Лысая (СИ)

А пришёл, стоит сказать, не один человек: весь проход загородили люди. Пашка, до сих пор глядящая одним глазом, с трудом узнала пуховик Рубенцова. Пока выдался момент, протёрла лицо, и увидела, что под своды заброшки, помимо него, входят и другие её одноклассники. Антон Самойлов, Витька Дербышев, Андрей Деревягин, Подгорный, Логинов, и ещё несколько ребят, даже несколько девушек.

Если бы тело так не болело, Пашка подумала бы, что ей всё это снится. Зачем они пришли сюда? Ведь быть не может, что за ней…

Но как оказалось, так и было.

— Вы, блядь, в край охуели такой толпой девушку пиздить?! — проорал не только на всё здание, а, кажется, на весь парк, Самойлов, всегда отличавшийся перманентным желанием кому-нибудь набить морду. — Чё, давайте по чесноку чтобы было!

— Вы чё, петушки, на Лысую-то наезжаете?! — послышались ещё голоса. — Вам, бля, Полтинника что ли мало?

Разозлённая Харли поднялась, наконец, с Пашки, развернувшись к вошедшим.

— Это, блядь, не ваше дело, что тут происходит! Какого хуя вы заступаетесь за неё, если она и вас пиздила тоже?! Что, скажете — неправда?! Я знаю, что правда!

— И чё?! — прозвучал в ответ самый убедительный аргумент из существующих. — Из-за этого можно толпой на одну девушку петухов своих пригонять?! Рубенцов, так это они Истомина-то отпиздили?

— А если и мы, то чё?! — сунулся один из Клоунов, с разодранной половиной лица, до сих пор сжимающий в руках арматуру.

— А вот чё! — и Дербышев со всей силы двинул ему в челюсть. Это стало началом огромной потасовки, в которой сошлись Пашкины одноклассники и Клоуны. Своды заброшки тут же наполнило оглушительное эхо массы голосов. Наташа же, не знающая, куда деться, подобрала выпавший пистолет, сунула в карман куртки и, воровато оглядевшись, юркнула в щель между прутьями, скрывшись из вида.

К израненной Пашке, чудом юркнув среди дерущихся, подскочил Дима Рубенцов.

— Ты как, Паш? Жива?

— Лучше всех, ёптыть… — попробовала пошутить та, но очень не вовремя изо рта вырвалась струйка крови, и Лысая поперхнулась. Ругнувшись, Рубенцов забросил её свободную руку на плечо и закряхтел, приподнимая.

— Рубен… — кое-как проговорила Пашка, когда он наконец поднялся. — Слушай… Можешь эту херню снять… пожалуйста? И тебе легче будет…

— Блин, раньше надо было…

Как только бинт оказался снят, и многокилограммовая бита мёртвым грузом рухнула на землю, Пашка почувствовала острую боль в искалеченной руке. Рубенцов, увидев её, зажал рот рукой: его чуть не вырвало.

— Так, тебе лучше этого не видеть… Погнали, я тебя отсюда выведу.

— Сука, как же больно…

— Чё, получил?! Получил, блять?! — кричал кто-то из дерущихся, непонятно, то ли из их одноклассников, то ли из Клоунов. Минуя всех, Рубенцов потащил кое-как ковыляющую Пашку к выходу.

Хаос битвы оставался позади.

Вплоть до конца января Пашка пролежала в больнице.

За всю жизнь у неё не набралось столько травм, сколько ей поставили, когда её привезла в больницу скорая, вызванная всё тем же Рубенцовым. Он в спешке объяснял врачам, что на Пашку напали какие-то гопники и зверски её избили, особенно постаравшись над правой рукой. В целом, такая легенда сработала на ура, потому что по большей части была правдивой.

В тот вечер, когда её привезли и положили в больницу, состояние Пашки было не утешительным.

Правая рука ужасающе вывихнулась, и была жуткого, почти лилового цвета. Эластичный бинт протёр запястья чуть не до мяса и оставил кое-где тонкие глубокие рубцы. Помимо этого, у Лысой оказалось выбито несколько зубов, обнаружилось лёгкое сотрясение мозга, и заплыл огромным синяком левый глаз (а впоследствии на нём вскочила ещё и какая-то болячка, кажется, от попавшей грязи). Левое ухо — по которому, видимо, кто-то хорошенько заехал — ещё долго закладывало. Не стоило говорить и о том, что всё тело девушки в тот момент походило на огромный справочник по синякам и ссадинам, и довольно долгое время ещё болело. Вдобавок, мобильный телефон, всё время находящийся в кармане джинсов, был изуродован и восстановлению не подлежал. Хорошо, что хоть симка осталась цела.

