Послания Ивана Грозного

у самого Грозного в переписке со шведским королем Иоганном III, выше, стр. 144).).

Также и с наших бояр человеком с Левою с Стремоуховым прислал еси к

нам свою грамоту опасную на наши послы (а твои панове рада писали к

нашим бояром, чтобы мы к тебе по той твоей опасной грамоте послали

послов своих), а та твоя опасная грамота писана не тем обычеем, как

пишутся опасные грамоты послом: та твоя грамота писана кабы молодым

купецким людем через твое государьство проезжая. И такова твоя высость

чему уподобити? И к своему ты воеводе Виленскому так укоризнено не

220

напишешь, как та грамота писана (своему ты воеводе Вилснскому так укорнзнено

не напишешь, как та грамота писана. - После падения Полоцка и Сокола, из Москвы в

Литву был отправлен к конце октября 1579 г. гонец Лев (Леонтий) Стремоухов, -

формально не от царя, а от Боярской думы (в обстановке польского наступления

предложение мира со стороны самого Грозного имело бы унизительный характер).

Гонец этот должен был передать литовским панам просьбу московских бояр - убедить

их государя начать мирные переговоры. В своем ответе, посланном с тем же

Стремоуховым, члены литовской рады обвиняли царя в том, что он «жадает чужого», в

частности - «земли его королевское милости Лифлянскую и Курлянскую», и

отказывались послать послов к русскому государю, но соглашались принять русских

послов, обещая во время их путешествия в Польшу не вести военных действий

(изложение этой грамоты см.: КПМЛ, т. II, стр. 59; Гейденштейн, ук. соч., стр. 101).

Грамота литовской рады не удовлетворила Боярскую думу, - в ответе на нее,

написанном в феврале 1580 г., русские бояре писали: «нинешная грамота, што есте

прислали к нам именуючи опасною грамотою, не по прежнему обычаю прислано: того

наколи не бывало, а издавна вам, папом радам и братии нашей самым в ведомее, што

господара нашого послы и посланники наперёд литовских послов не хаживали»

(КПМЛ, т. II, стр. 61).). А такие есмя укоризны не слыхали ни от турецкого, ни

от иных бесерменских государей - И мы ещо для кровопролитства

хрестьянского в терпеньи будучи, посылали есмя к тебе дворянина своего

Григорья Офонасьевича Нащокина з грамотою, а в грамоте своей к тебе

писали есмя, чтобы ты по звыклому обычею послал к нам послов своих. А

речью есмя с своим дворянином к тебе приказывали, толко ты не похочешь

по звыклому обычею послать, к нам послов своих, и ты б к нам прислал на

наши послы свою опасную грамоту подобную, а не такову, как с Левою с

Стремоуховым, и мы к тебе послов своих и через прежние обычеи часа

того пошлем, а ты б наших послов дождался в своем государстве. И ты

нашего дворянина Григорья к нам отпустил, а с ним к нам прислал еси

свою грамоту и послов своих на звыклому обычею к нам послати не

похотел еси. А в своей грамоте писал еси, чтобы мы к тебе послали своих

послов, да и опасную еси грамоту на наши послы прислал, а срок еси

учинил нашим послом у себя бытн, как невозможно не токмо что послом

поспети, ни гонцу к тому сроку не бывать (И ты нашего дворянина Григорья к

нам отпустил...а срок еси учинил нашим послом у себя быти, как невозможно не токмо

что послом поспети, ни гонцу к тому сроку по бывать. - Гонец Нащокин был отправлен

Иваном Грозным к Баторию в апреле 1580 г.; как и предыдущий гонец, т. е. Стремоухов,

он должен был убедить польского короля начать мирные переговоры (но выступал на

этот раз уже прямо от имени царя, а не от бояр). Когда ему не удалось убедить Баторня

начать переговоры первым, он, согласно имевшейся у него инструкции, предложил

королю послать «опасный [охранный] лист» для русских послов. Король согласился на

это, но сперва совсем отказался соблюдать перемирие на время переговоров,

издевательски заявляя, что, если он будет в походе, то «ближей послом вашим до нас

прийти и доброе дело становити будет», а затем согласился на короткое перемирие

сроком в пять недель (от 14 июня 1580 г., когда была дана его «опасная грамота», см.:

КПМЛ, т. II, № 41 и № 42). За это время он полностью подготовился к походу и

следующих русских гонцов и послов принимал уже в лагере (ср.: Новодворский, ук.

