Дом на улице Гоголя (СИ)

Проверяя уроки у старшего, читая книжку младшему, Юлия неожиданно поняла, что поднадоевшие родительские обязанности сегодня стали приятным поводом для общения с сыновьями. В тот вечер ей не приходилось припоминать, какие вопросы она ещё не задала детям: о школьных отметках, как удалась лепка из пластилина в детском саду, что происходит по части друзей и недругов мальчишек, как их успехи в спортивных секциях. Сыновья наперебой принялись рассказывать о прошедшем дне, в их голосах она слышала открытые радостные нотки, раньше предназначавшиеся только Гере. Юлия предупредила детей, что папа сегодня задержится, и ни разу за весь вечер они не начали беспокоиться, как всегда бывало в таких случаях: когда придет папа, где папа, почему нет папы?

Уложив мальчиков, удивительно послушно отправившихся спать, слегка ошеломленная Юлия принялась осмысливать впечатления вечера. Выводы оказались тревожными: она переложила на мужа часть своих материнских забот, и он охотно их тащил. Гера, действительно, был замечательным родителем, она в свою очередь старалась не злоупотреблять готовностью мужа заменять детям вечно занятую мать. Но мать заменить невозможно, дети скучали о ней, им не хватало материнского участия.

В тот вечер она не отвлекалась на служебные телефонные разговоры, не вспоминала о неотложных делах, о статьях, срочно нуждавшихся в доработке. Она была только матерью, и мальчики радостно открылись навстречу её взгляду, предназначенному только им. Юлия с мукой вспоминала, что раньше, выслушивая кого-то из сыновей, она нередко продолжала обдумывать, или предстоящий важный разговор, или очередную статью.

Ещё не поздно. Еще не поздно все изменить. Юлия решила по возвращении из Москвы перетрясти многое в жизни, поставить под вопрос расстановку приоритетов. Накануне отъезда она подводила промежуточные, во многом неутешительные жизненные итоги.

Хорошо бы, не втягивал её сегодня Герман в разговоры о встрече с одноклассниками — она боялась сорваться. К тому же, она просто падала с ног от усталости, и рано легла спать в кабинете, оставив на кухне записку: «Всю ночь работала, днем не прилегла, завтра рано вставать, не буди». Ей хотелось уехать в Москву, не наломав сгоряча дров. Потом, все потом.

Юлия услышала, засыпая, что муж пришел домой. Сон развеялся от мысли: Гера не знает, что она улетает завтра. Он обрадовался, когда жена вышла к нему, тут же заговорил навстречу:

— Мы с Валькой ездили на какой-то закрытый склад. Знаешь, у него везде свои люди. Достали два ящика вина — один красного сухого и второй крепленого. (Спиртное в те годы странного полусухого закона не так-то просто было купить.) Как думаешь, хватит?

— Я думаю, тебе надо знать, что завтра я улетаю в Москву. Дня три-четыре пробуду в клинике у того профессора, про которого я тебе говорила. А сейчас я иду спать — вторые сутки на ногах.

— Подожди. Как, улетаешь завтра? Почему я узнаю об этом только сейчас? — говорил Гера в спину жене — она входила в кабинет.

— Когда бы я могла тебе об этом сказать? Когда ты вчера пьяненький рассказывал о цельной натуре Гали Криваго? Всё, я сплю, — сказала она, и, не оглянувшись, закрыла дверь на защелку.

— Только не надумывай того, чего нет и быть не может. — Герман опять разговаривал с женой через дверь. — Поверь, Галя желает тебе добра. Она поможет тебе выяснить отношения с Зинаидой Николаевной. Мы с Галей вспоминали о тех событиях — в десятом классе...

— Общайтесь с Галей, ностальгируйте, жуйте сопли! Только оставьте меня в покое! Я спать хочу.

Не получилось у Юлии сохранить лицо до отъезда.

— Последний вопрос. Каким рейсом ты летишь?

Жена назвала номер рейса; и он, наконец, ушел.

Во сне Юлия видела, как она, спившаяся, опустившаяся, собирает бутылки, и громко стонала. Гера, выбив дверь кабинета, кинулся обнимать жену, но та с неожиданной злостью отрезала:

— Уходи. Я больше не хочу твоей заботы, — и добавила, уже по пути за выпивкой: — Ты не был там — не поймешь.

