Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

«Дульцинея прекраснѣе всѣхъ женщинъ на свѣтѣ, а я несчастнѣе всѣхъ рыцарей въ мірѣ; истины этой не должно компрометировать мое безсиліе поддерживать ее. Вонзай, рыцарь, вонзай это копье въ мою грудь и возьми мою жизнь, взявши мою честь.»

— Нѣтъ, нѣтъ! воскликнулъ рыцарь серебряной луны, да сіяетъ въ непомеркающемъ свѣтѣ слава Дульцинеи Тобозской! я требую только, чтобы господинъ Донъ-Кихотъ удалился на одинъ годъ, или на такое время, какое я ему назначу, въ свою деревню, какъ это условлено между нами, прежде чѣмъ мы встрѣтились съ оружіемъ въ рукахъ.

Вице-король, донъ-Антоніо и нѣсколько другихъ лицъ, ясно услышали и слова рыцаря серебряной луны и отвѣтъ Донъ-Кихота, сказавшаго, что если только ему не повелятъ ничего. предосудительнаго для Дульцинеи, такъ онъ исполнитъ все, какъ благородный рыцарь. Услышавъ это, рыцарь серебряной луны повернулъ коня и поклонившись вице-королю, поскакалъ маленькимъ галопомъ съ мѣста побоища. Вице-король велѣлъ донъ-Антоніо послѣдовать за этимъ рыцаремъ и узнать, во что бы то ни стало, кто онъ такой? Донъ-Кихота подняли тѣмъ временемъ съ земли и открыли его блѣдное, безжизненное, покрытое потомъ лицо. Россинантъ же чувствовалъ себя такъ плохо, что не могъ подняться на ноги. Отуманенный слезами Санчо не зналъ что дѣлать, что говорить. Все, происходившее вокругъ него, казалось ему какимъ-то сномъ, какимъ-то очарованіемъ. Онъ видѣлъ своего господина побѣжденнымъ, помилованнымъ, давшимъ слово не прикасаться къ оружію въ теченіе года. Онъ видѣлъ помраченнымъ свѣтъ его славы и всѣ обѣщанія его, всѣ надежды свои обращенными въ прахъ, развѣянными какъ дымъ. Ему мерещился Россинантъ искалѣченнымъ, а господинъ его разбитымъ на всю жизнь; благо еще, еслибъ разбитые члены возстановляли разстроенный мозгъ. Наконецъ рыцаря отнесли на носилкахъ, принесенныхъ, по приказанію вице-короля, къ донъ-Антоніо, а вице-король возвратился во дворецъ, желая узнать, кто былъ рыцарь серебрянной луны, приведшій Донъ-Кихота въ такое несчастное положеніе.

Глава LXV

Донъ-Антоніо Морено отправился вслѣдъ за рыцаремъ серебряной луны, котораго преслѣдовала толпа ребятишекъ разнаго возраста до самой гостинницы въ центрѣ города, гдѣ онъ остановился. Желая, во чтобы бы то ни стало, узнать, кто этотъ незнакомецъ, донъ-Антоніо вошелъ за нимъ въ гостиницу и послѣдовалъ въ отдѣльную комнату, гдѣ къ рыцарю подошелъ оруженосецъ снять съ него оружіе. Видя, что его не оставляетъ какой-то господинъ, рыцарь серебряной луны сказалъ донъ-Антоніо: и догадываюсь зачѣмъ вы пришли; вамъ угодно узнать, это а? Извольте — я вамъ разскажу это, тѣмъ временемъ, какъ оруженосецъ мой станетъ снимать съ меня оружіе. Причинъ скрываться у меня нѣтъ; я, милостивый государь, — бакалавръ Самсонъ Карраско, живу въ одной деревнѣ съ Донъ-Кихотомъ Ламанчскимъ, возбуждающимъ общее состраданіе къ себѣ во всѣхъ его знакомыхъ, во мнѣ, быть можетъ, болѣе чѣмъ въ комъ-нибудь другомъ. Полагая, что онъ можетъ выздоровѣть только сидя спокойно дома, я искалъ средствъ устроить это дѣло. Три мѣсяца тому назадъ я отправился вслѣдъ за нимъ, въ образѣ рыцаря зеркалъ, встрѣтился съ нимъ на дорогѣ, и надѣясь поразить его безъ крови и ранъ, вызвалъ его на бой съ условіемъ, что побѣжденный предается на волю побѣдителя. Считая уже Донъ-Кихота побѣжденнымъ, я думалъ потребовать отъ него, чтобы онъ возвратился домой и не выѣзжалъ оттуда въ теченіи года; — этимъ временемъ, я думалъ, можно будетъ вылечить его. Но судьбѣ угодно было чтобы не я, а онъ побѣдилъ и свалилъ меня на землю. Такимъ образомъ надежды мои были обмануты. Донъ-Кихотъ отправился дальше, а я возвратился домой пристыженный, побѣжденный и порядкомъ помятый своимъ довольно опаснымъ паденіемъ. Это не отбило у меня, однако, охоты еще разъ отправиться за Донъ-Кихотомъ и побѣдить его въ свою очередь, что мнѣ и удалось сдѣлать сегодня въ вашихъ глазахъ. Всегда вѣрный своему слову, вѣрный обязанностямъ странствующаго рыцарства, Донъ-Кихотъ безъ всякаго сомнѣнія честно исполнитъ то, что я велѣлъ ему. Вотъ вамъ вся исторія. Прошу васъ только не говорить это я, чтобы мое благое намѣреніе не пропало втунѣ, и мнѣ бы удалось возвратить разсудокъ человѣку очень умному, когда онъ забываетъ о странствующемъ рыцарствѣ.

