mediatores (СИ)

Лишь пару раз, когда я говорил о своих невестах (а их-то я зачем приплёл к рассказу?), быстрей обычного порхнули её ресницы, выражая то ли осуждение, то ли сочувствие и тем самым намекая, что даже монахиня отчасти остаётся женщиной, пусть и на вовсе невесомую долю.

-- Это всё, -- неуверенно сказал я, приблизившись к концу.

"Протяни руку и коснись её, пожалуйста, -- вдруг попросила меня Аврора. -- Я хочу познакомиться с ней".

-- Если Вы позволите... -- хрипло начал я.

Сестра Иоанна, не дав мне закончить, но будто услышав голос моей внутренней собеседницы, впервые подняла на меня глаза и протянула навстречу мне свою руку. Мы соприкоснулись тремя пальцами: средним, указательным и безымянным.

Очень странное это было ощущение: на короткий миг мне почудилось, что я стою у зеркала и смотрю на своё отражение, что с этим отражением я стал единым человеком и что раздельное наше существование -- невозможно.

А потом всё кончилось, когда сестра Иоанна отняла свою руку и, вновь опустив глаза, вышла из комнаты.

Уже знакомый мне бесполый по внешности брат Тимофей появился некоторое время спустя и, взяв подсвечник со стола, проводил меня в прихожую.

-- Будьте осторожны, -- подарил он мне на прощание.

-- О чём Вы? -- уточнил я на всякий случай. Брат Тимофей поднял брови:

-- О чём я? Да ни о чём! Гололёд на улице, не поскользнитесь!

III

В понедельник я проснулся около десяти утра с ощущением того, что, несмотря на поздний час, не выспался. На календаре было шестое января: ещё оставалось впереди два выходных, не считая понедельника. "Сбербанк", впрочем, уже работал. Я закрыл срочный вклад, а также совершил денежный перевод на незнакомое и ничего не говорящее мне имя без особого труда, хотя молоденький операционист долго пытал меня вопросами о том, отчётливо ли я понимаю, что все мои проценты по вкладу по причине досрочного расторжения договора сгорели, не хочу ли я подождать ещё жалкие два месяца, а также точно ли я собираюсь совершить перевод такой значительной суммы. Мой паспорт он вдоль и поперёк изучил, только, наверное, не обнюхал первую страницу.

-- Я идиот, -- сказал я себе, выйдя из банка на улицу. -- Веду себя как дитё малое. Пятьдесят пять тысяч отдал чужому дяде за здорово живёшь без всякой гарантии. Сейчас возьмут они мои денежки -- и только этих инкарнаторов и видели! А что? Договор добровольного пожертвования сам подписал, никто меня не неволил...

Но в гостиницу Isis я всё же поехал и снял номер на четвёртом этаже. Расчётным часом был полдень, я предупредил, что заселюсь с двух пополудни. Ещё уйма времени оставалась до двух часов, потому я поехал домой.

Дверь моей квартиры оказалась не заперта, хотя я отчётливо помнил, что запирал её, а с кухни доносилось шкворчание сковородки. Что за новая напасть?! Но это была всего лишь мама.

-- Я тут, пока тебя ждала, проголодалась, решила яичницу пожарить, -- смущённо пояснила она. -- На тебя тоже сделать?

-- Конечно, конечно... Да, спасибо. ("Спасибо, что меня ещё спрашивают в моём доме о том, чего я хочу", -- мысленно усмехнулся я.)

-- Два яйца тебе, три?

-- Четыре.

-- Там осталось только три, прости... Я видела, ты трубу в ванной поменял: умница!

-- М-м-м, -- промычал я, отломив кончик батона и жуя его.

-- Не ел бы ты всухомятку... Я почему приехала: поговорить. Оля мне сообщила, что ты её очень огорчил.

-- Надо же! -- иронически отозвался я.

-- Да: огорчил тем, что встречаешься с Леной. И не смейся, пожалуйста: это, знаешь, любой девушке неприятно.

-- ""Хуже всего, что он открыто любовницу содержит", -- сказала княгиня Белоконская".

-- Какая ещё Белоконская?

-- Подруга Елизаветы Прокофьевны Епанчиной. А я -- идиот.

-- Из художественной литературы, что ли? Вот, Чеховым своим ты её тоже огорчил.

