Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Донъ-Антоніо велѣлъ на рукахъ отнести рыцаря въ спальню, и первый кинулся къ нему Санчо. «Ловко отдѣлали васъ господинъ мой!» воскликнулъ онъ. «Неужели же таки вы, полагаете господа», продолжалъ онъ, обращаясь къ публикѣ, «что всѣ люди на свѣтѣ — плясуны, и всѣ странствующіе рыцари — мастера выдѣлывать разныя антраша. Клянусь Богомъ, вы сильно ошибаетесь, если думали это; между рыцарями — такіе есть, которые согласятся скорѣе убить великана, чѣмъ сдѣлать хоть одинъ прыжокъ. Если бы тутъ въ туфли играли, я бы отлично замѣнилъ вамъ моего господина, потому что дать себѣ подзатыльника — на это я мастеръ; но въ другихъ танцахъ я ничего не смыслю». Этой рѣчью и другими, подобными ей; Санчо до упаду уморилъ все общество: послѣ чего онъ отправился къ своему господину и хорошенько прикрылъ его одѣяломъ, чтобы пропотѣвши, рыцарь исцѣлился отъ бальной простуды. На другой день донъ-Антоніо рѣшился произвести опытъ съ очарованной головой, и отправился въ сопровожденіи Донъ-Кихота, Санчо, двухъ друзей своихъ и двухъ дамъ, такъ хорошо мучившихъ наканунѣ Донъ-Кихота и ночевавшихъ въ домѣ донъ-Антоніо въ ту комнату, гдѣ находилась знаменитая голова. Онъ разсказалъ гостямъ, какимъ чудеснымъ свойствомъ обладаетъ она, просилъ ихъ держать это въ тайнѣ и за тѣмъ объявилъ, что сегодня онъ сдѣлаетъ съ ней первый опытъ. Кромѣ двухъ друзей Антоніо, никто не былъ посвященъ въ эту тайну, и еслибъ донъ-Антоніо не предварилъ обо всемъ своихъ друзей, они тоже были бы удивлены не менѣе другихъ; такъ мастерски устроена была эта голова.

Первымъ подошелъ къ ней донъ Антоніо и тихо, но такъ что всѣ могли слышать его, сказалъ ей: «скажи мнѣ голова, помощью чудесной силы твоей, о чемъ я думаю въ эту минуту?»

«Я не знаю чужихъ мыслей», звонко и отчетливо, но не шевеля губами, отвѣтила ему чудесная голова. Отвѣтъ этотъ ошеломилъ всѣхъ. Всѣ видѣли, что въ комнатѣ и вокругъ стола не было живой души, которая могла бы отвѣтить вмѣсто бронзовой статуи.

— Сколько насъ здѣсь? продолжалъ донъ-Антоніо.

— Ты, двое друзей твоихъ, жена твоя, двое ея подругъ, знаменитый рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій и оруженосецъ его Санчо Пансо. Общее удивленіе удвоилось, и отъ ужаса у всѣхъ волосы поднялись дыбомъ донъ-Антоніо отошелъ отъ головы. «Съ меня довольно,» сказалъ онъ, «чтобы убѣдиться, что я не обманутъ тѣмъ, кто мнѣ продалъ тебя — чудная, непостижимая, говорящая и отвѣчающая голова. Пусть другой спрашиваетъ тебя что знаетъ.»

Такъ какъ женщины вообще скоры и любопытны, поэтому послѣ донъ-Антоніо къ головѣ подошла одна изъ подругъ его жены.

— Скажи, чудесная голова, какъ сдѣлаться мнѣ красавицей? спросила она.

— Сдѣлайся прекрасна душой.

— Больше мнѣ ничего не нужно, — сказала дама.

— Голова, мнѣ хотѣлось бы знать, любитъ ли меня мой мужъ? сказала другая пріятельница жены донъ-Антоніо.

