Дикое Сердце 1 часть (ЛП)

- Но если я не хочу ничего и не прошу ничего…

- Ты хочешь. Но я не могу дать тебе этого. У тебя лицо озарилось, когда я сказал, что Ренато Д'Отремон самый богатый человек острова. Тебе это приятно, ты чувствовала себя гордой, что он обхаживает твой дом и тебя.

- Он ходит не из-за меня.

- Поклянись!

- Ладно, клянусь…

Поколебавшись, она притворно поклялась, больше боясь суеверия, чем страдая от мук совести. Но суровое лицо Хуана смягчилось и напряженные руки смягчились, чтобы приласкать.

- Ты не любишь его? Тебя не волнует, что он миллионер?

- Нет, Хуан. Почему меня должно это волновать? А теперь мне интересно, откуда ты знаешь Ренато? У тебя с ним какое-то дело?

- С Д'Отремоном? – засмеялся Хуан. – За кого ты меня принимаешь? К тому же у него нет дел, он только приказывает управляющим собирать кровь и пот со своих рабов, и продавать все на вес золота в виде какао, кофе, тростника, табака. Корабли, выходящие из порта Сен-Пьер, заполнены до отказа его товаром, а потоки золотых монет падают в его сундуки. Ты что, не знала? Разве не ты говорила, что вы друзья детства?

- Друг семьи. Больше друг Моники.

- Ни за что не поверю, что тот приезжает из-за монахини. Злюка, одетая в белое. Смотрит на меня, как на паршивую собаку. Сегодня мне захотелось наорать на нее.

- Ты спятил? Что ты наделал?

- Успокойся. Я ничего не сказал ей. Это она оскорбила меня, потому что я подал ей руку, когда она поскользнулась на краю горы.

- Почему ты не позволил ей упасть?

- Она бы убилась.

- И что! – крикнула Айме с нескрываемой злобой.

- Ты хочешь, чтобы она умерла? Почему ты так ее ненавидишь? – спросил Хуан, неприятно удивленный.

- Не то, что ненавижу. Она моя сестра; иногда я не думаю, что говорю. Просто Моника раздражает меня.

- Почему она хочет стать монахиней?

- Откуда я знаю! А почему это тебя волнует?

- Меня? Конечно же не волнует. Только ты для меня важна, а я вернусь ради тебя, чтобы ты стала моей навсегда.

- Я твоя навсегда, Хуан!

- Нет, моя по-настоящему. Я увезу тебя, куда захочу, где никто не посмеет смотреть на тебя, и ты не будешь смотреть. Я предоставлю тебе все, что богатый человек может дать – дом, земли, слуг.

- Ушам своим не верю. Ты предлагаешь мне брак, Хуан? – усмехнулась Айме.

- Брак? – растерялся Хуан.

- Ты хочешь меня по всем законным правилам. Ты вернешься богатым и купишь мне красивый дом.

- И кольца, ожерелья и одежду, которой не будет даже у губернатора, и дом больше, чем у Ренато! И все это добудут и вырвут у мира мои руки.

- И каким образом? – насмешливо спросила Айме. – Не очень-то приятно сидеть в тюрьме в медовый месяц.

- Ты держишь меня за идиота? – разъярился Хуан.

- Нет, Хуан, – искренне призналась Айме. – Я думаю, что нравлюсь тебе, и ты любишь и хочешь меня больше всего на свете, и вернешься за мной, поскольку я много значу для тебя. И это делает меня счастливой, бесконечно счастливой.

Страстный Хуан целовал ее, и она словно позабыла обо всем на свете. Огненные поцелуи напоминали удары волн о скалы: властные, пылкие, почти звериные…

- Чтобы вернуться, как я хочу, придется задержаться дольше, чем на шесть недель, – сообщил Хуан. – Много надо сделать в море и берегись, если не дождешься!

- Как! Это вы, дочь моя?

- Да, Отец, я ждала, пока все закончат. Мне нужно лично поговорить с вами.

- Я послал вам сообщить, что завтра выслушаю вас вместе с другими послушницами.

- Я не могу ждать до завтра. Простите, Отец, но я уже на пределе.

Последние лучи вечернего солнца просачивались сквозь цветные витражи широкого окна, изливаясь в алтарь Девы-Покровительницы. Низкорослый, нервный, седовласый Отец Вивье пригласил бледную послушницу в ризницу:

- Проходите, доченька. Поговорим прямо сейчас, как вы желаете. Говорите.

