Замыкание (СИ)

Слово "свобода" завораживало.

Сын объяснил ей происхождение человека не так, как учили в школе: "Вначале было Слово. А потом уже много - много слов. Так много, не запомнить, но источник один.

- Куда же они разбежались, не знаешь? И как оно выглядит, твое самое первое слово? Кстати, на каком оно языке: русском, английском или немецком? - спросила она.

- Слово это дух. Он невидимый.

- И это ты говоришь мне, учительнице русского языка? Слово надо услышать или увидеть, чтобы понять.

- Почему ты не хочешь согласиться с очевидным? Реальность не приносит человеку счастья.

Софья схватилась за голову. Но все ее речи о том, что человек сам кузнец своего счастья, что он должен развиваться, - сын не слышал. Она подсовывала ему книги, но он их не открывал.

- Мне надо много думать. А для этого нужна духовная диета.

Когда Николай пришел в школу, зачем-то доложила ему, что сын стал верующим. Он схватил стул за учительским столом и разломал его.

Миша после девятого класса заявил, что уйдет в монастырь, и на лето устроился куда-то на стройку ночным сторожем. В августе Маша поступала в медицинский институт, и Софья помогала ей готовиться к экзаменам.

С Мишей общался Яков, даже уходил на ночь вместе с ним на дежурство.

Первого сентября сын пошел в десятый класс и о монашестве уже не говорил.

Софья перестала мучить себя вопросом: как так получилось, что у матери - атеистки сын оказался глубоко, фанатично верующим.

В Крыму у Миши

Мара вспоминала:

"Яша однажды свозил меня в Ялту, вместе с его семейкой, поездка произвела неизгладимое впечатление, Раиса ссорилась с проводниками в поезде, потом с таксистами на Симферопольском вокзале, потом с хозяйкой, у которой мы сняли две комнатки в частном домике недалеко от песочного пляжа. К морю мы пошли вдвоем с Яшей, Раиса с Аграфеной отдыхали. Лучшее, что они могли сделать, это не пойти с нами.

Я впервые увидела море. Когда подошла близко-близко, и волна лизнула мои ноги, почувствовала себя так, будто шла, не зная, куда и зачем, а тут, наконец, все поняла. Все-все. "Что именно? - холодно спросил Яша, - ты ведь знала хотя бы дорогу домой или на работу". Я возразила: бег на коротких дистанциях, но есть путь длинною в жизнь. Пока он раздумывал, что ответить, я смотрела, как накатывали одна на другую, волны, и еще не войдя в воду, почувствовала ее покачивание. Чистое небо, полный штиль, и море такое живое в солнечных бликах, такое веселое. Из меня так и поперло: все суета сует, всех куда-то несет, кто по своей воле, кто спасаться от голода, кто корысти ради. Пора уж остановиться, прислониться к чему-то вечному, чего не срубить топором, что может быть лучше. моря-окияна. Пора подумать о душе.

Он не любил, когда я закатывала глаза и говорила о душе. Он говорил, что я подобными разговорами напоминаю ему Раису. Он, верующий, не любил разговоров о мистическом, считал, раз я материалистка, мне это недоступно.

Как можно говорить, что кому-то что-то недоступно. Разбирайся сам с собой, а в чужую душу не лезь. Он согласился.

Я стояла у кромки воды и думала, что отсюда началось все живое, здесь истоки жизни, не конкретной, а вообще жизни.

Когда-то мне захотелось вернуться к истокам, в деревню, куда привезли меня маленькую, скрываться от очередного катаклизма, не природного. Лучше бы не приезжала: скучное захолустье, и дорога - две колеи, а между ними коровьи лепешки. Я нашла тетю Нюру, которая приютила нас, подарила ей деревенский пейзаж. Она пыталась уговорить меня остаться хоть на денек, но я сбежала, напившись чаю.

.

В морской воде растворены какие-то минералы, говорят, вся таблица Менделеева, обитает флора и фауна, все устоялось. Казалось, плеск-плеск, и вот что из этого получилось: миллиарды миллиардов зверей, включая меня, по всему земному шарику.

