Дом на улице Гоголя (СИ)

За все пятнадцать лет семейной жизни ни одной неприглядной сцены не случилось между ними, подрастало у них двое чудесных сыновей — застенчивый, не по возрасту серьезный Володя десяти лет и без устали резвый шестилетка Платон, и при всём этом никто из окружающих не считал их брак счастливым. Юлины знакомые недоумевали, почему эта яркая, блестяще состоявшаяся в профессии женщина терпит возле себя откровенную серость, если не сказать ничтожество. Друзья и родные Германа его творческую нереализованность объясняли тем досадным обстоятельством, что он связал свою жизнь с холодной и расчетливой стервой, которая без зазрения совести строит карьеру за счет мужа, безропотно уступающего ей во всем, везущего на себе основной груз домашних и родительских забот.

Если бы первые, те, кто восхищался женской половиной этой семьи, узнали и о том, что основную долю семейного бюджета обеспечивала именно Юлия, они призадумались бы и принялись искать скелет в шкафу.

Так уж пошло с самого начала, со студенческой поры, когда они, наплевав на общественное мнение, сурово порицавшее незаконное сожительство, поселились во временно пустующей квартире Гериной родственницы. Первый их совместный год был скудным в смысле«фунансов», как по молодости они между собой шутливо обозначали свои мизерные доходы. Стипендии, Герина обычная и Юлина повышенная, её копеечные гонорары за публикации в заводских и районных многотиражках — вот и все их тогдашние«фунансы». Герман попытался взять на себя роль кормильца и поильца. Первым их совместным летом он со стройотрядом ездил на заработки в Сибирь, и привезённых деньжищ, приплюсованных к стипендиям, хватило на полгода сносного существования. На следующий год ему пришлось отказаться от идеи повторить стройотрядовский опыт — отцу потребовалась помощь в расширении дачного домика.

— Мы организуем тебе стройотряд без отрыва от маминого борща, — сказал отец. — И ты хоть какое-то время будешь питаться по-человечески, и семье польза. На жизнь мы с матерью будем тебе подбрасывать, так что в деньгах ты только выиграешь.

Родители Германа, действительно, начали«подбрасывать» сыну на пропитание, да только недолго продлилось сытое житьё неузаконенной парочки, всего два месяца. К тому времени Юля уже изрядно пообносилась —не до приобретения обновок было, быть бы живу.

Уйдя из родительского дома, она не страдала из-за отсутствия новых шмоток, пока не выяснилось, что зимние сапоги окончательно вышли из строя, а зиму, тем не менее, никто отменять не собирается. Юля никогда не интересовалась, где мать покупает ей вещи —просто они время от времени появлялись в доме.

И вот наступила пора, когда Юля отправилась в загряжский обувной магазин за парой сапог.

— Нет, это я под дулом пистолета не надену! — заявила она, обозрев широкий ассортимент старушечьих опорок.

Герман был с ней полностью солидарен: расставленное по магазинным полкам убожество носить было нельзя. Пришлось обращаться к Лене, той самой родственнице, на квартире которой они в то время жили. Она откуда-то имела самые обширные связи с торговыми людьми. Нужную пару обуви«достали», но заплатить за неё пришлось столько, что сюда ушли не только дотационные деньги Гериных родителей, но и вся Юлина стипендия, осталась только одна Герина.

— Как же мы целый месяц будем жить на сорок пять рублей? — ужаснулась Юля, и решила отказаться от дорогостоящей покупки.

Но друг проявил твёрдость:

— Берём! Макароны у нас есть, чай, сахар пока не закончились. Дотянем.

Конечно, в разговоре с Гериной матерью Лена не могла не рассказать про добытые сапожки — должна же она была в очередной раз похвастаться своими возможностями по части«доставания». Вскоре в любовном гнёздышке, свитом в Лениной квартире, появилась мать Германа. В прихожей она сразу же обратила внимание на Юлину обновку:

— Шикарные сапоги! Дорогие, наверное.

Мать заметно нервничала, поэтому молодые решили, что она случайно, от избытка волнения, открыла дверцу холодильника. О том, что ничего случайного ни в этом неожиданном визите, ни в ревизии пустого холодильника не было, они догадались, когда услышали отзвуки набата в голосе Гериной родительницы.

