, когда считалось удачей получить прописку как индульгенцию в светлое будущее. Сколько суеты, драм, судеб, и финал: лес отвоевывал когда-то захваченную территорию.

Ей нравилось наблюдать, как зарастали кустарником и деревьями участки, будто затягивались раны. Пейзаж успокаивал, настраивал на медитативное состояние: как ни копошись, как ни суетись, а придет время, сольешься с природой, так было, так есть, так будет, а пока наслаждайся ее красотами. И наслаждалась: вдыхала чистые запахи леса, слушала щебетанье птиц, а если повезет, то и ритмичный стук дятла. Запрокидывала голову, долго искала его, наконец, находила и не могла оторваться, наблюдая, как клюв долбил по коре. Упорство дятла завораживало.

Если везло, то видела юркую белку и тоже долго наблюдала мельканье пушистым серпантином вверх и вниз по стволу дерева.

У домика с побеленными стенами замедлила шаг, посмотрела на окно с чистыми стеклами, здесь они снимали комнату у верующей старушки. Комната большая, за занавеской электроплита, можно согреть воду, помыться, приготовить поесть. Но печь дымила, и опасно было ходить в заледенелый туалет на дворе.

До последнего месяца беременности посещала лекции в университете. Когда уже не могла, оставалась дома. Утром Коля ее не будил, тихо собирался и уходил в университет. Чуть погодя являлась Дуся с миской блинов, завернутой в серое полотенце. Блины у нее получались не золотистые, как рекомендуют кулинарные книги, а темно-коричневые с белыми пятнами, будто страдавшие кожной болезнью витилиго. И еще завернутые в газету сухари из черного хлеба.

- За милую душу, да молодыми зубами погрызете сухарики, и спасибо мне скажете. А мужа надо кормить, и хорошо кормить, - поучала Дуся.

Иногда притаскивала в китайском термосе на три литра супчик из дурно пахнущих мясных костей. В мутном сиреневатом бульоне плавали гниловатые листья капусты, плохо очищенный картофель, толстые круги моркови и соленых огурцов.

Более тошнотворной еды Софья не ела.

Свекровь уходила, когда Николай возвращался из университета. "Гони ее, нечего ей тут, с нами, - советовал он Софье, - шлюхой была, шлюхой останется до смерти".

Беременную тошнило от блинов, черных сухарей и самой Дуси. Но Николай только советы давал. Софью это не раздражало, никакой угрозы от Дуси не ждала, ведь рядом любящий муж, по вечерам читал ей трогательные рассказы о любви собственного сочинения. Самое счастливое время в их семейной жизни.

Сейчас здесь жила молодая пара с младенцем. У крыльца стояла коляска. В глубине двора под навесом аккуратно положены дрова на зиму. Молодая женщина, совсем еще юная, худенькая, как школьница, всегда здоровалась с Софьей, - училась в пятьдесят шестой школе, но не в ее классе.

Погруженная в воспоминания, Софья не заметила, как дошла до опушки леса, залюбовалась ярко-красными брусничными листами под ногами. И, не останавливаясь, по крутой тропинке, усыпанной сосновыми иголками, поднялась вверх на гору Лысую. Постояла на вершине, посмотрела на небо, потом вниз, на верхушки сосен. Сверху лес казался непроходимым. Но она знала, если спуститься, то появятся тропы, вполне проходимые.

Но горе в летнюю пору Иван проводил весь световой день и возвращался домой с готовым пейзажем. Картин накопилось много, добавились натюрморты из полевых цветов, ягод рябины и маслят с лисичками, хватило на целую выставку.

Нина называла ее Ваниной горой. С какой стати Лысая, если растут ромашки, вон рябина, трава высокая. Где лысина? Покажите.

Ее маленькую с Ниной и Ваней в лес водили родители, тогда было много черники и сыроежек. Брали с собой квас и бутерброды с котлетами и располагались на солнечной поляне. Если дойти до железной дороги, вдоль нее и чуть в сторону, то можно искупаться в ледяной воде рукотворного озерца. Купался только Ваня, вылезал посиневший, но довольный. Сейчас новостройки потеснили лес.

Николай по выходным приводил маленьких Машу и Мишу кататься на санках по натоптанному снегу. Счастливые, с ног до головы в снегу, и дети и отец, возвращались домой и наперебой рассказывали, как скатывались с горы.

Не помнит, с какого возраста маленький Миша любил крепко обнять ствол сосны и, закинув голову, подолгу смотреть на небо. Не отзывался на ее голос, прижимался всем телом, и невозможно было оторвать. Может, таким образом показывал, что родители ненадежны, слабы, на них не опереться. Сын тревожил, Николай злился: "Не придумывай, а заставляй его бегать".

Где-то в классе шестом стал при любой погоде один ходить в лес, как он говорил, на свидание к деревьям. Они энергетически сильно заряжены, - особенно стройные сосны, только не засохшие. Софья неохотно его отпускала, просила Машу сопровождать брата, но ее надо было долго уговаривать. Однажды попали на пожарище, Миша испугался, ночью ему снились кошмары, она проснулась от его крика.

В сочинении на свободную тему он написал: "Мы идем по еле заметной тропе, а перед нами разворачивается панорама леса, кажется, что на сцене исполняется балет. Странный балет со зрителями посреди сцены, танцоры то смыкаются плотной стеной, то размыкаются.

Но так кажется, ведь деревья стоят на одном месте, и я прихожу к ним, поучиться их стойкости. Стоят они вот уж столько лет, и ждут меня. А сколько их по обочинам дорог. Листья покрываются пылью, пока не смоет дождь. Но все равно им тут плохо, они живут не так долго, как в лесу, быстро засыхают. Смотрите, они тянут к нам ветки. Жизнь дерева зависит от места, в котором вырастает". Софья комментировала: "Для человека, особенно для женщины, где родиться, важно тоже". "Да, что самое удивительное: сосна остается сосной, а дуб дубом", - ехидничал Николай.

Яков успокаивал ее: ничего страшного, у мальчика сентиментальный период, пройдет. Прошло, с деревьями он перестал обниматься, но стало хуже: он ушел в веру. Это лучше, чем алкоголь и наркотики, но она не могла примириться с возникшим отчуждением, хотя и понимала, что они принадлежали к разным поколениям, и неизбежно появилась бы другая причина взаимонепонимания. Но примириться с тем, что у матери - атеистки вырос глубоко верующий сын, не могла, ругала себя, что упустила его. А ведь могла повлиять на сына еще тогда, когда еще только сошлась с Яковом.