Миша как-то стал объяснять, что только бог мог сотворить все эти моря и океаны. При чем тут бог, - возмутилась я, природа сама по себе, и никто ее не сотворил. Где природа, а где мы, хотя тоже природа, но замороченная глупостями. Плеск-плеск так и будет, даже если вся наша культура исчезнет.

Но море - не моя тема, оно беспристрастно, ему неважно, что с твоей душой.

Константин, который увел Мишу как музыкант с дудочкой, не согласился: все суета, подлинное здесь, на просторе. Слушай себя и будет тебе счастье. Он же йог, он же колдун, и много других ипостасей, как говорил Яша.

На фоне вечности даже Раиска с Аграфеной утихали, созерцая закатное небо. Здесь все подлинное, без дураков, здесь неважно, в какой ты маске, что изображаешь из себя.

Когда Миша учился в десятом классе, Яков узнал от Константина, не то троюродного, не то четвероюродного племянника, что двоюродный не то дед, не тот прадед, она путалась в родственных связях мужа, бежал из Севастополя с Белой армией в Турцию на одном из последних кораблей.

Миша заворожено слушал Константина, ненамного старше его, благополучно забыв, что не его предок уплыл от Графской пристани в далекую страну, после окончания школы, благословленный отчимом, уехал в Крым. Яков ничего плохого в этом не видел. Она же страдала, что сын уехал так далеко. Перед отъездом зачем-то решил сменить фамилию отца Гольберг на ее девичью Горбунова, почему не Сохнет, как у Якова? но не препятствовала, а даже гордилась его выбором.

Незадолго до отъезда он увлекся гороскопами и тайными смыслами имен. Зачем ему надо, было, непонятно, хотя понятно, почему молодых тянет в мистику. Взрослея, он поймет, что реальность куда интереснее и запутаннее, чем фантазии одного, пусть даже гения. Яков посмеивался: пройдет как насморк.

Сын гордился ее именем, что в традиции русской философии София - четвертая божественная ипостась, после святого духа, бога - отца и бога - сына. В имени "Яков" много чего нехорошего намешано, включая кровавые разборки и тайные ордена. Когда Софья услышала это, возмутилась, он ведь почти святой, а ты так говоришь о нем.

Как Миша сумел поступить в университет - загадка для нее. Особой усидчивостью он не отличался. Подозревала, не без помощи Григория, - наверняка в Симферопольском университете нашлись его коллеги.

Получив диплом, сын поступил в аспирантуру, но после ее окончания в науку не пошел. Не захотел заниматься наукой, как он заявил, потому что плодами пользуются не самые лучшие представители человечества. И вообще, какой смысл в такой истине, если она не спасает человека от старости и смерти.

Каждое лето надеялась, что он приедет, но приехал лишь однажды, на три дня, и то проездом в деревню Прилопино к дяде Ване.

Зато ежегодно в июле их посещал, как его называл Яков, "юный" друг Константин. Бородатый и усатый Костя давно не тянул на юного, но это прозвище вошло в привычку. Он привозил длинные письма от Миши с обращением: "Мир вашему дому, здравствуйте, дорогие София и Яков!"

В письмах писал подробно про дела аспирантские, про экологию Черного моря: побережье застраивается, от этого много бед. Причины в нравственном падении. Потом стал писать про экологию души, и что он тоже вносит свой скромный вклад в наше возрождение, - путано, непонятно, даже Яков не мог разобраться. Ей же хотелось знать, почему сын не защитил диссертацию. Он писал, что для этого нужны деньги. Какая сумма, Софья не смогла добиться, подозревала, что диссертации нет. Идеи, вероятно, были, сын ведь не глуп, но писать не любил. Предполагалось, что после аспирантуры найдет работу, и это не обсуждалось, но работы не было. Софья настаивала, он должен куда-нибудь устроиться, хотя бы в школу преподавать биологию, написала ему длинное письмо, на которое он ответил короткой запиской: "Дорогая мама! Я живу в другой стране. Здесь все по-другому". Но в других странах людям не запрещено работать.