Жеребята (СИ)

- Да... - проговорил Аирэи, и взор его туманился от счастья. - Я тогда отказал Зарэо... Но Повернувший вспять ладью привел нас друг ко другу, несмотря ни на что.

И он протянул руку, и развязал пояс Раогай, вдыхая пряный запах ее кожи, от которого можно было лишится ума.

- Какой ты сильный, Аирэи! - прошептала она. - Только ты мог натянуть священный лук. Но я не боюсь тебя нисколько!

И она рассмеялась, и развязала пояс на нем, и они со счастливым смехом упали на ложе из цветов.

+++

Уже рассветало, а они все не спали, держа друг друга в объятьях.

- Я никогда не забуду этой ночи, - сказал Аирэи. - Я никогда не забуду тебя.

- Даже когда ты уйдешь навсегда по зову Всесветлого? - спросила Раогай, касаясь пальцами шрамов посвящения на его груди.

- Даже тогда... но отчего ты об этом спрашиваешь, Раогай, любовь моя?

Он несколько раз поцеловал ее, прижимая к себе, и она умолкла, и тоже целовала его, а за окнами хижины уже начинали петь ранние птицы.

- Ты - белогорец, - прошептала Раогай наконец. - Ты не принадлежишь ни себе, ни, тем более, мне.

- Нет, я - твой, Раогай, - прошептал Аирэи, закрывая глаза и протягивая к ней руки, но она села, набрасывая на свои обнаженные плечи простынь, и посмотрела на него - он открыл глаза и увидел, что во взоре ее мешали радость и песаль.

- Ты говоришь так, о Аирэи, оттого, что вкусил слишком много дикого меда этой осенней ночью, - ответила она.

- Ночь наша была коротка, словно весенняя, - ответил он ей. - И я не насытился медом, добавил он, садясь рядом с ней и целуя ее рыжие волосы.

- То, что с нами произошло, слишком хорошо для того, чтобы быть правдой, Аирэи, - сказала Раогай. - Мы скоро расстанемся - сердце говорит мне это. Но эта ночь будет навсегда со мной, и ты будешь со мной навсегда, где бы ты ни был.

- Я всегда буду с тобой, Раогай! - воскликнул белогорец, поднимая ее на руки и кружа по хижине.

- О да! Всегда! Всегда! - отвечала она. - Какие страшные у тебя шрамы...

- Это - когти медведя, - отвечал Аирэи. - Во время последнего посвящения меня на ночь привязали к священному дереву луниэ, напротив медвежьего логова, и не оставили никакого оружия, чтобы я мог перерезать ремни и защититься. И медведь встал передо мной и ударил меня своей когтистой лапой. Я закричал от боли - и в это мгновение кто-то разрезал мои путы и дал мне в руки огромный нож. И тогда я одолел медведя.

Раогай молча поцеловала его грудь, покрытую шрамами.

- Ты - великий воин, Аирэи! - горячо сказала девушка. - Как мой отец... - тихо добавила она. - И мне не верится, что я - рядом с тобой.

- Ты очень красива, дочь Зарэо! - прошептал Аирэи. - Как же я раньше не замечал тебя? Мне пришлось ослепнуть, чтобы научиться видеть вещи по-настоящему...

- Теперь ты понимаешь твою сестру Сашиа и Каэрэ, о мой белогорец? - мягко упрекнула она его.

- О, если бы я мог повернуть время вспять! - проговорил Аирэи со вздохом. - Я был бы совсем иным... А ты, моя Раогай - что ты за прекрасная подруга! Даже в дни своего счастья ты помнишь о несчастной Сашиа!

- Несчастной... Да, помню, - серьезно промолвила Раогай и склонила голову. - И я хочу, чтобы Сашиа встретилась с Каэрэ, как я - с тобой.

- Он - из сынов Запада, Каэрэ, - отвечал Аирэи - то ли своей невесте, то ли своим мыслям. - А я не понял этого сразу!

- Из сынов Запада? Так кто они - сыны Запада? - спросила удивленно Раогай.

- Я потом расскажу тебе, - прошептал белогорец, склоняясь над дочерью Зарэо и касаясь губами ее груди.

Ночь.

Ночь окружала их - тёмная и безлунная, и все кругом двигалось и колебалось, и шум, непрестанный шум стоял вокруг.

Каэрэ, лежавший ничком после долгого падения, наконец, смог пошевелиться.

- Луцэ! - позвал он.

- Я здесь, - раздался знакомый голос. - Сейчас развяжу веревку.

Спутник Каэрэ, быстро справившись со своими белогорскими узлами, соскользнул со спины Каэрэ.

