mediatores (СИ)

При встрече в Санкт-Петербурге Наум вновь попадает под влияние старшего друга, который настойчиво велит сейчас действовать так, как нужно для общего блага, и на время забыть разногласия. Фёдор Григорьевич очень занят государственными делами, но силой настойчивости его бывшего земляка всё же совершается его единственное свидание с Евфимием и Наумом, во время которой будущий основатель странничества пытается склонить "вельможу" на сторону старообрядческого беспоповства.

Встреча для "духовных людей" заканчивается фиаско, так как Волков не только не обращается в чистое древнее учение, но начинает развивать перед изумлёнными слушателями свой собственный символ веры, согласно которому любой божий человек должен полностью опустошиться от своей личной воли и стать в руках Творца послушной глиной, кувшином, достойным наполнения, а также актёром, которому божественный суфлёр диктует его роль.

Здесь нам следует отчётливо уразуметь, что Фёдор Григорьевич -- личность, уникальная не только для екатерининского времени (Государыня взойдёт на престол уже летом того 1762 года не без его участия, а пока царствует ничтожный Пётр III), но и для любого века. Уникален он не особым гением в одной области, а разносторонностью своего таланта. Проявивший себя в актёрстве, театральной режиссуре, литературе, музыке, живописи, резьбе по дереву, наконец, в политике, Волков -- подлинный человек эпохи Возрождения. Чем же удивляет нас, что Фёдор Григорьевич решает под конец жизни попробовать себя ещё и в религиозном творчестве? Учитывая его знакомство и с протестантизмом, и с католичеством, и с масонством, и с современным ему оккультизмом вроде последователей Месмера, можно было вообразить, какое диковинное учение этот ум может создать.

Евфимий после минутного замешательства с презрением отвергает эту аристократическую ересь, в которой видит, конечно, только баловство праздного рассудка. А вот его юный ученик первым русским актёром и его учением просто очарован: оно оказывается созвучным его собственным идеям. По завершении встречи Евфимий требует от Наума немедленного разрыва с еретиком. Вместо того Наум разрывает с Евфимием, последний окончательно обращается к радикальному старообрядчеству, чтобы больше не появиться в нашей истории.

Наум же под влиянием ещё нескольких встреч со своим новым наставником (тому льстит эта роль, хотя самому ему только исполнилось тридцать три года) и под влиянием его духовных сочинений (да, не удивляйтесь, Владимир Николаевич, были у первого русского актёра и такие!) оформляет своё собственное оригинальное учение под "кувшинство" и даже составляет документ, который называется "Малый образ кувшинного толка". (Впоследствии отдельные части "Малого образа" войдут в Credo mediatorum, но здесь мы забегаем вперёд.) Вернувшись в Ярославль, он заявляет "ревнителям благочестия", что отныне познал истину и сам будет духовным учителем нового "толка", как тогда называли религиозное течение.

То ли новый "толк" оказывается слишком диковинным, то ли иные члены общины, симпатизировавшие Евфимию больше, чем новому лидеру, принимаются плести свои интриги, но теперь община начинает испытывать трудности. Руководитель теряет своё место "дьячка" в храме или в канцелярии, ему даже грозят Сибирью. Ссылки на именитого покровителя, после дворцового переворота 1762 года ещё более упрочившего своё положение (так, Волков получил право входить к Государыне без доклада), не спасают дела: что позволено сияющему Юпитеру, как известно, не позволено быку. Наум решается вновь ехать в Санкт-Петербург, чтобы испросить у своего наставника некую "охранную грамоту": документ, который мог бы его лично и возглавляемую им общину защитить от нападок местных властей и духовенства.

Новая встреча происходит в 1763 году. Это -- последний год жизни Фёдора Волкова. Этот же год известен тем, что в нём Государыня издаёт манифест "О дозволении всем иностранцам, в Россию въезжающим, поселяться в которых губерниях они пожелают, и о дарованных им правах". Манифест этот позволял немецким подданным Российской империи свободно исповедовать католичество.