Но мало что для Пашки было больнее, чем встречать вечером того же дня потерявших себя от волнения родителей. Заплаканная мама, и чуть не поседевший отец — который вообще был очень сдержанным на выражение чувств человеком — были выше Пашкиных сил.

Мама настаивала на том, чтобы подать заявление в полицию, и отец её поддерживал, но Лысая сказала, что не знала по имени никого из нападавших, а лиц не запомнила. Она долго думала о том, рассказать ли про Наташу Рябову. Но если она говорила правду, то её отец — влиятельный бизнесмен, причём находящийся на короткой ноге с мэром. И если и так, то полицию в это дело впутывать было бесполезно. Имён и лиц остальных Клоунов, находящихся в заброшке, она не знала и не помнила.

Пашка, израненная, покалеченная, уставшая, психологически вымотанная, но всё же живая, никак не могла поверить, что всё кончилось именно так, потому что могло кончиться гораздо хуже, если бы не Рубенцов. Почему он всё-таки решил помочь ей? Что сподвигло одноклассников, всё время её сторонящихся, вдруг встать на её защиту? Что в итоге стало с Харли? Сильно ли Полька обиделась на её слова в заброшке? Первое время Пашка терзалась этими вопросами, лёжа в больнице, но затем ответы на них начали приходить сами.

Близился конец первого месяца зимы, когда Дима наконец решил, что ему стоит навестить в больнице Лысую. Делать он это слегка побаивался, в чём не стеснялся себе признаваться. Он верил, что в каком бы состоянии она ни находилась, она с лёгкостью могла отвесить люлей не только ему, но и кому-нибудь покрупнее — если, конечно, была не в духе.

И всё-таки события последних месяцев сильно к ней Диму расположили. Он видел, как она запросто (при этом даже без матюгов) общается с ребятами младше неё, как играет в шахматы с Полиной из параллельного класса. В конце концов, он застал её небольшое выступление в анти-кафе «Альбус», а потом воочию увидел, каких Лысая наживает себе врагов. И что враги эти гораздо сильнее неё, и гораздо бо́льшие сволочи. Дима знал Пашку Романову с младших классов, а потому видел, как она выросла — из нелюдимой, скромной рыжей девочки в грубую лысую пацанку, не привыкшую ходить вокруг да около, и всегда прямо высказывающую всё, что у неё на уме. Он старался пореже с ней пересекаться — как и все ребята из «А»-класса, — но иногда жалел о том, как всё между ними вышло, и во что в итоге вылилось. И понимал, что ничего уже не исправить: стоит подойти к Лысой и сказать ей что-то, что ей не понравится, как она обматерит тебя, или даже отлупит. Себе дороже.

И всё-таки Дима знал: она не заслуживает таких врагов. И никто не заслуживает. И то, что она так самоотверженно пошла против банды гопников, чтобы спасти Полину, его невероятно восхищало.

Пойти в больницу Дима решился однажды после уроков. Переодевшись, на выходе он увидел уходящую Полину — и поспешил её догнать.

— Полин! — остановил он её. Девушка вздрогнула, глянув с испугом, но затем расслабилась:

— Не пугай меня так… Ты Дима, да?

— Ага. Слушай, вы же с Лысой дружите? Ну то есть, с этой… С Пашей Романовой.

Лицо Полины помрачнело.

— Раньше дружили, а что?

— Просто она в больнице, я подумал позвать тебя, может, навестить… Ей приятно будет.

Полина опустила взгляд.

— Я не пойду. Она не захочет видеть меня.

— Вы что, сильно поругались? — спросил Дима. Стоять на улице было прохладно, и они медленно двинулись по дороге от школы.

— Тогда… Когда меня схватили, мне было очень страшно, — Полина понизила голос. — Им нужна была Паша, и… В общем, они позвонили ей с моего телефона, сказали, чтобы она приходила. Но когда она пришла, она просто, ну… Накричала на меня. Сказала, чтобы я шла… куда подальше. Я тогда сильно испугалась, домой побежала. Уже позже узнала, что Паша в больнице, но я подумала, что из-за чего-то другого.