Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Отошедши за тѣмъ въ сторону, Рокъ написалъ письмо одному изъ своихъ друзей въ Барселону, увѣдомляя его, что возлѣ него находится тотъ знаменитый странствующій рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій, о которомъ говорятъ столько удивительнаго; Рокъ увѣрялъ своего друга, что этотъ удивительный рыцарь обладаетъ большими свѣдѣніями и интересенъ до нельзя. Онъ добавилъ, что на четвертый день, именно въ праздникъ Іоанна Крестителя, онъ привезетъ его въ Барселону, вооруженнаго съ головы до ногъ всевозможнымъ оружіемъ, верхомъ на Россинантѣ, и оруженосца его Санчо верхомъ на ослѣ. «Не забудьте увѣдомить объ этомъ друзой нашихъ Піарросъ», писалъ онъ, «пусть позабавитъ ихъ Донъ-Кихотъ. Хотѣлъ бы я лишить этого удовольствія враговъ ихъ Каделль, но это невозможно: умныя безумства Донъ-Кихота и милыя рѣчи оруженосца его Санчо Пансо не могутъ не забавлять въ одинаковой степени всего міра».

Рокъ отправилъ письмо съ однимъ изъ своихъ оруженосцевъ; одѣвшись землевладѣльцемъ оруженосецъ этотъ пробрался въ Барселону и вручилъ письмо кому слѣдовало.

Глава LXI

Три дня и три ночи пробылъ Донъ-Кихотъ съ Рокомъ, и еслибъ рыцарь пробылъ съ бандитами триста лѣтъ, онъ и черезъ триста лѣтъ не пересталъ бы удивляться ихъ жизни, никогда бы не свыкнулся съ ней. Вокругъ него въ одномъ мѣстѣ вставали, въ другомъ обѣдали; то вдругъ убѣгали не зная отъ кого, то ожидали, не зная чего. Всѣ спали, не ложась, безпрерывно пробуждаясь и мѣняя мѣста: бандиты то и дѣло разставляли часовыхъ, слушали крики вожатыхъ, раздували фитили аркебузъ, — аркебузъ было впрочемъ немного, большая часть бандитовъ вооружена была ударными мушкетами. Рокъ проводилъ ночи вдали отъ своихъ, такъ что шайка никакъ не могла догадаться, гдѣ атаманъ? Безчисленныя объявленія Барселонскаго намѣстника, назначавшаго цѣну за голову Рока, держали его въ постоянной тревогѣ, и онъ проводилъ ночи всегда вдали отъ своихъ. Онъ не смѣлъ довѣриться никому, страшась быть убитымъ или преданнымъ въ руки правосудія своими же сообщниками; тяжела и жалка была его жизнь.

Наконецъ Рокъ, Донъ-Кихотъ, Санчо и вся шайка отправилась разными извилинами и скрытыми тропинками въ Барселону, и пріѣхали туда ночью, наканунѣ дня Св. Іоанна Крестителя. Обнявши Донъ-Кихота и Санчо, послѣднему Рокъ подарилъ на прощаніе обѣщанные десять червонцевъ, — и обмѣнявшись за тѣмъ съ рыцаремъ тысячью взаимныхъ любезностей и предложеній услугъ, онъ разстался съ нашими искателями приключеній. По отъѣздѣ Рока, Донъ-Кихотъ, верхомъ на конѣ, дождался улыбки алой зари, которая обрадовала взоры его, освѣтивши цвѣтистыя долины; почти въ туже минуту слухъ его былъ пріятно пораженъ звуками трубъ и барабановъ, и криками бѣгущей толпы, покидавшей, какъ казалось, городъ. Мало-по-малу заря погасла въ лучахъ солнца, и ликъ его, превосходившій величиною щитъ, озарилъ городской горизонтъ. Оглянувшись по сторонамъ Донъ-Кихотъ и Санчо замѣтили море; имъ никогда еще не приходилось видѣть его, и оно показалось имъ несравненно больше руидерскихъ лагунъ Ламанча. Они увидѣли также собранныя въ портѣ галеры. Опустивъ шатры, галеры украсились разноцвѣтными знаменами и флагами, то колыхавшимися на вѣтрѣ, то, опускаясь, колыхавшими воду. Внутри галеръ раздавались звуки трубъ и роговъ, и громозвучная, воинственная мелодія распространялась далеко въ воздухѣ. Тихо и спокойно было море, и на гладкой поверхности его галеры стали двигаться и какъ бы маневрировать, а между тѣмъ изъ города выѣхало безчисленное множество всадниковъ въ богатыхъ нарядахъ, верхомъ на прекрасныхъ коняхъ и стали устраивать за городомъ родъ турнира. Съ галеръ открыли продолжительную пальбу, на которую отвѣтили съ фортовъ и городскихъ стѣнъ. Загудѣла тяжелая крѣпостная артиллерія, сливаясь съ выстрѣлами галерныхъ пушекъ. Не волновалось море и все казалось радовалось и радовало улыбавшуюся землю на свѣтломъ и свѣжемъ воздухѣ, отуманиваемомъ лишь дымомъ артиллеріи. Санчо не постигалъ, какъ эти двигавшіеся за водѣ гиганты могли имѣть столько ногъ.

