Послания Ивана Грозного

Дзержка за инструкциями к царю (КПМЛ, т. II, 139).).

А послы наши, дворянин наш и наместник Муромской Остафей

Михайлович Пушкин с товарыщи, писали к нам, что, паны твои рада им от

тебя говорили, что тебе с нами инако не мириватися, развив чтоб нам тебе

поступитися всее Лифлянские земли до одново волока; а Велиж и Усвят и

Озерища го готово у тебя, да город Себеж разорити, да четыреста тысяч

золотых червонных за наклад твой дати тебе, что ты наряжаяся ходил

нашие земли воевати, а Луки Великие (Так Л; Д Лукие.) и Заволочье и

Ржева пустая и Холм за хрептом в молчаньи покинули. И мы таково

превозношенья не слыхали нигде и тому удивляемся: то ныне миритися

хочешь, а такое безмерье паны твои говорят, а коли будет розмирица и

тогды чему мера будет? Панове рада говорили нашим послом, что они

приехали и торговати Лифлянскою землею. А ино наши послы торгуют

Лифлянскою землею, ино то лихо, а то добро, что Панове твои нами и

нашими государьствы играют да делают гордяся, как чему сстатися нельзя?

А то не торговля - розговор (А то не торговля - розговор. - Грозный излагает

содержание грамоты О. Пушкина и других послов, привезенной ему К. Дзержком

вместе с грамотой Батория. Текст этой грамоты, сохранившийся в Литовской Метрике

(и изданной в КПМЛ, т. И, № 66), короче текста, сохранившегося в русских «Польских

делах» (ЦГАДА, Польского двора кн. № 13, л. 7 - 21), и не содержит ряда мест,

процитированных Грозным ; (напр, замечание панов, что послы «пришли торговать

Ливонской землей», - л. 9 об.), - видимо, несмотря на цензуру панов, Пушкину удалось

отправить к дарю более пространную грамоту, чем та, которая сохранилась в литовском

214

архиве. Не совсем понятно, что означает выражение «Луки Великие и Заволочье и

Ржева пустая и Холм за хрептом [за спиной] в молчаньи [беспрекословно?] покинули»,-

русские войска к этому времени, действительно, «покинули» перечисленные крепости,

ио из них лишь Холм достался полякам без серьезного сопротивления (ср.:

Гейдентлтейн, ук. соч., стр. 146, 160, 170). Может быть речь идет о готовности поляков

«покинуть» эти четыре пункта, - из ответа Батория на комментируемое послание мы

узнаем, что он соглашался уступнть-Великие Луки, Холм, Заволочье и Ржев при

условии разрушения Себежа (КПМЛ, т. II, стр. 186). - «Разговором» на

дипломатическом языке того времени назывались неофициальные переговоры [ср. этот

термин в переговорах с английским послом Баусом в 1584 г. (Сб. РИО, т. 38,.. стр.

133)].).

А коли были прежние государи на том государстве хрестьянские

побожные, почен от Казимера и до нынешнего Жигимонта Августа, и они

о кроворозлитии хрестьянском жалели и послов своих к нам посылывали,

и наши послы к ним хаживали, и наши бояре с их послы розговорные речи

говаривали, а их королевские послы рада с нашими послы розговорные

речи говаривали и многие приговоры делывали, чтоб как на обе стороны

любо было, а хрестьянская бы кровь невинная напрасно не проливалася, а

меж бы государей мир и покой был,- тово искали прежние паны рада. И

съезжаютца много и побранятца с послы, да опять помирятца, да делают

долго, а не одным часом обернут. А ныне видим и слышим, что в твоей

земле хрестьянство умаляетца, ино потому: твои панове рада, не жалеючи

о кроворозлитьн хрестьянском, делают скоро. И ты б, Стефан король,

попаметовал на то и разсудил - хрестьянским ли то обычаем так делаетца?

