Знаки безразличия (СИ)

Молотовский район возник вокруг градообразующего предприятия - завода 'Юрьевские Крылья' - и выглядел лучше других, несмотря на то, что состоял сплошь из хрущевок. Здесь регулярно красили фасады и асфальтировали дворы, а по весне в уродливые пятиугольные вазоны даже совали цветы.

Зоя Ремизова жила в одной из светло-зелёных пятиэтажек, выстроившихся вдоль Пролетарского проспекта, как солдаты на параде. Издали они казались ухоженными, но вблизи производили совсем иное впечатление. Мутные стёкла в рассохшихся рамах, балконы, обитые гнилыми досками, исписанные похабщиной стены.

В этом царстве однообразия и запустения заблудился даже Колян, и теперь, чертыхаясь себе под нос, колесил между одинаковыми бетонными коробками, то и дело высовываясь из окна, чтобы рассмотреть номера домов, неаккуратно намалёванные краской прямо на стенах.

- А вот в Норильске номера домов пишут огромными цифрами, иначе в метель не разглядеть, - сказал Крайнов. - После этого адреса высадишь нас где-нибудь кофейку выпить, а то сил нет, как спать хочется.

- Нина посмотрела на него с благодарностью.

- О, вот! - радостно воскликнул Колян. - Кажись, приехали.

Возле подъезда на пыльной скамейке сидели две старушки. Одна из них, сморщенная, как урюк, укутанная в два пуховых платка, гладила облезлого и грязного уличного кота, бесстрашно держа его на коленях. Другая, помоложе, с неожиданной яростью ковыряла землю кончиком деревянной палки. Было видно, что появление чужаков оторвало их от спора или даже ссоры, и во взглядах обеих читалась неприкрытая враждебность.

- Добрый день, - вежливо кивнула им Нина.

Приветствие повисло в воздухе. Сморщенная старушка спустила кота на землю, отряхнула полы линялого рябинового пальто и уставилась на неё в упор. Вторая даже головы не повернула, только продолжила чертить палкой по земле.

- Здравствуйте, дамы, - пришёл на выручку Нине Крайнов. - Федеральная служба розыска пропавших. Готовы оказать неоценимую помощь государству?

Нина удивлённо обернулась к нему. Ещё минуту назад Крайнов тёр ладонью усталое, землистого цвета лицо, говорил вяло, признавался, что силы на исходе - и вдруг в его тоне появился невесть откуда взявшийся задор.

Сморщенная старушка, хмыкнув, сделала вид, что занята котом, зато вторая вдруг преобразилась на глазах: засуетилась, освобождая место на скамейке, улыбнулась и мелко закивала головой в грязной лыжной шапке.

- Ремизовых знаете? - без обиняков продолжил Крайнов.

- Зойкиных родителей-то? Как не знать, это хрущевка, тут все всех знают.

- И что они за люди?

- Обычные. Ни бедные, ни богатые. Ни злые, ни добрые.

- Хорошие, - вдруг подала голос сморщенная старушка с котом. - Да вот только к лучшему, что Зойка-то пропала.

- Да ну, тёть Дусь, придумываешь всё вечно. Глупости говоришь. Разве ж они плохие люди?

- Люди-то, может, и хорошие... - загадочно проговорила тётя Дуся и, наклонившись к коту, забормотала ему что-то ласковое и неразборчивое, как младенцу.

- И всё же Зое жилось нехорошо, так?

- Да хорошо ей жилось, - вмешалась 'лыжная шапка'. - Комната своя есть, шмотки дорогие, велисопед (она так и сказала 'велисопед'), коньки с колёсиками... С жиру бесятся, с жиру. Разве ж её Катька или Вадим тронули хоть раз, а?

- Не тронули, - с той же интонацией, что нашёптывала коту, ответила тётя Дуся. - Только у них друг с другом любовь, а девочку побоку. Лучше б не рожали. Оттого она и сбегала уже к бабушке в деревню, и в этот раз сбежала, только подальше. Помяните моё слово.

- Ты-то, баб Дусь, в её возрасте так хорошо жила? Шоколад, мясо ела каждый день? Платьев и пальтов у тебя сколько было, а? Все на один крючок вешались, небось.

- 'Пальтов', - зло передразнила её старушка. - Как чай пить, так лэди, а как по-русски нормально сказать, так Фрося Бурлакова. Пальто-то у меня, дорогуша, может, и одно было, да мои родители меня любили. А Зойка эта, даже когда совсем крохой была, за ручку мать никогда не держала. Идут Катька с мужем, обнялись, воркуют, как два голубка, а дитё сзади бежит, едва поспевает, даром, что в машины носятся туда-сюда. Они, Клава, друг друга любят, а Зоя им только мешает. Беда это, ты пойми. Всё. Хватит болтать, - с этими словами тётя Дуся ловко подхватила на руки кота и пошла к двери.

