Дом на улице Гоголя (СИ)

— Почему сразу шизофрения? Других диагнозов нету, что ли? Может быть, у тебя просто стрессовое состояние не снялось?

— Вялотекущую шизофрению ставят политически неблагонадёжным. Не знаешь, что ли?

— Да ну? А тебе откуда про такое известно?

— Один умный мужик из редакции по секрету сказал. Ещё он говорил, что вялотекущей шизофренией никого с бухты-барахты не клеймят. Человека в психушку кладут, долго колют всякую дрянь, от которой мозги разжижаются, потомвыпускают с диагнозом.

— Ты что, Юлька?! Неужели ты всерьёз думаешь, что твой отец на такое пойдёт?

— Ты его не знаешь! Отец так перепугался, что, мне кажется, он на всё пойдёт, лишь бы себя выгородить. Тот мужик из редакции сказал, что мне нужно немедленно уйти из дома. Отрезанный ломоть, живу сама по себе, сама за себя отвечаю — совершеннолетняя. Тогда отец успокоится. Вот, думаю теперь, куда уйти.

— Я знаю, куда, — тут же отозвался Гера. — Моя Лена опять вышла замуж, так что её квартира пока пустует. — Тридцатилетняя двоюродная сестра Германа вышла замуж в третий раз. Первые её два брака вышли неудачными, оба продлились меньше года, так что в этот раз Лена не стала сдавать жильё, дабы не вносить дополнительных сложностей в свою и без того достаточно запутанную жизнь.— Правда, она в любой момент может вернуться, но пока там можно жить, а Лена только рада будет, что за квартирой присматривают.

— Вернётся — тогда и будем думать, а пока — ура!

Юля остановилась напротив Германа, посмотрела ему в глаза, будто хотела что-то сказать, но смутилась и отвернулась.

То, что она не решилась сказать, уловил и произнёс вслух Гера:

— Давай жить вместе, а, Юль? Мы ведь уже решили, что всегда будем вместе. Чтобы предки не возникали, можно пожениться.

— Пожениться? Тогда надо, чтобы всё по-настоящему: свадьба, белое платье, пупс на капоте, малознакомая родня, и, конечно, родители, без них никак нельзя. Когда-нибудь я смогу позвать их на свадьбу. Когда-нибудь, но не сейчас — сейчас меня от них трясёт. — И, после заминки, негромко: — Я согласна, Гера. Давай жить вместе. Чего тянуть-то?

Около трёх лет они прожили в квартире двоюродной Гериной сестры — столько, сколько продержался её третий брак. А потом Лена появилась на пороге с разбитым сердцем и с чемоданами. Свалить быстро получилось только к родителям Германа, которые все три года делали вид, что не придают Юлиному присутствию в жизни сына большого значения — не законная же супруга, а так. Требовалось срочно менять статус, и, раз уж Юля этого не представляла себе без соблюдения всех условностей, возникала необходимость наладить отношения с её предками.

— Юль, признайся сама себе: ведь ты накрутила тогда. Ты произвольно объединила два разнородных факта: скандал из-за того, что ты что-то не то сказала своим кавээнщикам, и естественное беспокойство родителей о твоём здоровье, когда у тебя начались страшные сны. Сама объединила, сама вывод сделала: они хотят меня как неблагонадёжную в психушку спровадить. Тоже мне диссидентка нашлась! Звонят же всё-таки твои предки, редко, но звонят, интересуются, когда мы, наконец, узаконим отношения: переживают за тебя, значит.

Юля решила, что не будет настраивать Геру против будущих родственничков — ему будет трудно общаться с теми, кого он не сможет уважать, пусть так и останется при своих прекраснодушных заблуждениях. Она промолчала, а чуть позже заявила, что готова примириться с родителями.

Юля не хотела говорить о том, почему родителей беспокоит затянувшееся узаконивание её отношений с сожителем — так они называли Геру — дочь ставила их в неудобное положение перед знакомыми.

— Ты, пойми, для парня это только плюс, — втолковывала дочери по телефону элементарные, на её взгляд, вещи Элеонора Михайловна. — Если он безо всяких обязательств имеет девушку, и не пэтэушницу какую-нибудь, а студентку журфака — значит, он ого-го, значит, что-то из себя представляет. А для тебя это позор — жить он с тобой живёт, а замуж не берёт. И следующий мужчина так же будет рассуждать: с другим без росписи соглашалась, и со мной согласится. Да хоть бы вы тайно встречались, а то открыто живёте! Выйди замуж, разведись, и живи, с кем захочешь — уже самостоятельная дама будешь, а пока — просто аморальная девка! Себя не жалко, так хоть бы о нас с отцом подумала. Мы-то чем такой позор заслужили?

Астаховы уже готовы были смириться с зятем-немцем. Пусть хоть за чукчу выходит, всё лучше, чем демонстративное и наглое попрание всяческих представлений о приличиях, которое позволяла себе дочь.

