Анамнез декадентствующего пессимиста

Решительно скажу, по моему окончательному мнению, что как жизнь не люби, она всё равно тебя бросит. Это – до непристойности верно. Недаром среди рецептов долгой и счастливой жизни… чувство любви к людям и миру. Страх перед смертью – это горячий уголь счастья жизни.

Теперь далее. Докладываю же вам. Имени своего не называю (б/н, т.е. без названия) по причине, которая станет ясна из дальнейшего. Не знаю, как начать, чтобы это вышло не так бессовестно. Прошу прощения вас и так много, а тут еще я. Говорю это не для утешения, не для ободрения, но как непреложность. Я видел эту жизнь без прикрас, я знаю мир к собственному моему огорчению. Решительно, человеческое бытие – такая простая штука! И притом такая безысходная… Можете меня цитировать. Человек гадок, и человек ничего стоящего и делать не делает и знать не знает. Жизнь – дрянцо! Я презираю. Всё это чертовщина. Жутко и отвратно. Наш бедственный мир отвратителен, мучителен и жесток. Порою мне не хочется больше жить, что я несколько раз даже примеривался повеситься… Ах, убежать бы далеко, далеко!

О, прикусивший губу, заглядевшись на красоту весны, зачарованный ею, человек! Ты взгляни еще на холод осени и на ее пожелтевший, увядший облик! Когда ты увидишь рождение солнца на рассвете дня, окрасившее все вокруг в розовых тонах, то ты вспомни и о его закате, являющемся его смертью. В ночь полнолуния ты видишь красоту и изящество луны. Однако ты подумай о том, как она бессильна и немощна в конце месяца и как она тоскует по тому времени, когда она изящна и полна силы! И человек переживает то же самое. Его красота, зрелость и совершенство обречены, в конце концов, на гибель! О, испытывающий вожделение при виде изысканных блюд! Пойди в отхожее место и взгляни на их конец! И спроси у нечистот: «Где ваши краса, изысканность, чудесные ароматы?» В ответ услышишь: «То, что ты перечислил, то был бутон. Я же был заготовленной западней. Когда ты попал в западню, бутон растаял, увял и превратился в шлак». И еще! Если ты попался на удочку красавицы с упругим телом, взгляни на ее дряблое и погрузневшее тело в старости. Существует столько приводящих в восторг искусных рук мастеров, но которые впоследствии превратились в дрожащие, трясущиеся руки. Точно также ты увидишь, что томные, мечтательные, с поволокой глаза, станут, в конце концов, безжизненно стеклянными, гноящимися глазами. Старость – это когда ты еще любишь жизнь, а она тебя уже нет. Конь погибает и остается седло, человек умирает и остается результат его деятельности, его след. Следует лить слезы не по ушедшему, а по тому, кто не оставил ничего после себя… И следует продолжать дело с того места, на котором остановился тот, кто покинул сей бренный мир.

Там, где умирает гусеница рождается бабочка… В природе из мерзкой гусеницы выходит прелестная бабочка, а вот у людей наоборот: из прелестной бабочки выходит мерзкая гусеница – всё начинается тупостью новорождённого. Обычно все начинается с того, что студент-медик заучивает наизусть названия различных органов и тканей, составляющих человеческий организм. Жизнь одних основана на смерти других. И чем больше смерти, тем полнее бытие оставшихся в живых. Человек, как в библейские времена, желает жены ближнего, осла его и всякого скота его. Человек всегда и много хуже, и много лучше, чем от него ожидаешь. Поля добра так же бескрайни, как и пустыни зла… А если есть изверг – что хотите делайте, он все равно – изверг! Хватит ли силы мужества кошку в топке сжечь? Можно ли надеяться когда-нибудь облагородить человечество? Человек не достаточен, он переходный вид. Человек не ответ, но процесс, «стрела тоски, брошенная на тот берег». Все формы жизни есть приспособленье. Безнадёжное цепляние за лохмотья, подающее пустые надежды. Посреди всей этой прорухи… Как будто по всем законам построил домик в хаосе. Гора мяса трепыхается и всё. Как белка, которая соскочила бы с известного колеса и со стороны вдруг посмотрела бы на это колесо. Да и мир не завершён, не готов. Не знаю, какой знаменитый мыслитель сказал, что человек – это подлец. Как же он был прав, этот тип! Рассмотрим.