-- А Чеховым можно огорчить?

-- Можно, если постараться! Ты умеешь, Володя!

-- А твоя Оля не спросила, я вообще собираюсь с ней встречаться?

-- Да? Это меняет дело. А зачем ты тогда девчонке голову морочишь? Объяви ей честно, что сделал выбор в пользу Лены!

-- Я его не сделал, мама. Тут видишь, как случилось: она ко мне сама пришла и буквально с порога сняла с себя кофточку...

-- Мне эти подробности знать ни к чему, имей в виду! Сама? Оля, ты имеешь в виду?

-- М-м-м... Если честно, они обе. В разное время, конечно, -- прибавил я на всякий случай.

-- Что -- Лена тоже?! Ну, в тихом омуте... Но это, между прочим, её не характеризует с хорошей стороны!

-- А Олю -- характеризует?

-- Да, то есть нет, но к Оле я уже как-то привыкла... Хотя это, разумеется, дело твоё...

-- Мама, можно честно? Шли бы они обе лесом!

Мама опустила руки, вздохнула. Закрыла вторую сковородку крышкой, убавила под ней огонь, села за стол напротив меня.

-- Ты просто не перебесился, вот и страдаешь ерундой, -- с грустью сказала она. -- Ты слишком долго жил один. Тебе нужно было раньше жениться. Хоть даже на той девочке сумасшедшей, которую я терпеть не могла.

-- На Лине?

-- На ней!

-- Ну, слава Богу: хоть ты подтверждаешь её существование в реальности, а не считаешь, что я из ума выжил.

-- И об этом я тоже хотела... Мне позавчера позвонил один тип и представился твоим психотерапевтом...

-- Арнольд?! -- поразился я. -- Откуда у него твой телефон?

-- Оля дала, она с ним ещё раньше связалась... Он мне как-то вначале совсем не понравился, и я его в первый раз послала подальше...

-- Спасибо, мама! Это ты правильно сделала!

-- ...Но потом созвонилась с твоей девушкой, если её так можно называть, конечно, и... В общем, вчера я и с ним встретилась.

-- А вот этого я не ждал от тебя.

-- Извини, но я же беспокоюсь о твоём здоровье! Он сообщил, что у тебя лёгкое расстройство, ничего серьёзного, но... Володя, милый, что с тобой такое?

Спрошено было с искренней заботой, сочувствием, беспокойством, и я едва не ляпнул: "Шизофрения". Ведь, кто знает, и не погрешил бы против истины. Удержался: близким родственникам не говорят такие вещи. От них-то такое больше всех и скрывают.

-- Именно что лёгкое расстройство, -- пробормотал я. -- Депрессия, скажем, на фоне переутомления...

-- Ты слишком много работаешь, Володя! И, вдобавок, сам ведёшь хозяйство: сам готовишь, сам стираешь на себя... Зачем, если можно по-другому? Ты ведь видный мужчина, красивый! Думаешь, Оленька просто так на тебя глаз положила?

Я, не отвечая, выставил на стол тарелки, подал яичницу.

-- Извини, пожалуйста: забыла, -- снова смутилась мама. -- Это всё от огорчения... Так что мне сказать Оле?

Пожав плечами, я принялся за яичницу. Есть, откровенно говоря, не хотелось, хотя ещё четверть часа назад был голоден. Хотелось уехать на край света от всех этих оль, лен и арнольдов. Как я сам очутился там, где нахожусь сейчас? Зачем разменял бриллиант жизни на потёртые бумажки этих знакомств?

-- Мама, я не знаю, что тебе сказать Оле, -- честно ответил я, справившись с едой. -- Самое умное вот что: если она хочет от меня что-то услышать, пусть сама и приезжает со мной разговаривать. Или ты про "выбор"? Мне... извини, но мне нужно через пятнадцать минут выходить. Я еду к... на процедуру, связанную с моей терапией. Очень дорогую, между прочим: бешеных денег стСит. Вот после этой процедуры и посмотрим. Хорошо?

Мама покивала, жалостливо глядя на меня.

IV

В Isis (странное название с претензией на египетский эзотеризм) на стойке администратора я попросил сообщить мой номер девушке, которая спросит мою фамилию. Портье ухмыльнулся, но пожелание записал невозмутимо. Может быть, сюда частенько заходят девицы определённого рода?