mediatores (СИ)

Настоятельница, сидевшая за столом, жестом пригласила меня садиться и ещё некоторое время занималась своими бумагами, давая мне возможность разглядеть её внимательней. Женщина лет сорока, с узким носом, острым подбородком, головой без единого волоска: с такой кинематографической внешностью она могла бы играть злодеек в американских фильмах для детей, если бы не выражение насмешливого добродушия на её лице. Одета игуменья была в серую рясу с капюшоном, но капюшон она сняла, возможно, из-за духоты в комнате; на груди она носила небольшой серебряный крестик уже знакомой мне характерной формы, единственный знак служения. Я не торопил матушку, но она наконец и сама отложила документы.

-- Не люблю электрический свет: так-то лучше, правда? -- были её первые слова. -- Здравствуйте, Владимир Николаевич.

-- Здравствуйте, -- ответил я. -- Простите, не знаю, как Вас называть...

-- Ваше преподобие. Или Вы про имя? Это лишнее, поверьте. Мне кратко рассказали о том, зачем Вы пришли. Прежде чем мы перейдём к исполнению Вашей просьбы, я должна прояснить кое-что. Мы были бы рады сосредоточиться только на молитвенном труде и на нём одном! Но обитель должна выживать в наше жестокое время, которое знает миллион способ зарабатывания денег, кроме способа святого Франциска, а именно нищенства во имя Божие. Мы вынуждены поэтому идти навстречу просьбам наших посетителей, конечно, за определённое пожертвование. Я слышала, Вы усомнились, нет ли в исполнении некоторых таких просьб известного медиумизма или иного потворства человеческому пороку. Поверьте, мы решаемся на incarnatio temporaria только в том случае, когда абсолютно убеждены, что оно послужит добродетели или хотя бы не увеличит меру зла. Про Ваш случай, в частности, мы сомневались и убедились в возможности, лишь узнав, что это может способствовать исцелению Вашего... недуга, по крайней мере, не ухудшит положения. Вам понятно это?

Я кивнул.

-- Прекрасно. Теперь о размере пожертвования. За час служения любого брата или сестры Mediatores мы рекомендуем пожертвование в размере тысячи.

-- Рублей? -- глупо уточнил я.

-- Господь с Вами, Владимир Николаевич! -- игуменья улыбнулась моей наивности. -- Фунтов стерлингов.

-- Тысяча фунтов стерлингов! -- вскричал я. Фунт стерлингов в то время стоил около пятидесяти пяти рублей, а у меня в банке лежали только сто тридцать пять тысяч. Уж не фунтов стерлингов, разумеется.

-- Тише, тише! -- недовольно осадила меня настоятельница. -- Идут вечерние медитации... Среди наших посетителей -- публичные люди, настолько публичные, что Вы каждый день видите иных по телевизору, причём, само собой, не по городскому каналу. Иные ради услуг нашей обители приезжают в город специально. Количество роскошных гостиниц в городе -- Вы его только с туристами связываете? Так неужели тысяча рублей для исключительно сложного духовного усилия, почти невозможного, непосильного для обычного человека, а также очень востребованного сильными мира сего -- это достаточное пожертвование?

-- Простите, я хотел узнать: слово "рекомендуем"...

-- ...Не должно Вас вводить в заблуждение. Вы имеете полное право не жертвовать ничего. Но тогда и мы оставляем за собой право отказать Вам в помощи. Кстати, учтите: в любом случае мы не берём на себя никаких обязательств или гарантий.

Я хмуро уставился в пол. Никто не торопил меня: игуменья продолжала листать бумаги, будто и не было предыдущего разговора. Спустя несколько минут я произнёс несколько грубей, чем хотел:

-- Хорошо, пусть. Правда, столько налички с собой у меня нет.

-- Не требуется, -- невозмутимо ответила матушка. -- Вы совершите перевод на вот этот карточный счёт из любого отделения Вашего банка, -- она протянула мне листок с реквизитами. -- Завтра как раз начало рабочей недели, банки должны уже открыться после новогодних праздников. Подпишите, кстати, вот этот лист: это договор пожертвования, в котором Вы отказываетесь от всяческих претензий.

Проглядев печатный текст и скривившись, я поставил подпись.

-- Сколько часов incarnatio Вам требуется? -- спросила настоятельница

-- Один.

-- Я так и думала. К которому часу и куда должна прийти наша сестра, которая совершит воплощение?

-- Часа в три. Ко мне домой, куда же ещё! Хотя нет, постойте... -- Я вспомнил о своих "невестах": что я должен буду сказать любой из них, если, явившись без предупреждения, она меня обнаружит дома с незнакомой девушкой? И без того с ними проблем не оберёшься... -- Лучше в гостиницу, если, конечно, можно. Только, чёрт побери, я не знаю, в какую...