Мне говорили, что никакого права не нужно, что ежели мотылек рождается для полета, то личность – для счастья. Ты не личность, роняет он, ты – личинка. Да как вы смеете – что за бестактность – этсетера. Судьба вроде напёрсточника, – продолжал он, – сулит выигрыш, а под каждой скорлупкой у неё пустота… Наконец, как бы отомстив человеку за то, что он осмелился жить, безжалостная сила умерщвляет его. Коси коса комси комса. И махать косой не устаёт. Шантаж, конечно, знатный и действенный. Мало того, что нужно жить, ежемесячно надо ещё и платить за это. Жизнь, которой, как дареной вещи, не смотрят в пасть, обнажает зубы при каждой встрече. Все, что нас не убивает, просто играется с нами, перед тем, как убить…

Так из чего же хлопотать? Как может человек не видеть этого и жить – вот что удивительно! Можно жить только, покуда пьян жизнью; а как протрезвишься, то нельзя не видеть, что всё это – только обман, и глупый обман! Формально правильно, а по существу – издевательство, а если рассудить – так незачем, вроде насмешки как будто… Вот именно, что ничего даже нет смешного и остроумного, а просто – жестоко и глупо. И небольшая плата, наконец. Такая грустная развязка бросает тень сомнения на серьёзный характер предшествовавшей ей жизни. Ведь в конечном итоге все эти увертки и обходные маневры объясняются грубой простотой события. Практически никто никогда не задумывается, не подозревает, что все их рассуждения, все поступки, все решения, все планы и все мнения о природе вещей вытекают именно из этой предпосылки…

Обратимся к природе: никто не понимает её целей, а между тем все существа служат им. …Заставляя искать цели – а никогда человек не найдёт того, чего он ищет – гласит злое правило природы. Натуралисты говорят, что большинство людей не живет целенаправленно. Кто-то сказал: если писатель пишет о скучных людях, он не обязан быть скучным. Точно так же, если он пишет о людях без цели, история его не обязана быть бесцельной.

Они не способны тронуть сердце, не причинив ему боль. Бесконечная смена боли и наслаждения. Боль не объяснить никому. И зачем так надо? Немилосердной природе князь – не указ… Но боль это необходимое условие любой эволюции.

Чем одаривает земля небо за благотворные лучи солнца и живительные капли дождя? – Пылью своей! Муха усваивается стрекозой, а человек – чертополохом. Землю, как огород, заселяют в два этажа: живые – вершки, мёртвые – корешки. Борьба есть отец и царь всего. И на всё на это светит солнышко. Стыдно глядеть на такое. Вот ужасные последствия дарвинизма, с которыми я, между прочим, согласен.

Какая тут вся здешняя жизнь? Тоска одна, канитель, не живёшь, а гниёшь. В этой сплошной безысходной хмури. Зло есть несоответствие между бытием и долженствованием. Всё обстоит таким образом: делать нечего на земле, и все ужасно скучают. Они могли бы придумать что-нибудь получше. Такая глупая затея. В общем, можно было и не приходить. Сначала живут по одному, постепенно сатанея. Потом нужно жить с кем-то и тоже сатанеть. Стоит вам уехать, как появляется другой и ложится на вашу кровать. Вот и всё. Личность – это продукт общества, которое формирует её по своему образу и подобию. Плохое общество угнетает развитие врождённого потенциала человека. Конечно, условия и ограничения противоречат свободе в её вульгарном смысле…

Непоправимый сон, в котором растут дети. Что же ты, нечестивый, делаешь здесь, в обители детей, лунатиков, идолов и тех, кто не сделал ни добра, ни зла? Скажите же голосом совести: насколько уместно и не слишком ли отвратительно… – вот она повестка дня. Обычно смущаются слабые умы. …негласно табуированы: считаются неприятными и тяжёлыми. Обычно отделываются бодряческим: «все умрём»; исключая разве что очень уж эмпатичных натур. «Обидно только то, что всякая фигня намного долговечнее меня».

Жить на такой планете – только терять время. Как только терпят бабы? Цапля опускается на мусорную кучу. Душа чует предназначенную ей от века меру счастья, когда думает о своём подлинном освобождении, – того счастья, достигнуть которого никто не может ей помочь.