Дикое Сердце 1 часть (ЛП)

- Дорогая, полгода – это слишком, – возразил Ренато.

- Ты так считаешь? – Айме разыграла притворное недоумение.

- Разумеется, и я взываю к мнению наших матерей. Почему бы сразу не приступить? Огласить имена в церкви, собрать необходимые бумаги, а когда все будет готово, обвенчаться.

- Сколько времени это займет?

- Не знаю. Четыре недели, пять, шесть.

- Всего лишь? Но так нельзя, дорогой Ренато. Пяти-шести недель не хватит, чтобы подготовить мое приданое. Даже если обезуметь за шитьем, понадобится примерно шесть месяцев, о чем я и говорю.

- О приданом не беспокойся, – вмешалась София. – Это один из моих подарков, а раз подошел случай, лучше сказать сразу. Твое приданое самое красивое, о котором можно только мечтать, оно появится здесь как раз через четыре, пять, самое большее – шесть недель.

- Дорогая мама, похоже, я понял тебя, – воскликнул довольный Ренато.

- Конечно, сынок, – согласилась София. Затем, повысив голос, позвала: – Янина!

- Вы звали, крестная? – приблизившись, спросила метиска.

- Да, будь любезна, принеси книгу, где мы записываем заказы, отправляемые во Францию.

- Да, крестная, сейчас.

Молчаливая, прилежная, отличаясь деловитостью и находчивостью, Янина несколько бесцеремонно поторопилась вложить в руки сеньоры Д'Отремон требуемую книгу. Со дня приезда семьи Мольнар в Кампо Реаль прошло уже несколько дней, и все сидели по-семейному: пылкий Ренато, Айме, прикрывающаяся кокетством и жеманством; скромная и улыбчивая сеньора де Мольнар, пытающаяся сотворить чудо, признавая правоту любого; бледная, молчаливая Моника де Мольнар, которая напряженно ловила каждое слово и жест, следила за жизнью мирка, где господствовала с вялым больным видом София Д'Отремон, с притворной благосклонностью своего утонченного воспитания.

- Все верно. Заказ сделан почти месяц назад, – подтвердила София, сверившись с книгой. – В тот же день, когда ты рассказал мне об Айме и любви к ней.

- Правда, мама? – воскликнул приятно удивленный Ренато. – Да ты просто угадала мои мысли! Именно этого я и хотел.

- Угадывать мысли – что еще остается матери, любящей единственного сына, – в порыве нежности заметила София. Затем, обращаясь к будущей невестке, спросила: – Итак Айме, о чем ты задумалась? Проблема с приданым решена. Только это вынуждало ждать шесть месяцев до счастливого дня свадьбы?

- Возможно, Айме не уверена в своих чувствах, – подсказала Моника, не в силах подавить порыв.

- Что ты говоришь, Моника? – удивилась София.

- Вполне возможно, ее одолевают сомнения. Иногда требуется время, чтобы осознать ошибку, – мягко намекнула Моника.

- Ты глубоко ошибаешься! – взорвалась Айме. – Я не сомневаюсь в своих чувствах. Ни я, ни Ренато. И чтобы ты не толковала вещи по-своему, я решила: мы поженимся, когда ты хочешь, Ренато, когда хочешь! Через пять недель? Хорошо, через пять недель я стану твоей женой!

Как кошка, сверкая глазами перед нападением, Айме ответила на слова Моники, а над семейным собранием пронеслась грозная буря. София Д'Отремон смотрела на нее удивленно и растерянно. Янина предупредительно шагнула вперед, чтобы поддержать ее; побледневший от гнева Ренато с трудом сдерживался, а Каталина де Мольнар сумела наконец произнести слова, от ужаса застрявшие в горле:

- Моника, Моника, ты сошла с ума, дочка? Почему ты так говоришь?

- Да потому что ненавидит меня! – выпалила Айме. – Ненавидит и презирает!

- По-моему, обе не ведают, что говорят, – примирительно вмешалась София. – Они разгорячились без причины. Моника просто поддалась порыву.

- Думаю, тебе следует объяснится с сестрой, Моника, – решительно и сурово посоветовал Ренато.

Взвинченная, на пределе чувств, Моника убежала, не сказав ни слова.

- Моника! Моника! – окликнул пораженный Ренато.

- Не иди за ней, Ренато. Не обращай на нее внимания. Разве недостаточно, что я здесь и готова радовать тебя? Оставь ее, оставь!