— Представления о правилах поведения в социуме закладываются в первые годы жизни ребёнка, — в разговоре с мужем вспоминала Элеонора Михайловна то ли вычитанное некогда, то ли слышанное.— А наша дочь до восьми лет прожила с полусумасшедшей деревенской старухой. Прости меня, Павел, что я так жёстко отзываюсь о твоей матери, но ты ведь сам понимаешь, что так оно и есть.

— Да, упустили мы Юльку, — соглашался отец. — Не выйдет из неё ничего путного.

Юля не верила в заботу родителей, но не только из-за этого ей было трудно пойти на сближение с ними. После того, как отца «вызвали», скандалы в их доме продолжались целую неделю. Затормозил отец в своём праведном гневе после того, как Юля страшно кричала ночью во сне, и её невозможно было разбудить — тогда это случилось впервые.Тем вечером отец сказал такое, чего Юля никак уж не могла проглотить.

Всю неделю он неутомимо возмущался её ролью в «чехословацкой истории», каждым вечером рассматривая её с новых позиций. Однажды он утверждал, что кавээнщики были обыкновенными провокаторами.

— Они попались на чём-то другом, например, на фарцовке — ты сама же признала, что они ходили в американских джинсах. Они в загряжском магазине их покупали, по-твоему? Попались на фарце, и выбор у них был: или в тюрьму, или помочь органам провести своеобразную проверку на лояльность. Они рассуждали о пражских событиях, отслеживали реакцию собеседников, а потом сообщали о ней куда следует. Точно, так оно и было, иначе не армией они отделались бы, а чем похуже — сейчас у нас с чехословацкой темой строго. А ты, дура набитая, принялась их осторожности учить! Хорошо ещё, что не выболтала, что это я тебя о стукачах предупреждал. Спасибо, дочка, что не заложила родного отца, земной тебе поклон! - куражился отцец.

В ту ночь Юля долго не могла уснуть, она уже почти верила, что Ерофеев, выполняя чьё-то задание, тестировал её на политическую вшивость. Она вспомнила несчастное Тёмкино лицо, когда он говорил про танки на пражских улицах, и с сомнением думала, что, может быть, дело было не в танках, а в джинсах, на которых он попался. В тюрьму никому не хочется, будешь тут несчастным.

А следующим вечером отец сменил пластинку:

— Ведь видела же ты: обалдуй, кретин! Мелет языком незнамо что! Ты же должна была понимать: сдадут его ваши однокурсники, наперегонки побегут закладывать. У вас на журфаке, наверное, каждый десятый, если не каждый пятый, сотрудничает. А кто не заложит, тот сам под подозрение попадёт. Многие слышали, как он тебе про Чехословакию заливал. Неужели ты не могла догадаться, что в той ситуации нужно предпринять? Сама не сообразила, ко мне обратилась бы: папа, что делать? — так, мол, и так, парень в открытую несёт антисоветчину.

— И что бы ты мне посоветовал, папа? — холодея от предугаданного ответа, спросила Юля.

— Идти и сдавать этих идиотов с потрохами. Кто сам себе враг, у того друзей быть не может.

Юле стало так страшно, как никогда ещё не было, а ночью она кричала.

Герман долго надеялся на время, которое, как известно, лучший доктор, что оно постепенно загладит Юлины горести, о половине которых и не догадывался, долго верил, что рано или поздно всё само собой рассосется. Однако проходили годы, а ничего и не думало рассасываться, проблема кошмаров у жены продолжала усугубляться.

Наступил момент, когда супруги вынуждены были признать, что это болезнь, или почти болезнь, в любом случае, проблемой Юлиных снов нужно заниматься всерьёз. Гера разыскал психолога, про которого говорили, что, выявляя скрытые проблемы, мучавшие людей многие годы, он творит с пациентами чудеса. В семидесятые годы психолога и вообще-то найти было трудно, а тут нашелся специалист с такими блестящими рекомендациями — случай упускать было нельзя. Гера поехал в город, где тот работал, и за очень солидное вознаграждение договорился об анонимной консультации — Юлии как публичному человеку нельзя было давать никаких поводов для толков об её психологических проблемах. Знаменитый доктор долго мучил Юлию расспросами, заключение, к которому он в итоге пришёл, обекуражило. Решение проблемы, по мнению доктора, заключалось в том, что она должна «отпустить», как он выразился, психотравмирующую ситуацию, сложившуюся в десятом классе. «Что значит — отпустить? — недоумевала Юлия, — Отпустить можно обиду, злость, желание мстить, но у меня ничего этого нет. А то, что с той ситуацией нужно расстаться, я и так понимаю. Только как это сделать?» Больше ничего от консультации получить не удалось, практическая польза была равна нулю. Действительно, как она могла «отпустить» пустоту? К своей бывшей классной руководительнице, ко всем, кто был как-то связан с той школьной историей, она испытывала лишь холодное безразличие.