Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Когда Санчо увидѣлъ, что всѣ эти красныя ноги пришли въ движеніе, — весла показались ему красными ногами, — онъ проговорилъ самъ себѣ: «вотъ гдѣ я вижу очарованіе, а вовсе не въ томъ, что разсказываетъ мой господинъ. Но за что же такъ бьютъ этихъ несчастныхъ, что сдѣлали они такого? и какъ хватаетъ смѣлости у одного человѣка бить столько народу? Клянусь Богомъ, вотъ, вотъ гдѣ истинный адъ, или по крайней мѣрѣ чистилище. Видя съ какимъ вниманіемъ Санчо смотрѣлъ на все происходившее вокругъ него, Донъ-Кихотъ поспѣшилъ сказать ему: «другъ Санчо, какъ было бы удобно тебѣ раздѣться теперь съ головы до ногъ и помѣстившись между гребцами покончить съ разочарованіемъ Дульцинеи. Среди страданій столькихъ людей ты не почувствовалъ бы твоего собственнаго! И очень можетъ быть, что мудрый Мерлинъ счелъ бы каждый ударъ, данный такой увѣсистой рукой, за десять».

Адмиралъ собрался было спросить, что это за удары и за разочарованіе Дульцинеи, но въ эту минуту вахтенный закричалъ: «фортъ Монжуихъ дѣлаетъ знакъ, что онъ открылъ на западѣ весельное судно».

«Ребята», крикнулъ въ отвѣтъ на это капитанъ, выскочивъ изъ высоты между декъ, «судно это не должно ускользнуть отъ насъ. Это, вѣроятно, какой нибудь бригантинъ алжирскихъ корсаровъ». Три другія галеры приблизились къ адмиралу, чтобы узнать, что, дѣлать имъ? Адмиралъ велѣлъ имъ выйти въ открытое море, а самъ вознамѣрился держаться берега, чтобы не дать такимъ образомъ бригантину ускользнуть изъ его рукъ. Гребцы принялись грести, и галера поплыла съ такой быстротой, какъ будто она летѣла по водѣ. Выступившія въ открытое море галеры открыли — приблизительно въ двухъ миляхъ — судно съ четырнадцатью или пятнадцатью гребцами, Завидѣвъ галеры, оно пустилось убѣгать отъ нихъ, надѣясь на свою легкость. Но капитанская галера, была къ счастію однимъ изъ самыхъ легкихъ судовъ, которые плавали когда бы то ни было по морю. Она двигалась такъ быстро, что гребцы на бригантинѣ увидѣли невозможность спастись, и арраецъ [24] приказалъ сложить весла и сдаться, чтобы не раздражить начальника испанскихъ галеръ. Но въ ту минуту, когда испанская галера подошла такъ близко къ бригантину, что на немъ услыхали приказаніе сдаться, два пьяныхъ турка, находившіеся въ числѣ другихъ четырнадцати гребцовъ, выстрѣлили изъ аркебузъ и убили двухъ испанскихъ солдатъ, спускавшихся съ палубы. Увидѣвъ это, адмиралъ поклялся не оставить въ живыхъ ни одного плѣнника, взятаго на бригантинѣ и яростно атаковалъ его, но бригантинъ успѣлъ отвернуться отъ удара, прошедши подъ веслами, и галера опередила его на нѣсколько узловъ. Видя свою погибель, на бригантинѣ подняли парусъ. Тѣмъ временемъ, какъ галера возвращалась назадъ, и потомъ подъ парусомъ и на веслахъ бригантинъ принялся снова лавировать. Но его искуство помогло ему меньше, чѣмъ повредила его смѣлость. Капитанъ настигъ бригантинъ на разстояніи полумили, опрокинувъ на него рядъ веселъ и захватилъ на немъ всѣхъ гребцовъ; въ ту же минуту подоспѣли другія галеры, и моряки возвратились съ добычею въ портъ, гдѣ ихъ ожидала огромная толпа, любопытствуя узнать съ чемъ они возвращаются. Кинувъ якорь вблизи берега, адмиралъ увидѣлъ, что его вышелъ встрѣтить самъ вице-король, и онъ приказалъ спустить на воду яликъ и поднести рею, чтобы повѣсить на ней арраеца вмѣстѣ съ другими тридцатью шестью плѣнными — все молодцами, вооруженными большею частью аркебузами.

Адмиралъ спросилъ, кто изъ нихъ арраецъ. «Вотъ кто!» сказалъ по испански одинъ плѣнный, оказавшійся испанскимъ ренегатомъ; указавъ на одного изъ самыхъ прекрасныхъ юношей, какіе когда либо существовали на свѣтѣ; на видъ ему не было и двадцати лѣтъ.

