Жара в Архангельске

– Видишь, у меня недостатки и во внешности, и в характере. Зачем я тебе?

– Мне нравятся твои глаза. Они меня завораживают, – сказал он, – Я люблю тебя.

Сколько хочешь раз могу тебе это сказать…

Сумерки сгущались над Москвой. Салтыков и Олива снялись со скамьи и пошли в сторону набережной. Салтыков открыл перед Оливой дверь какого-то дорогущего ресторана и ей ничего не оставалось делать, как войти туда вместе с ним.

В ресторане почти никого не было. Салтыков сел напротив Оливы, сделал заказ, как тогда в пиццерии, не спрашивая её, что она будет. Олива опустила глаза: она уже несколько дней с того самого злополучного момента, как приехала в Питер, чувствовала себя вещью, куклой в руках Салтыкова.

– Скажи мне честно: твоя мать рассчитывала, что мы заплатим за грузовое такси? – спросил он, пристально глядя ей в глаза своим тяжёлым взглядом.

Олива испытала мучительный стыд. Ей всегда было стыдно за свою мамашу. А сейчас особенно.

– Да нет, – ответила она, пряча глаза, – Хотя кто её знает, я не могу ручаться.

Очень возможно, что ты прав…

Салтыков достал из нагрудного кармана своего пиджака толстую пачку денег, долго считал их и, выбрав, наконец, из пачки тысячерублёвую купюру, протянул Оливе.

– Убери. Я не возьму, – отказалась Олива.

– Возьми, – сказал он, – Я не хочу, чтобы моя девушка таскала на себе двери.

– Ты ставишь меня в унизительное положение, – произнесла Олива, отодвигая от себя деньги, – Я, между прочим, не нищая!

– Но мне эти деньги ничего не стоят. Возьми, – он пододвинул купюру к ней.

– Нет, – Олива отрицательно покачала головой.

Салтыков убрал купюру и, встав, накинул Оливе на плечи куртку и, перебирая ей волосы, поцеловал в голову.

– Иначе моя Олива и не могла поступить! Вот за это я тебя и люблю…

Оливе стало неприятно.

– Ты таким образом проверял меня?

– Ну почему сразу проверял? Мне ничего для тебя не жалко. Хочешь, я тебе всё отдам, что у меня есть?

– Нет. Не хочу.

– А хочешь, прыгну ради тебя с моста?

Олива подняла голову и первый раз за всё это время посмотрела на Салтыкова. В глазах её мелькнул какой-то нехороший огонёк.

– Хорошо. Ловлю тебя на слове.

Они вышли на мост. Пока шли, попали под ливень. Остановились у перил.

– Ты хотел прыгать с моста? Вот мост. Прыгай! – сказала Олива.

Мост был высотой метров десять наверно, если не больше. Олива знала, что больше всего на свете Салтыков боялся высоты. "Ну вот и посмотрим, можно ли тебе верить…" – подумала она и усмехнулась.

Он стоял у перил, тянул время.

– Ну? Я же жду…

Салтыков с выражением ужаса на лице посмотрел вниз, на воду. В следующую секунду он перемахнул на ту сторону и повис с той стороны моста, держась за перила.

Олива вначале испугалась, крик замер в её устах. Но увидев, что Салтыков держится с той стороны, совладала с собой.

– Ну что ж ты не прыгаешь? – усмехнулась она, – Прыгай давай! Разожми ручки и…

– Прощай, Олива… Я любил тебя… – и разжал руки.

– Аааааааааааааааааааа!!!

Перед глазами у неё промелькнул ужас падения с десятиметровой высоты, плеск воды, пароход, винт… Она не помнила, как схватила себя за волосы и рванула, упав на колени, вследствие чего вырвался у неё из груди этот ужасный крик. Она укусила себя за руку – до крови. …Он стоял перед ней, мокрый, со стеклянными глазами, бледный как полотно.

– Андрей, скажи что-нибудь, я умоляю тебя!!! – Олива горячо схватила его за руки,

– Ты… ты живой?..

Салтыков стоял по-прежнему бледный, на его лице застыло выражение пережитого ужаса. Он молчал, уставившись стеклянными глазами в пространство. Олива упала перед ним на колени, обхватила руками его ноги, прижалась лицом к его ботинкам.

– Прости меня!!!

Он молча расцепил её руки и пошёл, не видя ничего перед собой. Олива встала и пошла за ним. Остановились на Красной площади. Он постоял молча, отходя от шока, потом не своим голосом тихо произнёс:

– Мне было реально страшно…

Олива схватила его холодную руку, поцеловала и прижала к своей груди.

– Я верю тебе, я верю! – быстро сказала она, – Я клянусь, что буду твоя, я полюблю тебя, я…

Они стояли у Мавзолея Ленина. Мимо них, как и в Питере, ходили туристы с фотоаппаратами, иностранцы, лопочущие на своём диалекте. Салтыков обнял Оливу, засунул руки ей под кофту. Она поёжилась от грубого прикосновения ледяных рук к её телу, но перетерпела. Он прижался к ней вплотную.

– Хочешь быть Первой Леди страны? Хочешь или нет?

– Хочу…

– Значит, будешь, когда я стану Президентом.

Олива рассмеялась.

– Что же это будет за первая леди, которая даже вилкой с ножом есть не умеет?

– Похуй. Ты всё равно лучше всех.

Они снялись с насиженного места и пошли в какой-то глухой переулок неподалёку от Красной площади. Встали в какой-то подворотне. Олива прислонилась головой к каменной стене.

– Я спать хочу.

– Поехали в гостиницу, ляжем спать.

Олива и Салтыков вышли на Лубянку, там поймали такси, доехали до ВДНХ. Когда пришли в гостиничный номер, Майкл уже видел десятые сны.

– Майкл, отворяй! – Салтыков забарабанил в дверь.

– Погоди ты, я трусы надену! Неудобно же… – сонно забормотал Майкл из-за двери.

– Да похуй на твои трусы! Открывай уже, мы спать хотим! – потеряла терпение Олива.

Наконец, Майкл открыл им дверь. Олива вошла в номер, и, как была в одежде, грохнулась на постель. И тут только почувствовала, что смертельно устала за эту неделю.

– Прикиньте, чё тут было, пока вас не было! – сказал Майкл, – Тут одного мужика ограбили – сейф выкинули из окна его офиса! Охрана с мусорами дверь взламывали.

И ко мне сюда припёрлись допрос учинять, что я видел, и т.д. и т.п. Спрашивали, откуда мы, кто такие, как познакомились. Я сказал, что мой друг сейчас гуляет с девушкой. Они обещали намылиться сюда завтра с допросом. – Ё-моё, – выругалась Олива, – Ещё не легче! Вот уж мы попали так попали! Щас ведь нас по судам затаскают в качестве свидетелей. И завтра ещё, чего доброго, задержат здесь, и ни пизды не уедете.

– Точняк, нам надо сматываться отсюда как можно раньше, – сказал Салтыков, – Майкл, ты на сколько завёл будильник?