Как еси присылал к нам своих великих послов, воеводу Мазовецкого

Станислава Крыжского с товарыщи (присылал к нам своих великих послов,

воеводу Мазовецкого Станислава Крыжского с товарыщи. - Напоминанием о

переговорах с Крыйским царь начинает в этом послании обычное в русских

дипломатических грамотах изложение истории переговоров, предшествовавших

данным (стр. 215 - 222). Стефан Баторий, незнакомый с этой дипломатической манерой,

был удивлен размерами грамоты Грозного, иронически сказав о ней: «Должно быть,

начинает с Адама». Воевода Виленскпй (Радзивилл) объяснил ему, что царь «пишет

все, что только делалось с начала войны» (см.: Дневник последнего похода Стефана

Батория, стр. 39). - Польские послы Ст. Крыйский ч другие отправились к Ивану IV еще

во время его похода на Ливонию в 1577 г., но царь отказался принять их во время

похода (см. комментарий к посланию Я. Ходкевичу, прим. 7), а узнав о походе Грозного,

Баторий сам приказал послам задержаться с приездом в Москву; в результате

переговоры в Москве начались только в январе 1578 г. (текст переговоров см.: ЦГАДА,

Польского двора кн. Л» 10, л. 315 об. и ел.; также в отдельной рукописи в Рукописном

отделе Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, Q. IV. 33). Наиболее

спорным был во время переговоров вопрос о «Лифлянской земле». В конце концов

польские послы сами предложили: «государь вага как хочет, так в грамоте своей и

пишет, а нам отписати в своем листу про Лифлянскую землю: а что о Лифлянской земле

дотычется, и о том вперед договор послом чинитн, а либо не писать ничего о

Лифлянской земле» (Q. IV. 33, лл. 86 об. - 87). В соответствии с этим предложением

присяга производилась над двумя несовпадающими текстами договора: в русском

тексте Ливония была записана как вотчина царя, в польском. тексте вопрос этот

оставался открытым [известие польского историка Гейденштейна (ук. соч., стр. 16) о

215

том, что царь по своей инициативе «отложивши в сторону» грамоту польских послов,

поклялся на своем экземпляре, является, таким образом, тенденциозно неверным]. ), и

они на чом с нашими бояры договорилися, да и грамоту, твое слово,

написали, какову хотели по своей воле, и на той грамоте крест целовали и

печати свои к той грамоте привесили на том, что было тебе написати

грамота своя такова, какову твои послы написали у нас на Москве, и печать

свою к той грамоте привесити ( Испр. (ср. Кн. Пос. Метр. Литовск., т. 11,

стр. 38); ЛД привесили. ), и перед нашими послы на той грамоте к нам

крест целовати ( Испр.; ЛД целовали. ) и по той перемирной грамоте тебе к

нам до тех урочных лет и правити и послов наших с тою своею грамотою

не издержав к нам отпустити.

И мы по приговору послов твоих з бояры с нашими послали к тебе

послов своих, дворецкого Тверского и наместника Муромского Михаила

Долматовича Карпова да казначея своего и наместника Тулского Петра

Ивановича Головина, да дьяка Тарасья-Курбата Григорьева сына Грамотина

доделывати тово дела, что послы твои зделали, и у тебя перемирную

грамоту взяти и на той грамоте тебя х крестному целованыо привести. И

нашего большого посла Михаила Долматовича Карпова не стало неведомо

( Так Л; Д недомо. ) какими обычен, а товарыщи его, казначей наш и

наместник Тульской, Петр Иванович Головин, да дьяк наш Тарасей-Курбат

Григорьев сын Грамотина, как к тебе пришли, и ты то ни во што поставя,

через присягу послов своих, по их приговору делати не похотел и, наших

послов обесчестя, посадил еси их за сторожи, як вязней, в великой нуже. А

что наши послы тебе посольства не правили, и они, видя твою гордость,

что еси против нашего имяни не встал и о нашем имени сам не вопросил,

не смели без нашего ведома тебе тое гордости стер-пети. А вперед уже как

ни гордися, то тебе уже не встрешно будет. А к урядником твоим послом

нашим у себя на подворье-посольство было правити не пригоже; тово из

предков твоих не бывало. Да о том много говорити ныне несть потреба. А к

нам еси прислал гонца своего Петра Гарабурду з бездельною грамотою,

(Послали к тебе послов своих...Михаила Долматовича Карпова да...Петра Ивановича