Въ эту минуту щегольскіе всадники съ привѣтнымъ воинскимъ кликомъ устремились туда, гдѣ стоялъ пригвожденный удивленіемъ къ своему мѣсту Донъ-Кихотъ. «Милости просимъ, милости просимъ къ намъ, зеркало, свѣтило и путеводная звѣзда странствующаго рыцарства!» громкимъ голосомъ сказалъ Донъ-Кихоту одинъ изъ всадниковъ, предувѣдомленный Рокомъ о прибытіи рыцаря въ Барслону. «Милости просимъ къ намъ, не того самозваннаго Донъ-Кихота Ламанчскаго, котораго показали намъ недавно въ ложной исторіи, но истиннаго, благороднаго, вѣрнаго Донъ-Кихота, описаннаго цвѣтомъ историковъ Сидъ Гамедомъ Бененгели».

Донъ-Кихотъ не отвѣчалъ ни слова, а всадники не дожидались его отвѣта, но проворно повернувъ коней окружили рыцаря со всѣхъ сторонъ. «Эти господа узнали насъ», оказалъ тогда Донъ-Кихотъ, обернувшись къ Санчо. «Готовъ пари держать, они читали нашу исторію и даже эту недавно напечатанную исторію неизвѣстнаго Аррагонца.»

— Будьте такъ добры, поѣзжайте съ нами, сказалъ между тѣмъ одинъ всадникъ, приблизясь въ Донъ-Кихоту, мы всѣ большіе друзья Рока Гинара и готовы чѣмъ можемъ служить вамъ.

— Если одна любезность рождаетъ другую, ваша, милостивый государь, должна быть дочерью или по крайней мѣрѣ близкой родственницей любезности Рока. Ведите меня, куда вамъ угодно, сказалъ Донъ-Кихотъ, у меня нѣтъ другой воли, кромѣ вашей, особенно если вамъ угодно будетъ обратить меня въ вашего покорнаго слугу.

Всадникъ отвѣтилъ Донъ-Кихоту не менѣе любезно и кавалькада съ Донъ-Кихотомъ впереди двинулась дальше при звукахъ трубъ и роговъ. На бѣду рыцаря, при въѣздѣ его въ Барселону, отецъ всякихъ лукавствъ — лукавый и лукавые, какъ онъ, городскіе ребятишки, задумали устроить злую шутку, Донъ-Кихоту. Два смѣлыхъ, проворныхъ мальчугана протискались сквозь толпу и поднявъ хвосты Россинанту и ослу Санчо, подложили имъ туда по волчку. Почувствовавъ эти своеобразныя шпоры, несчастныя животныя стали прыгать, брыкать и свалили своихъ всадниковъ на землю. Побитый и пристыженный Донъ-Кихотъ поспѣшилъ освободить Россинанта отъ его украшеній, а Санчо сдѣлалъ тоже съ своимъ осломъ. Спутники рыцаря отъ души желали бы наказать дерзкихъ мальчугановъ, но это было невозможно; — они быстро скрылись въ толпѣ слѣдовавшихъ за ними шалуновъ. Рыцарь и оруженосецъ сѣли верхомъ, и, подъ звуки музыки и восклицанія виватъ, пріѣхали въ большой и прекрасный домъ пригласившаго ихъ къ себѣ всадника, одного изъ богатыхъ барселонскихъ дворянъ, — но здѣсь, по волѣ Сидъ-Гамехъ Бененгели, мы разстаемся на время съ рыцаремъ.

Глава LXII

Всадникъ, пригласившій къ себѣ Донъ-Кихота, былъ нѣкто донъ-Антоніо Морено. Умный и богатый, онъ любилъ жить весело, пріятно и прилично. Пригласивъ къ себѣ рыцаря, онъ сталъ обдумывать средства заставить его выказать во всемъ блескѣ свое безуміе, безвредно для всѣхъ; находя, что то не шутка, что язвитъ ближняго, и что вообще нельзя хорошо проводить время на счетъ другихъ. Прежде всего онъ надумалъ снять съ Донъ-Кихота оружіе и показать рыцаря публикѣ въ его узкомъ, измятомъ оружіемъ и столько разъ уже описанномъ нами камзолѣ. Рыцаря привели на балконъ, выходившій на одну изъ главныхъ городскихъ улицъ, и тамъ показали всѣмъ прохожимъ и всѣмъ городскимъ мальчишкамъ, глядѣвшимъ на него какъ на какого-то дикобраза.

Передъ рыцаремъ появились опять блестящіе всадники, точно они нарядились именно для него, а не ради праздничнаго торжества. Санчо же не помнилъ себя отъ радости и восторга; ему казалось, что онъ опять очутился не зная какъ и почему да свадьбѣ Кадаша, въ другомъ домѣ донъ-Діего де-Миранда и въ другомъ герцогскомъ замкѣ.

Въ этотъ день донъ-Антоініо позвалъ на обѣдъ къ себѣ нѣсколько друзей. Всѣ они обращались съ Донъ-Кихотомъ, какъ съ истиннымъ странствующимъ рыцаремъ, и это приводило его въ такой восторгъ, такъ льстило ему, что онъ тоже, подобно своему оруженосцу, не помнилъ себя отъ радости. Въ этотъ день Санчо былъ особенно въ ударѣ говорить, и дѣйствительно онъ наговорилъ такого, что гости донъ-Антонія были, какъ говорится, пришиты къ языку его. За обѣдомъ: донъ-Антоніо сказалъ Санчо: «говорятъ, добрый Санчо, будто ты такой охотникъ до клецокъ и бланманже, что остатокъ его прячешь въ своей груди къ закускѣ за другой день». [22]