— Наблюдай, какъ онъ ведетъ себя въ отношеніи тебя, и въ дѣлахъ его ты увидишь: любитъ ли онъ тебя или нѣтъ? — отвѣтила голова.

— Чтобы услышать такой отвѣтъ, не къ чему было спрашивать! За человѣка, конечно, говорятъ дѣла его, сказала удаляясь замужняя женщина.

— Кто я такой? спросилъ голову одинъ изъ друзей донъ-Антоніо.

— Ты это самъ знаешь, — отвѣтила голова.

— Не въ томъ дѣло, но знаешь ли ты меня? продолжалъ вопрошатель.

— Знаю, — ты Педро Норицъ.

— Довольно, этотъ отвѣтъ увѣряетъ мня, что ты все знаешь.

Послѣ него къ головѣ подошелъ другой пріятель донъ-Антоніо.

— Скажи мнѣ голова, чего желаетъ сынъ мой, наслѣдникъ маіората?

— Я уже сказала, что не знаю чужихъ мыслей — отвѣтила голова; впрочемъ скажу, сынъ твой желаетъ поскорѣй похоронить тебя.

— Именно, сказалъ вопрошатель; то, что я вижу глазами, я указываю пальцемъ: довольно съ меня.

— Голова, право не знаю, что спросить тебя, сказала жена донъ-Антоніо; хотѣлось бы мнѣ только узнать, долго ли проживетъ мой добрый мужъ?

— Долго, долго, отвѣтила голова; его здоровье и умѣренный образъ жизни сулятъ ему долгую жизнь; другіе сокращаютъ ее разными излишествами,

— О, ты, на все отвѣчающая голова, сказалъ послѣ этого Донъ-Кихотъ, скажи, правду или сонъ видѣлъ я въ пещерѣ Монтезиносской? Дастъ ли себѣ Санчо назначенные ему удары, и совершится ли разочарованіе Дульцинеи?

— Длинная исторія — это происшествіе въ пещерѣ — отвѣтила голова, въ немъ и правда и ложь; Санчо станетъ откладывать бичеваніе свое въ долгій ящикъ, но Дульцинея будетъ разочарована.

— Довольно съ меня, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ; лишь бы я зналъ, что Дульцинея будетъ разочарована и я признаю себя счастливѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ.

Послѣднимъ вопрошателемъ былъ Санчо. «Голова», сказалъ онъ, «буду ли я еще разъ губернаторомъ, или умру несчастнымъ оруженосцемъ? и увижусь, ли я еще съ женою и дѣтьми?»

— Ты будешь губернаторомъ въ твоемъ домѣ, и увидишь жену и дѣтей, если вернешься домой, отвѣтила голова, а если перестанешь служить, перестанешь быть и оруженосцемъ.

— Это я и самъ зналъ, воскликнулъ Санчо; и тоже самое услышалъ бы я отъ самого пророка нашего Дедро Грулло.

— Болванъ, сказалъ ему на это Донъ-Кихотъ, чего же тебѣ нужно еще; мало тебѣ, что голова отвѣчаетъ на твои вопросы.

— Оно такъ, но только хотѣлось бы, чтобы она отвѣтила пообстоятельнѣе.

