Лысая (СИ)

Мысленно вычисляя, как добраться до больницы, Пашка достала из кармана телефон, на котором до сих пор было открыто изображение очередного Марьиного драбадана.

«Извини… Придётся пока что повременить с расшифровкой».

3.

Лишь спустя час ожидания Пашка узнала, что Истомина действительно положили именно в эту реанимацию.

- Вы его сестра? – спросил мужчина в белом халате, за которым Пашка неотрывно следовала.

- Да, – наобум ответила та. – Как он? Жив-здоров?

Врач посмотрел на неё как на идиотку.

- Был бы жив-здоров – вас бы здесь не было. Подождите здесь, – сказал он, и зашёл в дверь одного из кабинетов.

Он появился спустя аж полчаса и растолкал Пашку, которая слегка задремала. Протерев глаза, она спросила:

- Ну… что?

- Всё… довольно серьёзно, – сдержанно сказал доктор, скрестив руки перед собой. – Очень сильное сотрясение мозга, сломанные рёбра. Результат – глубокая травматическая кома. Знали, куда бить.

С каждым его словом Пашка чувствовала, что голову сдавливает тугая боль, а небо, свалившееся на плечи, тяжелеет.

- Но он… жив? – с глухой надеждой спросила она.

- Около того, – уклончиво ответил доктор. На бейджике у него было написано «Вениамин». – В коме пациент не реагирует на внешние раздражители, глаз не открывает, говорить не может, сами, наверно, знаете… Мы сейчас позвонили его родителям, должны подъехать. Можете подождать их, раз вы сестра…

- Простите пожалуйста, я не его сестра, – сказала Пашка, спохватившись. – Он учитель у меня в классе. Не говорите его родителям…

- Вы же сказали…

- Я соврала. Извините.

Вениамин укоризненно посмотрел на неё, недовольно цыкнул.

- Лезете не в своё дело, девушка. Идите домой, взрослые люди без вас разберутся.

- Как это «не в своё дело», он же мой друг! – вспылила Пашка. – Ещё какое моё!

«Взрослые люди» задело за живое: Лысая никак не считала себя ребёнком, и веры в то, что взрослые во всём сами разберутся, в ней не было ни на грош. Один такой взрослый тоже наверняка считал, что во всём разберётся… и теперь он в коме.

- Для друзей – отдельные часы посещения в приёмном покое, а сейчас будьте добры, перестаньте на меня кричать и возвращайтесь домой.

- Слушайте, простите пожалуйста, что соврала! Но вы тоже меня поймите, он мой друг! Скажите, он хоть выживет?! Может, принести чего? Когда приходить можно?

Сделав недовольный и нетерпеливый выдох носом, Вениамин достал мобильник и дал Пашке списать номер, записанный на его обратной стороне.

- Позвоните мне сегодня вечером, после десяти. Там всё станет ясно.

В безлюдную квартиру Пашка вернулась совершенно никакая: уставшая, голодная, обессиленная. Машинально потрепала по загривку обеспокоенного и негулянного Ладана, машинально порылась на кухне в поисках еды – нашла в холодильнике тарелку макарон с тефтелями. Обедая в тишине, не могла думать ни о чём другом, кроме Истомина, внезапно впадшего в кому.

Пашку не терзало – пока что – чувство вины, ведь любой, живущий в Полтиннике, мог попасть Клоунам под раздачу. И как-то уж совсем не укладывалось в мозгу, что такое могло произойти из-за неё. Может, Рубенцов просто напутал чего?

«В любом случае, главное сейчас – это Истомин…»

Покончив со своей небольшой трапезой, она отправилась к компьютеру, но места себе всё равно найти не могла. Расшифровав последний Марьин драбадан, решила, что ответ напишет позже, когда всё уляжется.

Прошёл час после её возвращения домой, когда телефон вдруг зазвонил.

Пашка ответила не сразу: лежала на кровати, слушая музыку, сквозь которую пробивалась монотонная вибрация звонка, и глядела перед собой остекленевшими глазами. Думала, что звонят родители, но когда лениво посмотрела на экран телефона, увидела номер, подписанный как «Полька».

Молча сдвинула ползунок на зелёную сторону, поднесла телефон к уху.

- Да.

- Здоро́во, Лысая.

Голос был не Полькин, но знакомый. Да и сама бы Полина никогда так её не назвала бы, как бы они ни ссорились. И всё равно этот голос Пашка узнала не сразу.

