Анамнез декадентствующего пессимиста

Листья во тьме шелестят. Я боюсь тронуть дрова в очаге. Громадные башмаки обязанностей остаются за дверью и сторожат нас, как псы. А мы шлепаем босиком по полу и наслаждаемся счастьем быть впору самим себе, не путаться в полах желаний, всегда на вырост – минимум лет на двадцать. Даже сказать той женщине, что знаю о ней всё, – всё опрокинется, как тарелка с вишнями, – смех по всему полу, кровь на ковре… Быть. Этого не может – всегда и сегодня помнил, но не понимал, как – прах мой по земле вместе с пеплом твоей сигареты тащат на грубых подошвах своих муравьи.

Теперь послушай: я люблю тебя, люблю давно, с той самой глупой встречи, в том суетливом тягостном дому. Милая моя, поверь, если кто-нибудь вообще, то именно ты. Мне было тяжелее, чем казалось со стороны – ведь не психи же мы с тобой. Прошу тебя, носи серёжки. Прошу тебя, возьми эти деньги, купи билеты и навести наши места – и вообще делай что хочешь. Прошу тебя, держи себя в руках. Господи, если б я был достоин того, чтоб меня ждали… Я в жизни ничего не принимал близко к сердцу, потому-то мы, может, и оказались здесь, да это и сейчас в каком-то плане одно удовольствие… но, честное слово, мы и правда просто…

Для обоих это были реальные и в то же время воображаемые места метафизического опыта, которые оставались живыми благодаря воспоминаниям и заклинающей силе языка.

Неудача в отыскании нужного слова, вторая. Думаю, простишь, ведь знаешь: я всегда всё делал не со зла… На случай, если её не будет рядом, когда ты прочтёшь это – она была твоей женой. На случай, если ты и правда не придуриваешься…

Тише живи, прошу тебя, тише живи, легче ходи, тише воды, ниже травы, легче дыши, потому что как яд в крови чувствуется людьми вся блядовитая кровь, каторжная хихикающая река, подземная вода, маслянистый блеск. То, что знаешь, – храни, притаись, затаись, в секрет уйди. О, люби в тёмном тереме зубы осязаньем как снег. (Снег еще тем приятен, что падает совершенно бесшумно, как свет). Сердце бьётся тише, мыслей не тревожит. То, что не услышу, – мне всего дороже.

В отличие от животных, человек способен уйти от того, что любит. Каждый человек убивает то, что он любит. Ты, ты отвечаешь: может быть, может быть… Что-то пропало, но что-нибудь и нашлось. Ничего не отнять, ничего не прибавить. В таких тихих уголках привычка создаётся быстро. Мы разделили наследство. Свою долю ты мне завещала, я свою завещал тебе. Твоё лицо – только то, чем я не стал… Но как же собрать лица любимых? Нет близости больше, чем… Нет единства светлее, чем… Да, что там говорить – я просто пьян.

Раньше такого не было никогда. Как бы вам объяснить? Или (не) уйти, (не)признаваясь в (не)со-признании правил, законов коррозии? – ваша среда (не)агрессивна всё же (не) верю в (не)стойкость, подскажите, старых, и новых, да, тоже, простите за выспренность откровений, то есть хотите верьте, хотите не… Не могут быть красивыми глаза, которые ни разу не плакали.

Нет деленья на чуждых, есть граница стыда в виде разницы в чувствах при словце "никогда". Расставание возможно, женский вариант характерен, губы шелестят. Мёртвые завидуют, как и живые. Как бы это выразить? Показать. Открыть для самого себя. Что-то невыносимо трудное, отчего голова пустеет, пальцы выпускают ручку, и я падаю на кровать. Истукан со слезящимися глазами и нервно улыбчивым ртом… Ох, как хочется вытащить из себя это. Эту жизнежижу, с которой все время приходится жить в состоянии симбиоза. Вытащить. Поставить на ноги перед собой и глянуть глаза в глаза. Кажется, говорит Августин, что многое во Вселенной неправильно, но ведь нельзя понять красоту всего дома, стоя в углу, как статуя.

Я отвечал, что обычно отвечают в таких случаях, что так бывает – обычное преступление на почве страстей. Я читал, что когда преступление неясно, наказание должно быть нестрогим. Раньше мы бы насмешливо переглянулись. В фильмах плохие парни, сбежавшие из тюрьмы, обычно попадаются потому, что прежде, чем покинуть родные края, в последний раз отправляются к своим любимым.

Чувства держатся на единстве мировоззрений, – щебетала паспортистка, – придётся обговаривать размер выходного пособия.