- Мы в море, - сказал он, - Великий Табунщик послал нам лодку.

Да, это была пустая лодка - и на дне ее лежала пара весел и тяжелое шерстяное полотно, с алыми нитями, привязанными к каждому из четырех его концов - отчего-то вода не коснулась ее.

- Бери весла, Каэрэ, - сказал Луцэ. - Надо добираться к земле.

- Ты знаешь, где земля? - спросил с надеждой Каэрэ.

- Нет, - спокойно ответил его спутник. - Но надо грести - нельзя останавливаться на месте. Отлив отнесет нас дальше в море.

И Луцэ, не дожидаясь Каэрэ, взял весла, вставил их в уключины и начал грести. Его голова едва поднималась над бортом лодки, а весла упирались ему не в грудь, а почти в лолб.

Каэрэ хотел подняться, но у него не было сил. Стыд перед Луцэ обдал его жаркой горячей волной.

- Луцэ, прости, - едва выговорил он, с трудом ворочая языком, - мне не встать.

- Лежи, - все так же спокойно ответил его товарищ, продолжая размеренно работать веслами. - Придет время - и поднимешься.

И Каэрэ лежал на дне лодки, а вокруг была темнота и шум моря, через который прорывались мерные, уверенные удары весел Луцэ.

Воздух постепенно свежел, и Каэрэ, наконец, смог вдохнуть полной грудью и привстать на локтях. Но он не увидел Луцэ - хоть тот был рядом с ним - такая стояла тьма. Весла все реже и реже ударялись о воду - Луцэ выбивался из сил.

Каэрэ ощупью добрался до него и забрал у него весла их рукояти были мокры от пота. Луцэ ничком упал на дно лодки, застонав.

- Луцэ, Луцэ! - воскликнул Каэрэ.

- Не опускай... весел!.. - задыхаясь, выговорил его товарищ по побегу. И Каэрэ, чувствуя у своих колен маленькое тело, скрюченное болью, греб и греб - и слезы на его лице мешались с брызгами соленой воды.

...Прошел час, другой, третий, и силы стали покидать его. Луцэ копошился где-то внизу у его ног, роясь в их дорожном мешке. Наконец, он поднес ко рту Каэрэ флягу с водой и строго сказал:

- Три глотка!

А сам сделал потом один глоток.

- Луцэ, - прошептал Каэрэ, - Луцэ, ты знаешь, куда мы попали?

- Мы - в лодке среди вод, - отвечал Луцэ странно. - Не опускай весел.

С этими словами он сел у его колен, и склонил голову на грудь.

Каэрэ закрыл глаза, продолжая грести. Он греб долго, так, что, казалось, прошли века. Но, когда он открыл глаза, ничего не изменилось - их окружала та же странная и непроглядная тьма. Нигде не было ни верха, ни низа. Словно море надвинулось на них со всех сторон - даже сверху, держа их в середине, как в коконе.

- Ты - тьма, Великий Табунщик? - почти бредя, спросил громко Каэрэ.

И тогда Луцэ резко взял весла из его рук, а Каэрэ свалился без сил на дно лодки. Весла теперь стучали об уключины громко и уверенно, и шум моря отступал, и море вернулось в его собственные границы, перестало окружать лодку со всех сторон. Оно было внизу - там, где бывает вода. Весла все стучали и стучали, били об уключины и о воду - раздавался веселый, звонкий плеск. Откуда у Луцэ - думал Каэрэ, теряя сознание - откуда у Луцэ, едва живого карлика, столько силы?

Когда сквозь его закрытые и слипшиеся от пота, слез и морской воды веки, проникло сияние, Каэрэ открыл глаза.

- Маяк, - прошептал он. - Маяк!

И окончательно лишился чувств.

+++

Ночь миновала, и они оба проснулись, вернее, пришли в себя, - оттого, что солнце светило им в глаза.

- Луцэ! - позвал Каэрэ.

Его товарищ нечленораздельно что-то промычал - губы его были запаяны наглухо жаждой.

- Бедный Луцэ! - проговорил Каэрэ, пытаясь встать.

От его движения лодка не покачнулась. Каэрэ выпрямился, посмотрел по сторонам - море далеко отступило, но отлив не унес их с собой. Их лодка зацепилась о камни возле самого маяка.

Он завернул Луцэ в полотно из лодки, и, шатаясь, побрел вдоль берега.

Среди принесенных морем за ночь раковин, морских водорослей, мертвых рыб и причудливых камней, лежало, поблескивая на солнце, нечто, похожее на ветвь в крупными, полупрозрасными ягодами крыжовника.