«Собака безумная!» воскликнулъ адмиралъ, «какой чортъ дернулъ тебя убивать моихъ солдатъ, когда ты видѣлъ невозможность спастись; такъ ли должно выказывать покорность адмиралу? Раавѣ не понимаешь ты, что дерзость не есть еще мужество. «Въ сомнительныхъ обстоятельствахъ человѣкъ можетъ показаться храбрымъ, но не дерзкимъ».

Арраець собирался что-то отвѣтить, но адмиралу было не до него; онъ поспѣшилъ встрѣтить вице-короля, ступившаго на галеру въ сопровожденіи своей свиты и нѣсколькихъ особъ изъ города.

— Адмиралъ, вы сдѣлали не дурную охоту — сказалъ вице-король.

— Очень хорошую, отвѣчалъ адмиралъ, и ваше превосходительство сейчасъ увидите ее повѣшенной за этой реѣ.

— Почему? спросилъ вице-король.

— Они убили у меня, вопреки всѣмъ правиламъ : и обычаямъ войны, двухъ лучшихъ, солдатъ; и я поклялся вздернутъ на висѣлицу всѣхъ, кого я захвачу на этомъ бригантинѣ, и прежде всего этого молодаго мальчика — арраеца на этомъ суднѣ. Говоря это, онъ указалъ вице-королю на молодаго юношу, ожидавшаго смерти съ связанными руками и съ веревкой на шеѣ. Вице-король взглянулъ за него и при видѣ такого красавца, такого рѣшительнаго и храбраго юноши, преисполнился глубокимъ состраданіемъ и пожелалъ спасти его.

— Кто ты, арраецъ? спросилъ его вице-король: турокъ, мавръ, ренегатъ?

— Ни турокъ, ни мавръ, ни ренегатъ, отвѣтилъ юноша.

— Кто же ты такой?

— Христіанка.

— Христіанка, въ этомъ платьѣ,— арраецомъ на Турецкомъ бригантинѣ? воскликнулъ удивленный вице-король; этому можно скорѣе изумиться, чѣмъ повѣрить.

— Отсрочьте на время казнь, сказала прекрасная дѣвушка; вы не много потеряете, удаливъ минуту мщенія на столько, сколько нужно времени, чтобы разсказать вамъ мою исторію.

