Жеребята (СИ)

- Жженая шерсть... Ах, молодой белогорец, даже я - стрый воин - догадался, что твоя возлюбленная зачала тебе дитя...

+++

...Каэрэ долго разговаривал с Иэ, во тьме - Гаррион с Игъааром ушли прочь. Иэ обнял Каэрэ за плечи и рассказывал ему о Эннаэ Гаэ, а Каэрэ плакал, и не вытирал льющихся из глаз слез, потому что думал о Луцэ...

А в это время Лаоэй сидела рядом с Луцэ на сундуке, обнимая маленького человека, как внука, и слушая его слова:

- Я не хочу умирать в постели, как больной! Я хочу умереть, как воин. Ты правильно угадала - мои дни сочтены, их меньше, чем пальцев на руках... И я хочу провести мои последние дни не лежа на этом сундуке!

Он с бессильной злостью ударил кулаком о стену - и священный лук, сорвавшись, упал на колени Лаоэй.

Зарэо и Луцэ.

- Послушай, Зарэо, - сказала на рассвете дева Всесветлого, - Я иду с тобой и твоими людьми.

- Ты, мать Лаоэй? - переспросил воевода.

- Да. В стане аэольца, ведущего воинов против темного огня должна пребывать и молиться дева Всесветлого. Кроме того, твоей дочери нельзя одной оставаться здесь.

- Да, Раогай пойдет со мной, это так, - склонил голову Зарэо. - Я не оставлю ее в твоей хижине. Миоци уходит в Белые горы, и ей незачем следовать за ним... в ее положении.

Лаоэй согласно кивнула.

- А малыш, спутник Каэрэ? - спросил Зарэо. - Ты оставишь его здесь? Или, может быть, объяснишь мне, что в стане аэольца, сражающегося с темным огнем, должны быть потешные карлики?

- Не говори о нем с презрением, Зарэо! - строго сказала Лаоэй. - Лучше выслушай, как можно скорее, что он хочет тебе сказать.

- У меня нет времени слушать его детскую болтовню - я тороплюсь выступить против сокунов-фроуэрцев и разбить их непобедимый строй, - отвечал ей Зарэо.

- Вот именно поэтому ты и должен выслушать его! - воскликнула, осердясь, Лаоэй.

- Мой сын, - проговорил Зарэо, - мой сын умирает... Каждое слово этого карлика, которое задержит меня здесь, будет на твоей совести, мать!

- Тебе нет нужды задерживаться, о Зарэо! - раздался голос Луцэ. Он незаметно подошел к ним, и стал рядом с Лаоэй, едва доходя ей до плеча.

- Ты говоришь на старо-аэольском?! - воскликнул Зарэо, и пренебрежительная улыбка исчезла с его лица.

Луцэ продолжал:

- Ты можешь взять меня в седло с собой, и я буду рассказывать тебе по дороге о том, как можно разбить строй фроуэрцев, о Зарэо.

- Ну-ка, ну-ка, - все еще пытаясь шутить, заговорил Зарэо. - Ну-ка, ну-ка... Где же ты видел непобедимый строй фроуэрцев, малыш, что так уверенно говоришь о том, как его разбить?

- В битве при Ййоль строй фроуэрцев был еще не таким совершенным. А вот при битве при Ил-зэгора и нападение на город Аз-оар, когда во главе войск стал Нэшиа, после того как ему якобы явились сыны Запада... - с увлечением и уверенностью начал Луцэ.

Зарэо стоял, словно окаменев. Казалось, даже борода его побледнела.

- Ты... ты видел Нэшиа?

- В книгах читал, - спохватился Луцэ, но было уже поздно.

- Как твое имя, о удивительный странник? - благоговейно переспросил Зарэо.

- Он его тебе уже называл, - с укором произнесла Лаоэй. - Ты не счет нужным его запоминать.

- Меня зовут Луцэ, - сказал маленький ученый и протянул воеводе свою руку - недетскую, сильную, с тонкими длинными пальцами.

Воевода осторожно и уважительно пожал ее.

- Говори же дальше, о ли-шо-Луцэ! - произнес Зарэо.

- Я не воспитывался в Белых горах, - ответил тот.

- Но в твоем сердце - белогорский дух, - отвечала ему Лаоэй, кивая головой.

- Итак, Зарэо, - заговорил Луцэ, немного торопливо, так как похвалы его смутили, - какой фланг у твоего войска сильнее - правый или левый?

- Правый, конечно, - удивлено сказал воевода.

- Поменяй фланги местами, укрепи еще левый фланг дополнительным отрядом самых надежных воинов, и клином атакуй сокунов, - сказал Луцэ, чуть заметно улыбаясь.

- Это... это как же? - опешил Зарэо. - Это же не по правилам.

И Луцэ, и Лаоэй звонко рассмеялись.

Зарэо вытер пот со лба.