— О, милостивый государь, воскликнулъ донъ-Антоніо, да проститъ вамъ Богъ наносимую вами всему міру потерю, вашимъ желаніемъ возвратить разсудокъ самому интересному безумцу, какой когда либо существовалъ за свѣтѣ. Неужели вы не видите, что польза отъ его ума никогда не вознаградитъ потери того удовольствія, которое доставляютъ всѣмъ намъ его безумства, и вся наука, все искуство господина бакалавра врядъ-ли возвратятъ вполнѣ разсудокъ такому цѣльному безумцу. Еслибъ это не было жестоко, я пожелалъ бы, чтобы Донъ-Кихотъ никогда не вылечился и не лишалъ бы насъ удовольствія, доставляемаго не только его собственными безумствами, но еще безумствомъ оруженосца его Санчо Пансо, способнаго наименьшей глупостью своей разсмѣшить саму меланхолію. Но я не скажу больше ничего, и посмотрю, правъ ли я былъ, сказавши, что господинъ Карраско ничего не выиграетъ своей побѣдой. — Бакалавръ замѣтилъ, что дѣло, во всякомъ случаѣ приняло благопріятный оборотъ и онъ расчитываетъ на счастливый исходъ, послѣ чего простившись съ донъ-Антоніо, вѣжливо предложившаго ему свои услуги, онъ приказалъ взвалить на мула свое оружіе, и верхомъ на томъ самомъ конѣ, на которомъ сражался въ послѣдній разъ съ Донъ-Кихотомъ, онъ покинулъ городъ и возвратился въ свою деревню, не встрѣтивъ въ дорогѣ ничего особеннаго, достойнаго быть описаннымъ въ этой истинной исторіи.

Донъ-Антоніо передалъ вице-королю все, что сказалъ ему Карраско, не доставивъ ему разсказомъ своимъ особеннаго удовольствія, и не мудрено: удаленіе Донъ-Кихота съ рыцарской арены лишило такого удовольствія всѣхъ, до кого достигала вѣсть о его похожденіяхъ.

Шесть дней пролежалъ Донъ-Кихотъ въ постели, грустный, скорбящій, задумчивый, въ безвыходно мрачномъ настроеніи духа, думая ежеминутно о роковомъ своемъ пораженіи. Санчо старался какъ могъ утѣшить его и между прочимъ сказалъ ему: «мужайтесь, повеселѣйте, господинъ мой; въ особенности благодарите Бога за то, что свалившись за землю, вы не сломали себѣ ни одного ребра. Гдѣ даются, тамъ, ваша милость, и отдаются удары, не вездѣ тамъ сало гдѣ есть на что повѣсить его и отправьте съ Богомъ лекаря, мы васъ вылечимъ и безъ него. Возвратимся, право, домой и полно намъ рыскать по свѣту за приключеніями, да разъѣзжать по невѣдомымъ землямъ. И если вамъ, ваша милость, наименѣе здоровится, то у меня наибольше теряется. Я потерялъ съ губернаторствомъ охоту быть губернаторомъ, не потерявши охоты сдѣлаться графомъ; но теперь вы перестали быть рыцаремъ и значитъ не быть вамъ королемъ, а мнѣ — графомъ и всѣмъ моимъ надеждамъ суждено, видно, развѣяться дымомъ.

— Молчи, Санчо, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ; развѣ ты не знаешь, что я обязанъ удалиться въ деревню только на одинъ годъ, послѣ чего я опятъ возвращусь къ своему благородному занятію и найдутся тогда королевства для меня и графства для тебя.

— Да услышитъ васъ Богъ и не услышитъ грѣхъ, отвѣтилъ Санчо; лучше, говорятъ, хорошая надежда чѣмъ плохая дѣйствительность.

Въ эту минуту въ комнату вошелъ донъ-Антоніо съ чрезвычайно радостнымъ лицомъ: «счастливыя вѣсти, счастливыя вѣсти, господинъ Донъ-Кихотъ», воскликнулъ онъ; «донъ-Грегоріо и ренегатъ вернулись въ Барселону; теперь они у вице-короля, а черезъ минуту будутъ здѣсь». Извѣстіе это какъ будто нѣсколько оживило Донъ-Кихота. «Я бы больше порадовался», сказалъ онъ, «если-бы это дѣло кончилось не такъ счастливо, потому что я самъ отправился бы тогда въ Варварійскіе края и освободилъ бы этой могучей рукой не только донъ-Грегоріо, но всѣхъ томящихся тамъ христіанскихъ плѣнниковъ. Но увы! несчастный, что я говорю? развѣ не побѣжденъ, не сброшенъ я съ коня моего на землю? не обязанъ ли я въ продолженіе года не браться за оружіе? Какими-же мечтами могу я тѣшить себя теперь, когда мнѣ слѣдуетъ взяться скорѣй за веретено, чѣмъ за мечъ.