Какое каменное сердце не смягчилось бы при этихъ словахъ, хоть на столько, чтобы пожелать услышать разсказъ несчастнаго юноши? Адмиралъ согласился выслушать его. Но просилъ не надѣяться вымолить себѣ прощеніе въ столь тяжкой винѣ. Получивъ это позволеніе арраецъ разсказалъ слѣдующее. «Я принадлежу къ той, болѣе несчастной, чѣмъ благоразумной націи, на которую въ послѣднее время обрушилось столько ударовъ. Я — мавританская дѣвушка. Двое дядей моихъ увезли меня — во время постигшаго наше племя несчастія — въ Варварійскія земли, не смотря на то, что я христіанка не изъ притворныхъ, а изъ самыхъ искреннихъ. Напрасно я говорила правду; тѣ, которымъ поручено было прогнать насъ не слушали меня, дяди мои не вѣрили мнѣ; они думали, что я хочу обмануть ихъ, чтобы остаться на родной сторонѣ и насильно увезли меня. Мать и отецъ мои христіане; воспитанная въ строгой нравственности, съ молокомъ всосавши вѣру католическую, ни словомъ, ни обычаемъ, не выдавала я своего мавританскаго происхожденія; и по мѣрѣ того, какъ укрѣплялась я въ этой добродѣтели — по моему, это добродѣтель — разсцвѣтшая моя красота; и хотя жила я въ удаленіи отъ свѣта, тѣмъ не менѣе меня увидѣлъ молодой донъ Гаспаръ Грегоріо, старшій сынъ одного помѣщика, возлѣ нашего села. Какъ меня увидѣлъ, какъ мы познакомились съ нимъ, какъ полюбили одинъ другаго, это долго разсказывать, особенно тогда, когда я ожидаю, что между шеей и языкомъ моимъ скоро помѣстится роковая веревка. Скажу только, что донъ-Грегоріо послѣдовалъ за мною въ изгнаніе. Зная хорошо нашъ языкъ, онъ смѣшался съ толпами изгнанныхъ морисковъ, и во время пути подружился съ моими дядями. Предусмотрительный отецъ мой, услышавъ про эдиктъ, грозившій намъ изгнаніемъ, поспѣшилъ покинуть родную сторону и отыскать для насъ убѣжище на чужбинѣ. Онъ зарылъ въ тихомъ мѣстѣ, которое извѣстно только мнѣ, множество драгоцѣнныхъ камней и дорогихъ жемчуговъ и много, много денегъ, и велѣлъ мнѣ не дотрогиваться до всѣхъ этихъ богатствъ, если насъ изгонятъ прежде его возвращенія. Я послушала его, и отправилась въ Варваріискую землю съ дядями и другими родственниками моими. Мы поселились въ Алжирѣ, которому суждено было стать моимъ адомъ. Алжирскій дей, услыхавъ о моей красотѣ, о моемъ богатствѣ, велѣлъ привести меня къ себѣ и спросилъ меня въ какой Испанской провинціи я родилась и какія драгоцѣнности и сколько денегъ привезла я съ собою. Я назвала ему родной мой край и сказала, что деньги и вещи зарыты въ землю, но что ихъ очень легко откопать, если я сама отправлюсь въ Испанію; я думала корыстью ослѣпить его сильнѣе чѣмъ моей красотой. Тѣмъ временемъ, какъ я разговаривала съ нимъ, ему сказали, что меня сопровождалъ изъ Испаніи одинъ изъ прекраснѣйшихъ юношей на землѣ; я догадалась, что дѣло шло о донѣ Гаспарѣ Грегоріо, дѣйствительно одномъ изъ самыхъ прекрасныхъ мужчинъ. Я задрожала при мысли грозившей ему опасности, потому что эти варвары предпочитаютъ прекраснаго юношу прелестнѣйшей женщинѣ. Дей въ ту минуту приказалъ привести къ себѣ донъ Грегоріо и спросилъ меня, правду ли говорятъ о немъ. Какъ бы вдохновенная самимъ небомъ, я отвѣтила ему: «правда, но только я должна тебѣ сказать, что это не юноша, а такая же дѣвушка, какъ я. Позволь мнѣ пойти и одѣть ее въ женское платье, чтобы оно выказало красоту ее во всемъ блескѣ и чтобы она спокойнѣе появилась предъ тобой». Дей согласился и сказалъ, что на другой день переговорить со мною, какъ мнѣ вернуться въ Испанію за моими богатствами. Я бросилась къ донъ Гаспару и сказавъ ему какой опасности подвергается онъ, показываясь въ мужскомъ платьѣ, одѣла его какъ мавританскую дѣвушку, и въ тотъ же вечеръ повела къ дею; — обвороженный его наружностью, дей задумалъ оставить у себя эту красавицу, чтобы подарить ее султану. Но, устраняя опасность, грозившую ей отъ него самого, даже въ его собственномъ гаремѣ, онъ приказалъ отдать ее подъ надзоръ знатныхъ мавританокъ, и донъ Грегоріо отвели къ нимъ въ туже минуту. Что почувствовали мы, въ минуту разлуки, мы такъ нѣжно любившіе другъ друга, объ этомъ пусть судятъ тѣ, которые любятъ такъ-же нѣжно. Вскорѣ затѣмъ дей рѣшилъ, чтобы я отправилась въ Испанію на этомъ бригантинѣ, въ сопровожденіи двухъ природныхъ ту рокъ, тѣхъ самыхъ, которые убили вашихъ двухъ солдатъ. за мною послѣдовалъ также этотъ испанскій ренегатъ (она указала на того, кто первый отвѣтилъ адмиралу); христіанинъ въ глубинѣ души, онъ отправился со мною скорѣе съ желаніемъ остаться въ Испаніи, чѣмъ вернуться въ Варварійскія земли. Остальные гребцы — мавры и турки, но они только гребцы и больше ничего; а тѣ два жадныхъ и дерзкихъ турка, не слушая моего приказанія, высадить насъ въ христіанскомъ платьѣ, которое было съ нами, въ первомъ удобномъ мѣстѣ на испанскомъ берегу, хотѣли прежде всего ограбить эти берега, боясь, чтобы съ нами не случилось чего нибудь такого, что помогло бы открыть ихъ бригантинъ и имъ не овладѣли-бы испанскія галеры, если онѣ будутъ по близости. Вчера вечеромъ мы пристали къ берегу, не зная, что вблизи находятся четыре галеры; сегодня насъ открыли, остальное вы знаете. Добавлю только, что донъ-Грегоріо въ женскомъ платьѣ остается между женщинами, опасаясь за свою жизнь, а я, съ связанными руками, ожидаю здѣсь смерти, освободящей меня отъ моихъ страданій. Вотъ вамъ моя грустная исторія. Прошу васъ только, позвольте мнѣ умереть, какъ христіанкѣ, я не причастна грѣху, въ который впало мое несчастное племя». Съ послѣднимъ словомъ она умолкла и съ глазами полными слезъ вызывала слезы изъ глазъ всѣхъ ея слушателей. Тронутый вице-король подошелъ къ прекрасной морискѣ и, не говоря ни слова, самъ развязалъ веревку, связывавшую ей руки, а какой-то старый пилигримъ, вошедшій на галеру вмѣстѣ съ вице-королемъ, не сводилъ съ нее все время глазъ, и когда она умолкла, упалъ къ ея ногамъ, сжалъ ихъ въ своихъ рукахъ и воскликнулъ, обливаясь горючими слезами: «О, Анна Феликсъ, дочь моя злосчастная! я отецъ твой Рикотъ, я пришелъ за тобою, потому что не могу я жить безъ тебя, безъ всей души».