- Коня! - закричал он. - Едем со мной на коне, мал... ли-шо-Луцэ. А ты, мать, поедешь в повозке с Раогай. Быть может, мы еще успеем увидеть Раогаэ живым...

... Игъаар склонился над лодкой с узором из сплетенных ветвей.

- Это - та самая ладья, куда мы с Эной положили Оэлай, - произнес он, обращаясь к верному Гарриону, и они оба воздели руки к солнцу.

- О, Оживитель, Оживший, Сокол на скале! О, Повернувший вспять ладью! О, Жеребенок Великой степи! - воскликнул царевич. - Ты пришел - и Ты прииди и пребудь с нами!

И Гаррион, и царевич склонили головы. Их светлые волосы трепал, словно конские гривы, ветер с моря...

Раогаэ.

- Чьи это кони бьются снаружи, у стен шатра? - шепотом спросил лежащий на циновке юноша, едва шевеля запекшимися губами.

- Это ветер, Раогаэ! - ответил ему молодой воин, сидящий рядом с ним.

- Нет, Иллээ, это отец вернулся, - заспорил сын воеводы, приподнимая голову, и светильник, колыхнувшийся на стене, отбросил неверный блик на его осунувшееся лицо с запавшими щеками.

- Дай мне пить, - попросил Раогаэ. - Я очень хочу пить. Очень!

- Но тебе нельзя, Раогаэ! - с жалостью промолвил воин. - Ты же ранен в живот, а при таких ранах нельзя пить.

- Да, такие раны смертельны, - с усмешкой произнес Раогаэ, и воин удивился, только сейчас заметив каким взрослым стало лицо юноши за эти дни болезни. - Отчего же я должен страдать и от жажды, и от боли - перед неминуемой смертью?

- У тебя начнется рвота, Раогаэ, - проговорил Иллээ, беря юношу за руку.

- Пускай начинается! Хуже уже все равно не будет, - упрямо сказал юноша и из последних сил потянулся к кувшину.

- Нет! - дрогнувшим голосом проговорил воин, перехватывая руку Рагаэ. - Нет! Давай я смочу тебе губы водой.

- Дай мне отхлебнуть из кувшина! - простонал Раогаэ.

Иллээ колебался, потом тихо сказал:

- Если я сделаю это, твой отец прикажет меня казнить.

- Казнить? За то, что ты напоил меня? - удивился Раогаэ, откидываясь на свое ложе. Он закрыл глаза и задумался. Потом он облизал губы, покрытые белесой, как соль, коркой, - и покачал головой, глядя на Иллээ мутным взглядом лихорадящего больного:

- Тогда не давай мне воды. Не надо. Зачем тебе умирать тоже? Это страшно и больно.

И он закрыл глаза, шепча: "Кони, кони..."

- Да, кони, кони наши быстрые, - раздалось над ним, - они быстры, наши кони, и мы примчались на них через лес и горный перевал к тебе, мой милый Раогаэ!

И сестра стала целовать его, склонившись над ним, и придерживая его бессильно свисающую голову.

- О, Раогай! - проговорил Раогаэ, стараясь не показывать сестре, как он страдает. - Откуда ты здесь, Раогай? А я немного ранен, так что не могу встать и поприветствовать тебя, как должно... Но я скоро поправлюсь. Только мне сейчас пить очень хочется - дай мне, прошу тебя, вот тот кувшин!

Раогай уже поднесла к губам юноши большой кувшин, наполненный прохладной водой, как Зарэо, вбежавший в палатку, выхватил его из рук дочери, обливая сына всего - с головы до ног.

- Нет, Раогаэ, нет! - умоляюще воскликнул он.

- Хорошо, что мне досталась хоть эта капля... - печально проговорил раненый, облизывая губы. - О, если бы я умел пить воду всем телом!

Его волосы, рубаха и постель были мокры от воды.

- Вот и хороший повод перестелить постель, - нарочито бодро проговорил Зарэо. - А ли-шо-Луцэ тем временем осмотрит тебя.

- Моя рана неисцельна, - с печальной взрослой улыбкой отвечал Раогаэ, но, взглянув на Раогай, быстро добавил: - Так говорят лекари.

- Глупые лекари! Конечно же, она исцелима! - воскликнула Раогай, гладя брата по мокрым рыжим волосам.

Зарэо стоял рядом, сжимая в бессилии кулаки - до белизны костяшек.

А Луцэ, войдя в шатер следом за воеводой, прихрамывая, подошел к ложу раненого и стал осматривать его живот. Стрела, уже извлеченная полковым лекарем, вошла глубоко рядом с правой подвздошной костью. Из уродливой раны текло вязкое зловонное содержимое. Луцэ коснулся живота сына воеводы. Едва он сделал это, Раогаэ громко вскрикнул, но, закусив губы, застонал, сдержав крик.