соч., стр. 132).). А сам еси как отпустя нашего дворянина Григорья, хотя

видети кроворозлитье хрестьянское, тотчас на конь сел, не дожидался

наших послов, пошел еси на нашу землю ратью. А тово при предкех твоих

221

николи не бывало, что послы идут, а они бы ратью шли, - нолны послы

чево не зделают, ино то толды рать пойдет, да и тут не скоро. А ныне при

тебе за мечем миритись, ино то которой мир?

И мы видячи твое нежаленье о хрестьянстве, послов есмя своих к тебе

послали наскоро - стольника своего и наместника Нижегородцкого князя

Ивана Васильевича Сицкого-Ярославского, да дворянина своего думного и

наместника Елатмовского Романа Михайловича Пивова, да диака своего

Фому-Дружину Пантелеева сына Петелина. А перед ними послали есмя к

тебе парабка своего молодого Федьку Шишмарева з грамотою, чтобы еси

наших послов подождал в своей земле. И тот наш гончик встретил тебя на

дорозе блиско Витепска, и ты на тое нашу грамоту ни поглянул, а сам еси

пошел на нашу землю ратным обычаем, ничего не опуская, не жалея крови

крестьянские. И мы велели своим послом к тебе и в рать итти, чево нигде

не ведетца, что в рати послом быти. И мы и тут тебя тешили, да не

утешили, и ты наших послов не подождал и в Витепске и пошел еси на

нашу землю ратью, а наших послов велел еси за собою вести тихо. А в те

поры наши изратцы Велиж и Усвят и Озерища по твоим жаловальным

грамотам твоим людем отдали, а сам еси пошел к Лукам, а наших послов

велел еси за собою вести. И, пришед к Лукам, учал еси приступати, а

нашим послом велел еси в те поры посольство правити, и тут которому

посольству быти? Такая великая неповинная кровь хрестъянская

розливаетца, а послом посольство делати! А паны твои рада, к нашим

послом приходя, говорили, урезывая одным словом: любо зделай, так ино

будет мир, а не зделают так, как паны говорят, ино миру нет. А и так

которой мир? Паны с послы в шатре говорят о миру, а в те поры по городу

без престани бьют; о чом послом с паны с твоими делати? А ты все то и

поймал, и послом уж и посольствовати нечего, - ано уже посольство их все

изрушилося! (И мы видячи твое нежаленье о хрестьянстве...посольство их все

нзрушилося. - Гонец Шишмарев прибыл к Баторию в местечко Чашники (место это

Баторий нарочно избрал для встречи русских послов, так как из него шла дорога и в

Смоленск и к Великим Лукам, и было непонятно, куда он собирается итти походом) 19

июля 1580 г., в день, когда истек установленный Баторием срок перемирия; Грозный

просил через этого гонца продлить срок перемирия, чтобы могли успеть приехать его

«великие [полномочные] послы»; Баторий отказал в этом и двинулся через Витебск на

Великие Луки (Гейденштейн, ук. соч., стр. 109 - 111). 7 августа польским войскам

сдался (после четырехдневной осады) Велиж, 16 августа - Усвят; Озсрище, вопреки

указанию комментируемого послания, было взято Баторием значительно позже - после

падения Великих Лук. 27 августа Баторий начал осаду Великих Лук, а 28 августа к

нему прибыли «великие послы» царя - Сицкий, Пивов и другие. Послы стали

непосредственными свидетелями осады города, находясь в лагере осаждающих в

«особливом намете» (шатре); как сообщает приписка к тексту их «речей», записанных

литовскими канцеляристами, «но лх выеханыо был замок запален так, иж они огонь

видели» (КПМЛ, т. II, стр. 104). Несмотря на это послы проявили большую

настойчивость и упорство, соглашаясь уступить только те города в Ливонии, которые