Я ничего тогда не понимал. Мне и невдомёк было, что можно нанести человеку такую глубокую рану, после которой уже ничего не вернёшь, не поправишь. Иногда для этого достаточно одного твоего существования. Понимаешь, ведь что бы ни делал, я обречён причинять боль.

Секретарша собирается с духом и цитирует индийскую пословицу: «Тот, кто понял тайну колебаний, понимает всё». Ах, пожалуйста, не надо бормотать, – нервно сказал директор. – Это, во-первых, против правил, а, во-вторых – говорю вам русским языком и повторяю: не знаю.

Октябрь – месяц грусти и простуд. По его мнению, есть гораздо более приятные возможности простудиться – хотя бы на колесе обозрения, к тому же все продавцы хризантем – мошенники. Юный американец с мулаткой из разных углов трогают друг друга глазами. «Будете кушать?» – глядя куда-то мимо и неумело скрывая профессиональную ненависть к вечно жующему человечеству, тараторила на одной ноте усталая официантка.

В плохие дни хочется взять телефонный аппарат и набрать… шестизначный ай-кью полузабытого номера, который лучше тебя и добрей. Жалко самому себе нельзя позвонить спросить о слухах. В таких ситуациях ты решаешь, что было бы неплохо позвонить кому-нибудь среди ночи, где-то после трех, чтобы гробовым голосом пробудить этого кого-то от его мирного сна.

Совершаю поздний, и тем самым неприличный звонок, слышу на том конце провода лай собак, видимо, залетающий в открытую форточку с улицы.

Сокровенные оттенки твоего голоса… Иногда, в свалке дней кажется тебе позвонить, мол, просто так, просто узнать, как твоё ничего поболтать узнать как дела спросить откуда тоска жалко нельзя передать по проволоке, по шероховатому радио, как ожерелье слёзы пожаловаться, мол, заболеваю болею, как же всё это произошло как далеко это зашло, выздоравливать рано, не выздоравливать – странно. Разговор о простуде это и есть татуировка.

У телефона такой вид, будто он вот-вот зазвонит. Но он не звонит. Я лежу и, не отрываясь, бесконечно долго смотрю на молчащий аппарат. Мы живем, чтобы желать, вот я и пожелаю…

Вдруг – телефонный звонок – рысцой бежишь к телефону – голос в трубке за полночь вместо фразы – длинная, медленная игла в сердце, мучительно сжимается.

– До чего ты глуп! Разве можно привести пример. Это было невыносимо. Не следовало звонить, подумала она. Разве можно что-нибудь объяснить, когда не смотришь друг другу в глаза? Не ощуща/you/.

Он налил рюмку и быстро выпил. Хотелось отделаться от всего, о чём только что думал, забыть гримасы прошлого… клыки времени, медленно вгрызающиеся в сердце.

Уткнувшись друг в друга: и-и, касатка! Непогода морщит лужи – иногда поплакать нужно. Легче и приятнее вблизи упрекать нам друг друга. Неумение прощаться. Тебе, а не кому-нибудь. Не одной из многих, а одной из всех… (Да и разве не в каждой женщине нам как бы улыбается бесконечный универсум?) …Ты серебряный случай… всех… Будь с ним до конца солидарной. Ты лучше была, а это в случае смерти всегда примета. Не заключительный, но именно последний.

Кое как распрощались. Как доберёшься – обязательно позвони, ладно? Пока, будем держать связь… Ты тоже меня не забывай. Только война кончится, разыщи меня. И я тебя буду искать. Обязательно, ладно? Однажды. Мы ещё увидимся. Я ещё скажу тебе: "Вот теперь подвинься, всё, что было – бог с ним, а что есть – так и надо". Люди, которые были так близки, всегда встречаются опять. Уж на том-то свете своего любимого они всегда найдут. Прощай… какое прекрасное слово, бесповоротное… Ясно с полуслова: никогда так никогда… в другой жизни, когда станем кошками.

И всегда я забывал всё на свете, потому что ты была важнее, чем всё на свете, и ты знаешь это. В этой войне лишь одно было к лучшему – она свела меня с тобой. Ну, не плачь… Помни, что мы могли бы вообще никогда не встретиться. Глагол любить – есть действие – не состояние… Плата за любовь равна любви. У нас ведь нет ничего, о чём сожалеть надо вместе. Не бойся, ты не почувствуешь предательства. Я приготовил напиток, от которого забываются любимые… Потом ты отодвигаешься и смотришь на моё лицо. У тебя тревожные глаза. Наконец-то ты в меня влюблена. По-настоящему.