- Мне нужно, чтобы вы отменили распоряжение. Я хочу вернуться в монастырь, Отец. Пусть для меня откроются двери послушниц. Я хочу постричься поскорее.

- Мне кажется, ваше здоровье пока этого не позволяет, – медленно и серьезно пробормотал Отец Вивье.

- Я чувствую себя отлично, отец. Мое здоровье не имеет значения.

- Здоровье вашего тела может и не имеет, а здоровье вашей души, дочь моя?

- Я хочу спасти душу! Хочу забыть мир, стереть, утопить! Я в отчаянии и боюсь впасть в искушение!

- Не в таком душевном состоянии вы должны выбирать свой путь. Вы все еще боретесь с человеческой любовью?

- Да, но тщетно и схожу с ума. Все бесполезно, я не могу убить ее, она живет, воскресает, душит меня! Иногда у меня появляется желание кричать, заявить о ней. Меня терзает ненависть и ревность.

- Разве в таком состоянии можно вручать душу Богу?

- Я хочу умереть и родиться заново, хочу услышать колокола, звонящие по страстной и печальной женщине, которой я была когда-то, и голоса, говорящие: она умерла для мира! Умерла, и пусть этот монастырь станет могилой, куда навсегда опустится Моника де Мольнар.

- Сколько страсти и высокомерия в этой душе! Ей нужно очиститься, прежде чем вручить себя Божественному Жениху; эта душа пока не чувствует истинного призвания; она пока привязана к этому миру, который должен перестать существовать для нее.

- Отец, Отец, не оставляйте меня!

- Никто вас не оставляет. Вам предписано испытание, а вы его отвергаете.

- Слишком ужасно и унизительно находиться рядом с ним. Улыбка, взгляд, его слова – все предназначено другой. Нет, нет, Отец, я хочу остаться здесь, принять обет.

- Это невозможно. Не человеческая злоба, а божественная любовь делает вас достойной надеть облачение. И единственный путь для этого, который вы хотите избежать – путь смирения.

- Вы хотите…

- Помолчите, – сурово прервал Отец Вивье. – Вы просили об испытании послушанием. Исполняйте его. Если желаете избрать этот путь, то нельзя отказываться от послушания. Бог даст вам силы, если Он выбрал вас. – И смягчившись, продолжил: – Если вам нужна духовная помощь, приходите сюда каждое утро.

- Вы не понимаете жестокости моего испытания, Отец. Если я останусь, то должна завтра уехать из Сен-Пьера.

- Очень хорошо. В одиночку вы найдете в себе силы и яснее увидите глубину своей души. Все-таки я считаю, что вы рождены для мира, дочь моя. В вашей душе есть такие качества, которые в мирской жизни считаются достоинствами, но которые монастырь не прощает и не принимает. Почему бы не дождаться окончания этой бури и не выбирать раньше времени путь, с которого свернуть будет мучительно и трудно? Кроме того, ваше испытание имеет срок. Как можно решить все за несколько дней? Вам нужны месяцы, а может быть и год.

- А если я через год приду в таком же состоянии, Отец Вивье? – спросила Моника. – Если в глазах будут слезы, в душе – отчаяние, если я приду к вам в таком же безумном состоянии, если встану на колени перед вами, сложу руки перед алтарем, плача кровавыми слезами и стану вас умолять: Отец, помогите спасти душу. Вы поможете, Отец? Мне нужно это знать и нужна уверенность. Через год смогу ли я вернуться?

- Вернетесь, когда обретете покой, дочь моя, когда поймете, что ваше призвание истинно, – пробормотал священник, глубоко тронутый. – Возвращайтесь, дочка. Если через год ничего не изменится, то я и слова вам не скажу, здесь будет ваш дом. Перед вами откроются двери монастыря и навсегда закроются, когда войдете.

- Это все, о чем я прошу, Отец! Благодарю вас!

Моника де Мольнар упала на колени, преклонив голову и сложив руки. Казалось, душа ее впала в невыносимое отчаяние. Затем она подняла голову, и рука священника протянулась и помогла ей встать:

- Поднимайтесь, дочь моя, и возвращайтесь в дом. Идите с миром. Ах да, еще кое-что! Оставьте облачения дома. Вернитесь пока в мир. И помните, пока не дали обета, вы не обязаны закрывать сердце. Любить для вас – не грех, как не грех искать другой путь. Все могут прийти к Богу.