- Это кто?

- Ты что, не узнала? Богатой, что ли, буду? Ну твои проблемы, догадывайся… – лишь спустя долгие несколько секунд до Пашки дошло, что голос, так хорошо впечатавшийся в память ещё с ДК и концерта «Глубже», принадлежал Харли. – На, держи, поздоровайся… Поздоровайся, я сказала!!!

- П-привет, – послышался заикающийся голос Польки, от которого Пашке стало не по себе. Затем снова заговорила Харли:

- Короче, Лысая, подружайка твоя пока что вместе с нами тусит. Как видишь, даже номер мне твой дала. Хотя у меня он, конечно, и так был…

К горлу подступил ком, так что даже дышать стало трудно.

- Про учителя твоего ты, слышала уже, наверное? Нехорошо вышло, согласна?

- Слушай, отпусти её, блять, она тут вообще не при чём! – крикнула Пашка в трубку. Страх сжал сердце так, что оно будто бы билось в предсмертной конвульсии, стараясь вырваться из железной хватки.

- Да конечно не при чём, Пашенька, конечно не при чём, – с притворной ласковостью сказала Харли, – я же говорю, она только телефончик дала твой… Давай так: она пока что посидит с нами, а ты придёшь и заберёшь её, хорошо? И славненько всё будет… Мы в заброшенном здании в парке, недалеко от вашей школы. Приходи одна, договорились? А то парни у меня те ещё непоседы, мало ли чего наворотить могут…

Притворный голос резко прекратился:

- У тебя есть час: приходи на заброшку, где вы с Останцевым тусили. Ментам звонить не пытайся: к нам никаких предъяв не будет, пока мы никого не отпиздили. Пригоняй быстрее, иначе тебе не понравится то, как твоя подруга будет выглядеть.

- Если ты хоть пальцем её тронешь, я… – но в телефоне послышались гудки, и взбешенная Пашка со всей силы швырнула его в стену. Несчастный аппарат разлетелся на запчасти, а Лысая бессильно села на кровать, чувствуя крупную дрожь по всему телу.

Она испытывала весьма двоякое ощущение, когда не знала, и одновременно знала, что ей нужно делать. Звери в голове – и не только в голове – били в набаты, призывая к действию, а Лысая лишь сидела, глядя на собственные трясущиеся руки и, наверное, впервые в жизни понимала, насколько эти руки не подходят для нанесения ударов. Особенно сейчас, когда они так крупно дрожали. Хотелось заплакать – но бесполезно, Польку это не выручит.

Сделав глубокий вдох, она встала, на трясущихся ногах прошла на другой конец комнаты, склонилась и принялась собирать разлетевшиеся части телефона. Вставила батарею, закрыла крышкой, включила – вроде бы, работал, даже экран был цел. Подождав какое-то время, Пашка, поджавшая под подбородок колени, стала рыться в Сети, и вскоре отыскала номер Рубенцова. Кроме него рассчитывать больше было не на кого.

- Я на уроке, кто это? – шёпотом ответил тот на звонок.

- Рубен, это я. Мне твоя помощь нужна. Пиздец как срочно.

Дома отыскалась старая, никуда не годная деревянная бита со стёршейся до дыр рукоятью из синей ткани. Пашка несколько раз брала её на стрелки с Киром, но скорее просто для угрожающего вида – действовать предпочитала кулаками. Сейчас она понимала, что кулаки мало что решат.

Очистив стол от хлама, Лысая положила на него биту, припомнила, что где-то в отцовских ящиках хранится моток колючей проволоки, купленной ими для охраны сада, но так и не пригодившейся. Кое-как – с лязгом и грохотом – выудила её на свет. В комнату вместе с ней захватила кусачки, молоток и пару-тройку гвоздей.

Пашка размотала колючую проволоку, несколько раз порезавшись, и принялась оборачивать её вокруг биты, при этом вбивая острия в дерево молотком. По окончанию процесса бита отдалённо напоминала украшенную гирляндами новогоднюю ёлку… Очень специфическими гирляндами, и весьма специфическую ёлку. Вдобавок ко всему, она вколотила несколько гвоздей в деревянную макушку, так что узкие тонкие штыки пробили её насквозь. Дерево в нескольких местах разошлось, но не слишком сильно – всё же бита была старой.