— Мы даём сыну деньги не для того, чтобы он их на твои наряды тратил, Юлечка! Гера должен полноценно питаться — это наша забота. А модные сапожки пусть тебе покупают твои родители — это их забота.

Юля готова была провалиться от стыда: действительно, она потратила деньги Гериных родителей не на еду, не на лекарства, в общем, не на жизненно важные вещи.

Герман смущённо бормотал:

— Мама, ну что ты такое говоришь? Это была моя инициатива, это я хотел купить Юле новые сапоги.

— Впредь мы с отцом будем проверять, как расходуются деньги, выделяемые тебе на питание.

— Мама, как ты ... зачем ты... — совсем расстроился Герман.

— Нет, не будите проверять, — тихо сказала Юля. — Мы больше не возьмём у вас ни копейки.

— Вы можете ничего у нас не брать, мы с Гериным папой не каким-то«вам» деньги даём, а конкретно сыну. — Мать ещё не успела осознать шаткость положения, в которое сама себя поставила.

— Нравится вам это или не нравится, но наше«мы» уже давно существует: это я и Гера. И мы всё решаем сообща. И если я не соглашусь принимать вашу помощь, Гера тоже от неё откажется, — говорила она по-прежнему тихо и будто бы неуверенно, но теперь у Гериной матери не возникло сомнения, что всё сложится точно так, как решила эта маленькая бестия.

— Хорошо, я признаю, что погорячилась. Никаких проверок, конечно, не будет, — пошла на попятную мать.— Давайте просто договоримся, что впредь вы будете экономнее. А пока, вот, возьмите. — Она вытащила из сумки несколько некрупных купюр. — Не голодать же вам теперь, в самом деле.

— Этого недостаточно, — твёрдо сказала Юля, уже овладевшая ситуацией.— Вы должны нам приблизительно столько, сколько в прошлом году Гера заработал в стройотряде; разумеется, за вычетом той суммы, что вы уже передали ему. А ваших подачек нам больше не нужно.

— Это уже слишком! — задохнулась от возмущения мать. — Мы должны платить собственному сыну за помощь на даче, которая ему же самому и понадобится, когда у него появится настоящая семья?! Этого не будет!

— Но вы же прекрасно знаете, что именно работа на вашей даче лишила Геру возможности купить жене пару сапог. А когда мы вышли из положения, как сумели, вы возмущаетесь, что мы неправильно потратили ваши деньги. Вот я и говорю: нам не нужны ваши деньги, отдайте нам наши.

—«Жене»! Это ты удачно сказала — жене». Сынок, помни: мы с отцом любим тебя и всегда ждём.

И мать, громко хлопнув дверью, покинула поле битвы за Геру.

Это неприятное происшествие заставило Юлю прийти к выводу, что пришла пора самой учиться зарабатывать достойные деньги. Прилично оплачивались статьи только в областной газете, но пробиться туда с публикациями студентке журфака было почти нереально. Одно дело: пишет девочка-школьница, пишет задаром, из любви к искусству, тут ещё чудеса возможны, и совсем другое — на равных с профессионалами зарабатывать себе на хлеб журналистской работой. Необходимо «лица необщее выраженье», размышляла Юля, необходимо чем-то особенным привлечь к себе внимание. Нужно без стеснения плевать во все стороны, но так, чтобы ни одна собака не прикопалась, чтобы никакого инакомыслия — жёсткая критика, но строго в рамках дозволенного. Эмоциональный перехлёст, который легко спишут на юношеский максимализм, наглость, которую примут за смелость, комсомольский экстремизм: наши отцы и деды, не щадя своих жизней, боролись и умирали за светлые идеалы, и далее по тексту — Павка Корчагин с пишущей машинкой наперевес.

Она вспомнила успешный опыт своего выступления на школьном собрании: проглотили же, никто не заподозрил её в издевательстве над советскими святынями. Кипя праведным гневом, стрелять из пушки по воробьям, яростно размахивая деревянной сабелькой, бесстрашно кидаться на ветряные мельницы. И каждое слово согласовывать с начальством. Найти острую тему, для начала отослать статейку в горком комсомола. Потом осторожно подбираться к областным верхам. Пусть попробуют не напечатать, если сверху прикажут!