Когда она проснулась, муж и дети уже ушли. В редакцию она заскочить не успевала, пора было ехать в аэропорт. На кухонном столе она увидела записку от мужа. В ней было: «Я приеду к регистрации рейса».

— Давай, приезжай — усмехнулась Юлия. Она вчера назвала ему не тот номер рейса. «Потом, все потом, когда вернусь». Она не хотела обижать мужа, но того, чтобы в их жизнь вошло лицемерие, не хотела ещё сильнее. Сейчас у неё не получилось бы с искренней улыбкой прощаться с мужем и подставлять щёку для поцелуя.

Ей хватило сил на то, чтобы сойти на нужной станции, а потом ещё потрястись в прокуренном раздолбанном автобусе. Юлия, пошатываясь, брела по бесконечно длинной улице, преодолевала впервые ощущаемое ею сопротивление воздуха. Уже совсем стемнело, когда на самой окраине городка она нашла дом Пастухова. В окнах небольшого бревенчатого дома горел свет. Нащупав на калитке электрический звонок, Юлия надавила на кнопку. Только бы звонок работал, заволновалась она — на то, чтобы докричаться до тех, кто был в доме, сил у неё вряд ли хватило бы. На крыльцо вышел хозяин дома и крикнул в темноту:

— Кто это ко мне на ночь глядя?

— Я из областной газеты... вы нам писали... парадоксы времени... — она плохо слышала свой голос.

— Батюшки! — В темноте возникла его плотная фигура. Хозяин, подбежал к калитке, но открывать её не спешил.

— Я — Юлия Логинова. Может быть слышали?

— Юлия Логинова! Не только слышал, но и читал много вашего. Сама Юлия Логинова приехала ко мне в тмутаракань интервью брать! Вот чудо-то! — торопливо и будто бы радостно говорил хозяин, тем не менее, не открывая калитку.

— Я к вам за помощью... мне плохо... если не хотите, пустите хотя бы переночевать... где-нибудь в сарайчике... всё равно я не смогу уйти...

Дед приблизился, заглянул Юлии в лицо и, засуетившись, почти на себе втащил её в дом.

— Чайку сейчас выпьете — на травах, да с медком — сразу легче станет. А поесть не хотите?

— Хочу, наверное, но не могу.

Но под душистый чаек сало с черным хлебом пошло замечательно.

— Я бы поспала немножко, — После еды её непреодолимо стало клонить в сон.

— Обязательно. Только сначала соберитесь и объясните в двух словах, что вас ко мне привело. Постарайтесь, вы сможете.

— Ночные кошмары... были, — Юлия говорила отрывисто и хрипло, — Обратилась к профессору Прошкину. — Взглядом она спросила деда, говорит ли ему о чем-нибудь это имя. Дед кивнул. — Провела в клинике около суток. Сбежала. Теперь то, что я называла кошмарами, не отпускает меня ни на минуту. Я будто продолжаю разговаривать с Прошкиным, слышу его, а то и вижу. Он сказал, что я запуталась в петлях времени. Я вспомнила про ваше письмо. Поехала к вам.

— Достаточно, а теперь спать. — Дед провел свою гостью в другую комнату, где она, не раздеваясь, рухнула на кровать. Засыпая, Юлия чувствовала, будто её укрывают огромным и почти невесомым одеялом.

Глава тридцать четвёртая

В аэропорту Герман сначала впервые всерьез разозлился на Юлю, а потом неожиданно почувствовал облегчение. Зря он отпрашивался с работы, чтобы приехать к регистрации Юлиного рейса. На этот раз жена выкинула номер, который он не смог бы проглотить, даже если бы захотел — жена назвала номер рейса, которым не летела и лететь не собиралась.

«Видимо, пришла пора делать серьезные выводы», — буднично и нетяжело думал Герман, возвращаясь в город. С него слетело напряжение, в котором он жил несколько последних недель, с тех пор, как он стал в новом свете видеть всё происходящее в его семье. А поменялся его взгляд на жизнь после вопиющего случая: жена однажды заявилась домой в непотребном виде. Совершенно пьяная и какая-то уж очень усталая, она заплетающимся языком пробормотала о банкете на работе, но, как на следующий же день выяснил Герман, никакой пьянки в редакции не было и не предполагалось.