При чём же здесь католики, и какое они касательство имели к каким-то провинциальным сектантам? Здесь и начинается самое интересное.

В 1763 году Россию посещает Лоренцо Риччи, генерал ордена иезуитов. Визит этот преподносится как частный, но, конечно, у столь влиятельного лица в католической иерархии есть и иные цели, чем любование красотами новой русской столицы. В Санкт-Петербурге его преосвященство знакомится с государственной и культурной элитой того времени, а также пытается осторожно выведать отношение влиятельных людей России к католичеству, верней, к чему-то, подобному униатству, к "русскому" католичеству, которое могло бы сохранить обрядность восточной церкви, но догматически и административно подчинилось бы папскому престолу.

Итак, с одной стороны имеется генерал католического ордена, настойчиво разыскивающий группы, которые могли бы симпатизировать католицизму, с другой -- лидер религиозной группы, ищущий формальной протекции хотя бы уж и со стороны католичества как веры, к которой Государыня ныне "умилосердилась" (а к старообрядчеству государственные власти по-прежнему остаются непримиримы). Имеется, наконец, и человек эпохи Возрождения, слегка разочаровавшийся и в политике, и в искусстве, а теперь желающий себя попробовать в религиозном строительстве. Встреча всех троих не могла не состояться.

Наум Севостьянов развивает перед высокородным иноземным гостем свои идеи и жалуется на притеснения, а католический иерарх смекает, что нет необходимости открывать в идеологии "кувшинства" ничего, противного римским догматам, до тех пор, пока сами "кувшинники" пребудут в подчинении Святому престолу. Но как организовать и оформить такое подчинение? Допустим, посредством создания нового миноритарного ордена. Монашеского ордена, подчёркивает его преосвященство, и сметливый ярославец сразу соглашается: то ли он до сих пор восхищён идеями безбрачия и усиленной аскезы, то ли просто понимает, что иного выхода ему не оставили.

Пишется устав предполагаемого ордена под названием Mediatores (произносится "медиаторэс") -- "Посредники". Пишется он на латыни. Наум переводит устав на немецкий язык (переводит достаточно вольно, так как латынь он знал не в совершенстве). Фёдор Григорьевич подаёт устав Государыне, урождённой принцессе Софии Августе Фредерике Ангальт-Цербской, на всемилостивое утверждение.

Государыня, как известно, не поощряла раскольников ни в каком виде. Но так, видимо, в тот день сошлись звёзды, что мысль о недоучившемся поповиче и крестьянском сыне -- настоятеле католической обители ей показалась особо забавной. Да и вообще всю затею она приняла скорей как забаву, как шутку своего гениального фаворита, какой она, по сути, и могла быть, и соответствующую резолюцию на уставе собственноручно начертала на родном языке: Laßt Narren thun ihr nДrrisch Zeug, то есть, в переводе, "Дозвольте дуракам творить забаву их дурацкую".

Братьями и сёстрами Mediatores это, конечно, толкуется иначе: не как шутка, а как надпись, под внешней грубостью заключающая глубинное прозрение о важности обители. Будь позволение высказано в любом ином виде, чрезмерное радение об иноземной вере угрожало бы существованию самой Государыни, оттого единственно возможная резолюция приняла форму шутливой и небрежной записи.

Генерал иезуитов в свою очередь пересылает устав "Посредников" на утверждение Пию VI, тогдашнему римскому папе. На первой странице Устава понтифик своей рукой пишет: Illos enim, tum numerum quod attineret, esse eam Societatis Jesu partem, что означает "Они, с учётом их (малого) числа, да будут частью общества Иисуса". Было ли впоследствии принято решение о том, чтобы выделить Mediatores в самостоятельное общество, -- этого мой собеседник, к сожалению, не знал.