Этимъ кончились вопросы и отвѣты, но не удивленіе, овладѣвшее всѣмъ обществомъ, кромѣ двухъ друзей донъ-Антоніо, знавшихъ тайну чудесной головы. Но, чтобы не держать въ недоумѣніи читателей, чтобы не видѣли они въ этомъ чего-нибудь сверхъестественнаго, Сидъ Гамедъ Бененгели намѣренъ тотчасъ же открыть имъ эту тайну. Въ подражаніе другой такой же головѣ, видѣнной имъ въ Мадридѣ, донъ-Антоніо заказалъ одному образному мастеру такую же голову съ цѣлію удивлять ею, своихъ непосвященныхъ въ тайну гостей; голова эта устроена была очень просто. Она стояла на разрисованной и гладкой деревянной поверхности, похожей на яшму, поддерживаемой совершенно такой же ножкой и четырьмя орлиными лапами, составлявшими основаніе. Бронзоваго цвѣта голова, походившая на бюстъ римскаго императора, была совершенно пустая, — поверхность на которой она стояла — тоже — и къ этой поверхности голова прикладывалась такъ плотно, что, незамѣтно было никакихъ слѣдовъ соединенія: верхъ пустой ножки приходился какъ разъ противъ груди и шеи статуи, а низъ опускался въ отверстіе другой комнаты, находившейся подъ той гдѣ помѣщалась голова. Сквозь эту пустоту, выходившую въ грудь бюста, проходила жестяная труба, такъ мастерски сдѣланная, что ее никто не замѣчалъ. Въ нижней комнатѣ помѣщался тотъ, кто давалъ отвѣты, прикладывая къ трубѣ поперемѣнно уши и ротъ; такимъ образомъ голосъ спрашивавшаго и отвѣчавшаго проходилъ какъ бы чрезъ рупоръ и такъ ясно и отчетливо слышно было каждое слово его, что не было ни какой возможности, открыть обмана. Умный и находчивый студентъ, племянникъ донъ-Антоніо, отвѣдалъ за предлагаемые вопросы; увѣдомленный дядей о томъ, кого онъ приведетъ въ очарованной головѣ, студентъ точно и легко могъ отвѣчать на все, что его спрашивали.

Сидъ Гамедъ говоритъ, что эта чудесная голова удивляла публику десять или двѣнадцать дней; скоро однако до городу распространился слухъ, что у донъ-Антоніо находится очарованная голова; отвѣчающая за предлагаемые ей вопросы, и владѣлецъ ея, безпокоясь, чтобы слухъ объ этомъ не возбудилъ вниманія зоркихъ стражей нашей вѣры, открылъ инквизиторамъ тайну удивительной головы, инквизиторы велѣли ему снять ее, боясь, чтобы она не смутила умовъ невѣждъ. Въ главахъ Донъ-Кихота и Санчо, голова оставалась однако по прежнему очарованной, отвѣчающей и разсуждающей, къ большему удовольствію рыцаря, чѣмъ его оруженосца.

Чтобы угодить донъ-Антоніо, отпраздновать пріѣздъ въ Барселону Донъ-Кихота, и позабавить публику его сумазбродствами, тамошняя молодежь задумала устроить черезъ недѣлю игру въ перстень, но ей не суждено было состояться.

Этимъ временемъ Донъ-Кихотъ пожелалъ осмотрѣть городъ, пѣшкомъ, безъ всякаго общества, кромѣ Санчо и двухъ слугъ донъ-Антоніо, боясь преслѣдованія разныхъ невѣждъ и городскихъ мальчугановъ, которые непремѣнно высыпали бы на встрѣчу рыцарю, еслибъ онъ появился въ городѣ верхомъ. Во время этой прогулки Донъ-Кихотъ, проходя по одной улицѣ, къ великому удовольствію своему прочелъ на большой вывѣскѣ; здѣсь печатаютъ книги. Не видѣвъ до сихъ поръ ни одной типографіи, ему очень хотѣлось подробнѣе разсмотрѣть ее и онъ вошелъ въ типографію вмѣстѣ со всѣми слугами. Тутъ онъ увидѣлъ, что въ одномъ мѣстѣ набирали, въ другомъ оттискивали, здѣсь поправляли, тамъ отливали въ формы, словомъ увидѣлъ всю работу, производимую въ большихъ типографіяхъ. Подошедши къ одной кассѣ, онъ спросилъ, что здѣсь дѣлается? рабочій разсказалъ ему въ чемъ дѣло, и удивленный Донъ-Кихотъ пошелъ дальше, и между прочимъ спросилъ одного наборщика, что набираетъ онъ?