- Твоя невеста права, сын мой. Прислушайся к ней и утешь ее, и без того огорченную несдержанностью сестры.

- Хочу напомнить, что Моника больна, а прежде всего нервами, – вступилась Каталина, с благородным усердием уменьшая важность столь неприятного поступка. – Уверена, она сказала, не подумав. Но бедняжка плоха, она не ест и не спит.

- Каталина, вам надо непременно пойти и поговорить с ней. Разумеется, не слишком сурово, – снисходительно посоветовала София. – В самом деле, ваша красивая дочь выглядит нездоровой, а наша обожаемая Айме заставила себя упрашивать. Не кажется ли тебе, дочка, что пусть и грубо, но твоя сестра поступила хорошо и помогла тебе решиться?

Пересилив вспышку ярости и вновь обретя ангельскую маску, Айме фальшиво улыбнулась:

- Я решилась, донья София. Мы спорили только о дате. Я так счастлива быть невестой Ренато, и мне больше ничего не нужно.

- Цветы красивы, но природное назначение дерева – давать плоды. Помолвка подобна весне. Ты еще ребенок и некоторых вещей не понимаешь. Однако же, не забывай, что я больна, не молода, и последнее мое желание – укачать на руках внука. Пусть эта свадьба состоится поскорее.

Ренато взял в руки ладони Айме, но не улыбался. Он смотрел на нее серьезно и проницательно, как будто хотел проникнуть до самых потаенных ее мыслей, впервые столкнувшись с загадкой в душе женщины, с которой отождествлял свое счастье. Но вместо вопроса прозвучало обещание:

- Я жизнь положу ради того, чтобы осчастливить тебя, Айме.

Перед возвышающимся распятием церквушки Кампо Реаль, на коленях, со сложенными руками и склоненной головой, Моника тщетно искала слова для молитвы. Возносились ее скорбные и мятежные мысли:

- Прости, Боже, прости!

К молитве примешивалась горькая пена злости и ревности; черное небо ее внутреннего мира озарялось молниями различных чувств:

- Это не из-за ненависти, это все из-за любви. Виновата моя любовь. Она хуже ненависти!

Она стояла под нефом крохотного храма с толстыми побеленными стенами, где стебли прохладных тропических вьющихся растений цеплялись за неотшлифованные колониальные своды. Рядом с алтарем стояли бархатные скамейки для преклонения колен семьи Д'Отремон. Далее следовали длинные деревянные скамьи для батраков и слуг. В эту минуту в высоких дверях не показывались хозяева и слуги. Сложив руки, хрупкая, одетая в черное женщина в одиночестве молилась и плакала. Подобно тени, Ренато Д'Отремон издали наблюдал за ней.

- Боже, не дай сорваться с моего языка грубости. Дай мне силы промолчать и смиренно опустить голову перед несправедливостью.

Она заплакала, но слезы тут же высохли, соприкоснувшись с горячей кожей. Внезапно она почувствовала, что ее окутывает жар взгляда. Рядом кто-то наблюдал за ней. Она резко обернулась и вздрогнула.

- Ренато! Нет, нет!

Моника хотела скрыться, сбежать, ускользнуть от Ренато. Она не могла выносить его взгляд и слышать упреки. Ей хотелось избежать этой пытки. Тот ринулся в маленький храм, чудом не затоптав при этом садовые клумбы, что окружали Божий Дом, и преградил ей путь:

- Ты убегаешь, словно увидела демона. Почему?

- Я тебя не видела. Я закончила молиться и…

- Не лги! – перебил Ренато. – Прости, если кажусь тебе резким и грубым, но мы друг другу всегда доверяли. Ты мне как сестра, тем более мы вскоре породнимся.

- Братья и сестры бывают только по крови! – возразила Моника, уязвленная упреком Ренато.

- Вижу, сестрой ты не желаешь быть, поэтому и хочу поговорить с тобой.

- Не стоит. Я не стану больше докучать. Скорее всего, завтра я уеду домой в Сен-Пьер и буду ждать там маму с Айме.

- Тебе так плохо в моем доме? Неприятно мое присутствие? Потому что дело точно не в моей матери, которая осыпала тебя знаками внимания, очарованная тобой, а… – и он остановился, сердечно спрашивая: – Моника, что с тобой? Я видел, как ты плакала. Только слепой не увидит, что ты еле сдерживаешь слезы. Вижу, ты переживаешь, но почему? Из-за кого?