Клава с недовольным лицом засеменила сзади, пытаясь отряхнуть налипшую грязь с кончика палки.

- Хорошенькое дело, - протянул Крайнов. - Вот как оно, оказывается.

Дверь им открыли сразу после первого звонка, ничего не спрашивая. На пороге стояла полная женщина с ярко-рыжими коротко стрижеными волосами. На ней было цветастое платье, на шее - массивная аметистовая шайба. Увидев Нину и Крайнова, она смутилась и, съежившись, отступила вглубь коридора. Радостно-взволнованное выражение исчезло с её лица, как стёртое губкой.

- Здравствуйте. Мы хотели бы поговорить с Екатериной или Вадимом Ремизовыми...

- Ну, я Екатерина, что вам? - грубовато отозвалась женщина, теребя аметистовую шайбу. - Если из газеты, говорить не стану, и не надейтесь...

- Мы из Федеральной службы розыска пропавших, - перебил её Крайнов. - Нужно поговорить.

- Хорошо, проходите. На кухню, вот сюда. Разуйтесь только на коврике, я только полы помыла.

Нина нахмурилась. Похоже, что тётя Дуся не соврала: в семье не очень-то опечалены исчезновением Зои. Хотя, оборвала она саму себя, все люди по-разному переживают горе, может быть, у человека такая реакция.

- Вы уходить собрались? - мягко начал Крайнов. - Мы вас надолго не задержим.

- С чего вы взяли? Никуда я не собралась, - раздражённо ответила Екатерина, освобождая плюшевый кухонный диванчик от кипы глянцевых журналов.

- Вы нарядились, я думал, мало ли, в гости собрались...

- Не время по гостям расхаживать, у меня дочь пропала, уж вам ли не знать. А дома я всегда так хожу. Глупость это - хранить вещи до 'лучших дней'. Никогда не знаешь, когда наступит час 'икс', и вещи вообще не понадобятся.

Екатерина говорила быстро, нечётко, проглатывая окончания слов. Её фразы налезали друг на друга, как строчки в тетради нерадивого первоклассника.

- Вы правы. Но дверь всё-таки нужно с осторожностью открывать. Вы ведь нас не знаете. Я, конечно, понимаю, что вы ждёте дочь...

- Я ждала не дочь, а мужа, - раздражённо выпалила Екатерина и осеклась.

Повисло неловкое молчание. У Крайнова дёрнулась щека, но он тут же совладал с собой и спросил:

- Он на работе?

- Да, но обедать ходит домой. Не потому, что у нас денег нет, просто у него больной желудок, и ему нужно кушать домашнее, - зачем-то пояснила она.

Нина сжала под столом кулаки. Рыжая женщина раздражала её. Несмотря на сильную полноту, она двигалась мягко и грациозно, словно танцуя. Освободив диванчик и стол, она как ни в чём не бывало взяла красную пластиковую лейку и стала поливать цветы на подоконнике. Казалось, её совершенно не волнует, что приключилось с несчастной Зоей. 'Надо в лоб спросить, - кипятилась Нина, - не они ли с её обожаемым мужем сделали что-нибудь с девочкой'.

- Почему вы назвали дочь Зоей? - вдруг спросил Крайнов.

- Что?

Округлые руки Екатерины замерли. Вода выплеснулась мимо цветочного горшка, прямо на подоконник.

- Я спросил, почему вы назвали дочь Зоей, - спокойно повторил Крайнов.

- Почему? - затараторила Екатерина, взяв себя в руки. - В смысле почему... как нравилось, так и назвали... Захотелось. К чему вообще этот вопрос?

С досадой прищёлкнув языком, она промокнула лужицу на подоконнике салфеткой. Нина успела заметить, что руки у женщины дрожат.

- Из любопытства.

- Что? Кто вы вообще такой? Даже менты, которые не хотели принимать у меня заявление...

- Зоя - это жизнь. Разве она была вашей жизнью?

У Нины перехватило дыхание. Да что он говорит? С ума, что ли, сошёл? Жалобу захотел? Да и некрасиво это... 'Испанский стыд - это чувство стыда за поступки другого человека', - всплыла у неё в памяти цитата из журнала, который предлагали в самолёте. Может, финский, а не испанский? Какая разница!