-- Не поминайте имя нечистого! Можно и в гостиницу, почему бы нельзя? Отсюда в двух шагах -- Isis, прекрасная гостиница. Было бы за моей спиной окно, Вы бы её сейчас видели в окно.

"Конечно, можно, -- угрюмо подумал я. -- За такие деньжищи, небось, всё что угодно позволят". Будто прочитав мои мысли, игуменья предостерегающе подняла указательный палец вверх:

-- То, что совершается во время incarnatio, остаётся тайной посетителя, но я обязана Вам напомнить, что Вы имеете дело со святыми сёстрами, давшими обет целомудрия! К сожалению, я вынуждена полагаться лишь на Вашу порядочность, потому что установить произошедшее между mediatrix, то есть посредницей, и тем, кто просит об incarnatio, нет после никакой возможности... -- Она вздохнула, искренне или притворно.

-- Я понял Вас. Я могу идти?

Игуменья негромко рассмеялась:

-- Вы положительно с ума сошли: куда идти? Сейчас я приглашу сестру, которая Вас выслушает. Как ей иначе трудиться: читая Ваши мысли на расстоянии? Извините, мы этого не умеем. Мы не кудесники и не чародеи, а только смиренные овцы Христовы. Опишите в двух словах воплощаемую сущность, spiritus incarnatus.

-- Это молодая девушка, наверное, не старше двадцати, думаю, немного субтильная...

-- Достаточно. Думаю, сестра Иоанна подойдёт в самый раз. Я приглашу её сюда. Расскажите ей все подробности, опишите ей spiritus так полно, как возможно. Спрашивать она Вас ни о чём не сможет: в повседневной жизни сёстрам не советуется использовать речь. Это нужно для достижения глубокой внутренней тишины и полного бесстрастия. Поэтому вся надежда на Ваше красноречие. Как только Вы закончите, сестра Иоанна Вас оставит и брат Тимофей Вас проводит к выходу. Вам всё ясно?

Я кивнул.

Не проронив больше ни одного лишнего слова, не тратя время на мирские формулы вежливости, матушка кивнула в ответ, встала и вышла из комнаты. Выходя, она передвинула один из пустых стульев, поставив его точно напротив моего, но на достаточном от меня расстоянии.

II

Через пару минут в комнату вошла молодая послушница в такой же, как у настоятельницы, серой рясе и села на предназначенный ей стул. Руки она положила на колени, спрятав их в широкие рукава, так что рукава сомкнулись друг с другом. Глаза девушка опустила долу.

Я откашлялся и принялся рассказывать о том, как впервые услышал Аврору, обо всём, случившемся после, вначале с немалым смущением, потом постепенно его преодолев. Сидевшая напротив меня слушательница будто с детства воспитывалась для слушания, для того, чтобы впитать в себя всё и не проронить ни одного слова. Она не произносила ни звука, не меняла позы, не учащала дыхания, лишь подрагивание её длинных ресниц выдавало, что она вся обратилась в слух.

Я между тем тоже смотрел на сестру Иоанну: поневоле, потому что на кого же ещё мне было глядеть весь этот долгий час с небольшим моего рассказа?

"Она похожа на Лену Петрову", -- пришла мне нечаянная мысль. Да, была известная схожесть, было и отличие. Конечно, первое отличие состояло в причёске: честнАя сестра, хоть и не обритая наголо, имела лишь короткую щёточку волос, длиной не больше сантиметра, что делало её несколько похожей на буддийскую монахиню. Такая длина предписывалась, видимо, Уставом обители, а может быть, специфической формой духовной практики, требующей полного отказа от личностного элемента. Но не одна её причёска была примечательна: лицо сидевшей напротив девушки напоминало полную луну, причём не шириной или округлостью, а совершенной открытостью навстречу собеседнику, нежностью и тонкостью форм, матовой белизной кожи и ещё чем-то, к чему не подходило иное прилагательное, кроме "лунный". Глаза красивой формы, расставленные несколько шире обычного, с изогнутой кверху линией век во внешних уголках глаз, тоже отчего-то заставляли думать о луне. Только эта луна не отражала сейчас никакого света. Девичья красота подобна китайскому фонарику с лампой внутри. Какие бы прихотливые формы ни имел сам фонарик, погасите его лампу -- и вам не захочется смотреть на него. Напротив, яркое внутреннее свечение преображает даже самую простенькую форму. Здесь не наблюдалось ни малейшего свечения. Воистину, передо мной сидела монахиня, а не женское существо.